ЛЯГУ В ДВА, А ВСТАНУ В ТРИ…

Ты наблюдал и познавал людей
В гремучей толчее очередей,
Где так видны ухватки и замашки.
Желая вознести — не уличить,
Глядел, но был не в силах отличить
От Сашки Мишки, от Наташки Машки.

Да будь ты хоть семи вершков во лбу,
Но, затесавшись в битву за крупу,
В сраженье за бутылку с алкоголем,
Ты поневоле спрыгнул со столпа
И стал плотва, молекула, толпа.
О чем тогда витийствуем-глаголем?

Ты с толку сбит, затуркан, удручен,
Но смутно вспоминаешь что почем,
Вокруг тебя уже не стадо — стая.
Тебя рывком оттерли от дверей,
«Армян! Еврей!» — хрипит мужик Марей,
И злобно матерится Каратаев…

О чем ты размышляешь, доброхот,
Штурмуя неприступный переход,
Когда тебя по сторонам бросает,
Когда, ощеряясь, как дворовый кот,
Калиныч применяет апперкот —
И сцена на мгновенье исчезает?

А ты лепечешь то же, что допрежь:
— Я с вами, ваш, хоть режь меня, хоть ешь,
Я — это вы, коли сказать по чести.
Когда покинем сей земной содом,
То вместе мы предстанем пред Судом,
И нас простят или осудят вместе.