НЕРАЙСКИЙ САД

Снег падал осадками сахарной пудры.
Останками песни древесной лежала под снегом труха.
По белому снегу в потертых штиблетах греха
бредет, спотыкается мудрый.

О, утро, веселое утро!
Стихарь.
Не тот, по которому тянут натужно молитву,
стихиями туго набитый,
небритый, испитый —
ни нотки, ни водки — глухарь.

Бродяга стучится под дверью:
пустите под крышу.
И эхо тугое: я слышу, я слышу.
Неслышно откроется дверь.
Входи, только в доме
лишь ты, да хозяйские мыши.
такая, браток, канитель.

В котомке горелая спичка.
И стены пустые,
бумаги же нет ни клочка.
Журавль с синицей валяют в углу дурачка.
И тени кривые устало застыли
улыбкой от уха до уха.
Обугленной спичкой по мелу рисую строку:
«глаза открываю, лежу с черной дыркой в боку».
И спичка сломалась. И печка потухла.

Любимая, если возможна такая любовь,
проснуться до света и веки, расклеив, заметить,
что день этот жуткий пронзительно светел —
на белом заметнее кровь.

Прости мне тяжелую мудрость мою.
Последний и правый — никто бы себе не позволил…
Я сам — отпускаю на волю.
Я сам — отдаю.