ЖИВИ, ГРИША!

А по радиостанции Киселев скучал. Неожиданно угодив в повара, он нисколько не тяготился своей новой профессией, понимая, что харч на войне — не последнее дело, что уж коли солдатская судьба в лице полковника Киселева распорядилась быть ему поваром, — значит, так и положено. И все же, бывая на огневых позициях батарей, Гриша с завистью следил за радистами. Металлическая звездочка штыревой антенны, торчащей из окопа, вызывала в его сердце сладкую грусть, напоминала о чем-то навсегда утраченном. Как-то он поделился этими мыслями с Некипеловым.

— Не держи в голове, Гриша, — успокоил его товарищ. — Твой термос — та же радиостанция. Смотри: те же лямки, так же за спиной носишь, регулярно поддерживаешь «связь» с каждой батареей. Ты появился — и они переходят на прием… принимают пищу да еще спасибо тебе говорят. Так что зря огорчаешься, Гриша… А после войны тебе твоя специальность пригодится.

— Это какая? Повара?

— Нет, радиста. Будешь, к примеру, на корабле плавать. Отдыхающих возить по теплому морю. В белом костюме, золотые якоря на кителе…

— Брось, Леша. Я после войны каменщиком выучусь, город свой поеду восстанавливать. А радист — это на время войны. Да и то, видишь, не повезло…

И все же специальность радиста Киселеву пригодилась. А случилось это так.

Едва занялся рассвет, наводчик второго орудия четвертой батареи сержант Никаноров заметил в бинокль два вражеских танка. Командир орудия сержант Уракаев приказал приготовиться к стрельбе.

Между тем танки и не пытались маскироваться, а неторопливо двигались по дороге. Когда первый появился у яблоньки (это был один из ориентиров орудия, и назывался он «сухое дерево»), Никаноров выстрелил. Снаряд боднул машину в башню и (это было видно по светящейся трассе) отлетел в сторону, не причинив танку вреда. Никаноров выстрелил еще раз, в гусеницу. Машина крутнулась, словно на одной ноге. Нужно было стрелять третий раз, но, когда замковый досылал снаряд, произошла заминка — то ли гильза была грязная, то ли еще что-то случилось. Танк неторопливо повел стволом пушки и ударил по орудию. Снаряд разорвался на бруствере окопа, осколки застучали о щит, никого, к счастью, не задев. Наконец Уракаеву вместе с замковым удалось дослать снаряд, и Никаноров всадил его в танк: крутнувшись на «здоровой» гусенице, фашист подставил под удар уязвимое место — бок. Над стальной коробкой зачадил дым.

Тем временем второй танк, приблизившись под прикрытием этой внезапно возникшей дымовой завесы, выстрелом разворотил нишу, где лежали ящики с боеприпасами. Снаряды начали рваться. После первого же взрыва упал сержант Никаноров, остальные номера расчета успели спрыгнуть в щель, выкопанную в ночь перед боем.

Все это видел со своего наблюдательного пункта командир батареи старший лейтенант Осипов. Он понимал, что, если сейчас на вторе орудие снова пойдут танки, остальные расчеты его батареи ничем не смогут помочь Уракаеву: на таком расстоянии их огонь не сможет быть действенным. Значит, Уракаев должен рассчитывать только на себя. А боеприпасов у него, как понимал старший лейтенант Осипов, видевший в бинокль взрыв снарядных ящиков, была самая малость — только в правой от орудия нише.

Вот в такой ситуации на НП командира батареи появился рядовой Киселев. Осторожно сполз в длинный окоп и бодро доложил офицеру:

— Обед прибыл…

Но тут же осекся: по виду комбата было ясно, что он со своим термосом здесь сейчас вовсе ни к чему.

— Лучше бы ящик снарядов притащил, — буркнул комбат, понимая, однако, что никаких снарядов солдатский повар принести не мог.

Гриша почувствовал себя неловко. Тот недолгий бой, который вел второй расчет, он не видел во всех подробностях, когда пробирался на батарею старшего лейтенанта Осипова. Правда, услышав выстрелы орудия, Киселев решил было вернуться, понимая, что в такой обстановке солдатам не до еды. Но, с другой стороны, если он вернется, получится, что он вроде бы струсил. А чтобы так о нем подумали — этого Гриша допустить не мог. Сейчас же он стоял в окопе, чуть наклонившись и вытирая пилоткой вспотевшее лицо.

— Ну, давайте, товарищ старший лейтенант, я от другого орудия ребятам снаряды оттащу…

— Это не выход, Киселев. Надо, чтобы из полка срочно привезли, — решительно сказал Осипов и крутнул ручку полевого телефона: — «Амур»…

Но телефон молчал.

— Паршин, — крикнул комбат телефонисту, — проверь связь…

Низкорослый солдатик взял телефонный аппарат, катушку с кабелем, перекинул за спину автомат, подпрыгнул, выжался на руках и лихо выскочил из траншеи.

— Ну-ка, Михайлов, — обратился Осипов к радисту, — вызывай «Амур». Как там у нас по коду снаряды? Семьсот семьдесят семь? — переспросил он на всякий случай, хотя помнил весь нехитрый код, составленный для переговоров начальником связи полка.

Михайлов включил рацию и затараторил:

— «Амур», «Амур», я — «Бузина». Как слышите? Прием.

Очевидно, ничего не услышав в ответ, радист повторил вызов.

— В чем дело? — нетерпеливо спросил комбат. — Где «Амур»?

— Не отвечает.

— Не может быть. Идет бой. Там сейчас все приеме. Тем более телефон не работает…

В это время все услышали из наушника трубки отчетливый голос:

— «Бузина», «Бузина», я — «Амур». Вас не слышу. Прием.

— Мы его слышим, а он нас нет, — сказал Михайлов. — Что-то у меня с передатчиком, — растерянно добавил солдат и стал нервно щупать колодку кабеля питания.

— Ну-ка, дай посмотрю, — не выдержал Киселев, с сочувствием глядя на радиста.

— Ты лучше в котел себе смотри, — огрызнулся тот.

Но комбат распорядился по-другому:

— Посмотрите, если понимаете…

— Да я же радист, — ответил Гриша, и лицо его неожиданно покрылось потом.

Киселев взял микротелефонную трубку, нажал клапан и стал вызывать «Амур». Корреспондент не отвечал. Лишь из наушника слышалось, как он настойчиво вызывает «Бузину». Гриша прикрыл ладонью контрольную лампочку на панели радиопередатчика, чтобы лучше было видно ее свечение, и дважды подул в микрофон.

— Ясно! — закричал он. — Нет модуляции.

— Какая там еще модуляция? — спросил Михайлов.

— А вот такая. Если все нормально, то подуешь — и свет в. лампочке должен вспыхнуть ярче…

— А-а…

— Давай-ка ключ. Для телеграфа модуляция не имеет значения.

— Да я сроду этот ключ в руках не держал. Был телефонистом, а Симакова убило — меня вот и поставили, — оправдывался Михайлов.

Киселев знал, что на «Амуре» радистом либо Шохин, либо Павлюков — с ними он учился еще в запа`сном полку, у Степурского. «Неужели не поймут, что надо перейти на телеграф?» — думал Гриша, положив ключ на бровку окопа и вызывая «Амур».

И вдруг глаза его засияли счастьем: он и без записи уловил известное всем радистам ЩСА, то есть «слышу вас», — сигнал, к которому, в зависимости от того, как слышит корреспондент, добавляется цифра; скажем ЩСА-3, то есть «слышу удовлетворительно», или ЩСА-5 — «слышу отлично». «Амур» слышал Киселева отлично!

— Что передать? — спросил он, сияя, старшего лейтенанта Осипова.

— Пусть срочно привезут снаряды. То есть семьсот семьдесят семь.

— Гриша набросал на бумажке: «Срочно 777» и застучал ключом. К этим двум словам он добавил кодовую фразу: «Как поняли?». «Амур» повторил: «Срочно 777»… Эти три семерки, эта трижды повторенная мелодия «Дай, дай закурить» звучала в Гришиных ушах самой прекрасной музыкой. Теперь он знал, что снаряды подвезут, и этому помог он, рядовой Киселев. Только об одном и пожалел в тот момент Гриша: ни старшина Савченко, ни сержант Степурский не узнают об этом…