ЖИВИ, ГРИША!

Солдат — самый обеспеченный на войне человек. Если спросить, какие виды такого обеспечения существуют и сколько народу им занято, не сразу и ответишь. По где бы ни был солдат, что бы ни делал — сидит ли он в обороне, собирается ли атаковать, — командиры самых разных рангов занимаются его обеспечением: политическим, артиллерийским, инженерным, авиационным, тыловым… Солдата обеспечивают с флангов, с тыла и с воздуха. И всё с одной целью — чтобы он успешно выполнил боевую задачу.

Гриша Киселев, может, и не знал всей этой системы. Но одно он усвоил: солдат должен быть накормлен сытно и в срок. И это обеспечивал он, полковой повар рядовой Киселев.

Из множества русских поговорок, которые часто звучат задорно и весело, одна казалась Грише прямо-таки зловещей; она и звучала для него словно змеиное шипение: «Кишка кишке кукиш кажет». Потому что за два без малого года гитлеровской оккупации Гриша познал голод во всем его страшном обличье. И теперь, став бойцом, он с особой силой осознал, сколь важно то дело, которое было ему поручено.

Горячей пищей во время боев нас обеспечивали так: Гриша накладывал кашу или наливал борщ в термос, закручивал крышку специальными «барашками» и с этим термосом за спиной пробирался на огневую позицию.

— Обед прибыл, — докладывал он, запыхавшись и снимая с плеч лямки.

Поварешка, калибром поменьше, чем при кухне, была с ним же, и он хорошо отработанными движениями наполнял котелки. И так же, как на пятачке у «катюши», здесь разыгрывался небольшой спектакль с Киселевым в главной роли.

— Гриша, — начинал рядовой Дуля, — объясни ты мне, пожалуйста, почему упаковку питания, такую большую и тяжелую, мне выдали на одного, а котелок борща, маленький и легкий, ты налил мне на двоих с Пашковым?

— Для твоей же пользы, Дуля, — объяснял Киселев. — Если тебе дать котелок борща на одного, да еще рацию за тобой носить, так тебя же на сон потянет. Еще победу проспишь… Представляешь? Кончилась война, раздают правительственные награды, а тебя нет — наелся каши и храпишь где-то в окопе…

— Ну, я не гордый, — заулыбался Дуля. — А от сна еще никто не умер.

— А вот с тобой как бы чего не случилось, — заметил Гриша. — Говорят, ты по двадцать три часа в сутки дрыхнешь.

— Сказал бы уж двадцать четыре, — добродушно отозвался Дуля.

— Нет, зачем же? Двадцать три. Час у тебя уходит на дело.

— На какое?

— На подготовку ко сну…

Рядовой Дуля с котелком борща и в сопровождении Пашкова отходил «за кулисы», и его место занимал другой.

— Гриша, не слыхал, как там насчет наступления?

— А тебе, Корешков, это для чего надо?

— Да в наступлении всегда кормят лучше.

— А-а. Ну тогда слушай. Командующий фронтом на днях меня спрашивает: «Как вы, товарищ Киселев, считаете: можно начинать наступление?» — «Можно, говорю, товарищ маршал. Мы готовы к этому делу. Особенно, говорю, рядовой Корешков очень серьезно подготовился — отменный аппетит нагулял».

— Ну, а что там немецкое командование думает? — подбросил вопрос Некипелов.

— На днях Гитлер приказал снять с должности главного конструктора танков, — сообщил Гриша.

— Это почему же?

— Говорит: «Что же это такое, донэр-вэтэр, душа из тебя вон, получается? Вы мне доложили, что броня у нашего танка хорошая, а какой-то там Некипелов Алекс (это, по-ихнему Алексей) цвай снаряд — и танка нету. Завтра же двинуть на него свежие силы».

Гриша, конечно, не предполагал, что последние его слова могут оказаться не такими уж далекими от истины.

Вечером командиру батареи позвонил полковник Киселев и предупредил, что возможна атака танков противника.

— Будьте наготове, особое внимание обратите на проселочную дорогу, — уточнил он.

С рассвета и вправду завязался бой. Расчету орудия, которое стояло влево от дороги и отдельно от всей батареи, удалось подбить одни танк, остальные же, видимо, решили атак не возобновлять, а дождаться темноты. Но поскольку орудие себя обнаружило, два немецких танка, спрятавшись в ложбинке и выставив башни, держали под обстрелом все подходы к огневой позиции расчета.

В такой-то момент и решил рядовой Киселев доставить обед нашим товарищам.

— Вы уж подождите, — сказал ему лейтенант Пасынков, командир взвода. — Не зря немец притих…

Но у Гриши были свои доводы.

— А если там снаряды кончатся, — спросил он лейтенанта, — вы тоже скажете, что надо обождать?

— Снаряды это снаряды. А каша это каша…

— Товарищ лейтенант, во-первых, у меня не каша, а борщ. А во-вторых, это не просто борщ, а продовольственное обеспечение. И если бой скоро начнется, то тогда солдату и вовсе не поесть.

— Ну, смотрите, — согласился Пасынков. — Только поосторожней.

Киселев выбрался из окопа и пополз. Очевидно, немцы его заметили. Послышалась пулеметная очередь, другая. Киселев вжался в землю. Потом снова пополз. Но уже как-то странно: на левом боку, а правую руку завел за спину. Неужели ранен?..

Киселев вернулся через час цел и невредим.

— Что ж вы ползли на левом боку? Я уж думал, что вас ранило в правую руку — как-то неестественно она выглядела, — заметил лейтенант.

— Что ж тут естественного, если в человека стреляют? — сказал Гриша. — А получилось как? Стали по мне немцы из пулемета лупить, а одна пуля возле уха — вжик. Чувствую, сзади, извините, ниже спины, потекло. Ну, все, думаю, ранило. Пощупал рукой — мокро. Пришел твой конец, Григорий Максимович, решаю про себя. И тут меня такая злость взяла: борщ за спиной, а он, фашист паршивый, меня не пускает. Снова пощупал сзади — мокро. Посмотрел на пальцы — жидкость какая-то бесцветная, не кровь. Я и догадался: в термос, гады, попали. Так это ж у меня весь борщ вытечет! Ну, и пришлось правой рукой дырку затыкать, а ползти на левом боку.