ЖИВИ, ГРИША!

Так случилось, что наша бригада ни разу не оказывалась на направлении главного удара советских войск, не участвовала во взятии крупных городов, а поэтому и не носила громких почетных наименований. Всякий раз мы действовали на второстепенных направлениях, втайне лелея надежду, что вот однажды поступит приказ и нам поставят какую-то совершенно особую задачу.

Но приказы, которые мы получали, всегда были примерно одинаковы: выдвинуться на танкоопасное направление в такой-то район… Случалось, что никаких танков противника там и не было, и мы, солдаты, думали с сожалением: «Зря нас сюда направляли, зря мы столько земли перелопатили, пока вырыли огневые позиции». Но, может, потому на этих важных направлениях и не оказывалось вражеских танков, что фашисты успевали разнюхать: там, где они собираются нанести удар, уже стоят истребители танков. Значит, сюда соваться рискованно. Значит, наш труд, наша быстрота, наши усилия, собранность, готовность оказались кстати.

Солдаты 2-го Украинского фронта, мы завидовали тем, кто был нацелен на Германию, на Берлин. Мы, конечно, понимали, что победа достигается лишь в результате взаимодействия всех фронтов, но кто из нас не мечтал оказаться в Берлине!

А война подходила к концу, и было ясно, что в Германию нам не попасть. И вдруг за две недели до конца войны мы оказались в Германии, километрах в тридцати северо-западнее Берлина. Задача была все та же — немецкие танки. Но откуда-то прошел слух, что якобы на этих танках самое высокое фашистское командование, включая и Гитлера, попытается удрать из Берлина и сдаться союзникам. Слух этот повсеместно обсуждался солдатами, а на кухне, в Гришином хозяйстве, — особенно.

— Я так думаю, Гриша, — говорил Некипелов, — Гитлер, наверно, целый танк один оккупирует… А охрану свою рассадит по другим танкам.

— Насчет охраны верно. А один он как поедет? Механика-водителя ему обязательно надо…

— И стрелка-радиста, — заметил Дуля.

— А зачем? — возразил Николаев. — Если отстреливаться, то пулеметом здесь ничего не сделаешь, тут тараном надо пробиваться. А радиосвязь ему тоже ни к чему. С тем светом, что ли?..

— Дело и верно тем светом пахнет, — согласился Гриша, — но связь Гитлеру — во нужна! Он, паскуда, уже, наверно, не раз вызывал союзников по радио: так, мол, и так, спасайте…

— А ты откуда знаешь? — немедленно отозвался Дуля. — У тебя что, в котле приемник установлен? Или, может, в черпаке наушники вмонтированы?

— У меня, Дуля, на плечах голова установлена, а это такое устройство, чтобы им думать. Вот я и смекаю: фашисту куда лучше податься? К коммунистам или к капиталистам, таким же, как он сам? Ясно — к ним. Вот фюрер и будет стараться удрать к американцам или к англичанам…

— А зачем обязательно танк? — высказал свое мнение Гургенидзе. — Можно переодеваться…

— Верно, — поддержал Дуля. — Представляешь, Гриша, шурует Гитлер в женской кофте, а ты его — хвать: «Дорогая Гретхен, позвольте поухаживать…» А эта самая Гретхен тебя р-раз — прикладом в бок…

— Ну, а Гриша его черпаком по кумполу, как того немца, из сарая, — дорисовал кто-то из присутствующих картину пленения Гитлера.

Однако ни наш полк, ни другой Гитлера не проворонил и не поймал; вскоре стало известно, что он принял яд. Танки же, которые пытались вырваться из Берлина, сожгли наши танкисты.

А потом пришла весть, что взят рейхстаг и над ним водружено знамя Победы! Нам было радостно, а еще завидно, что это не наша бригада водрузила знамя на рейхстаге. Но так, наверно, завидовали тем бойцам солдаты всех фронтов, вся Красная Армия…

ИI все-таки нам повезло: второго мая командир полка выделил машины, определил, сколько человек от каждой батареи поедет в Берлин, и нам посчастливилось побывать возле рейхстага. Каждый захотел оставить там свою подпись. Командир полка написал мелом: «Г. Киселев». А Гриша, чтобы не повторять подпись, начертил большими буквами: «Г. К.»

— Ты, Гриша, не за маршала ли Жуков расписываешься? — поинтересовался Дуля. — Г. К. — Георгий Константинович…

— Протрите очки, мой друг Дуля, — сказал Гриша, — видите, где расписался маршал Жуков? — и показал.

Мы все увидели роспись маршала Жукова. И от такого соседства наши фамилии, фамилии рядовых солдат, вроде бы сразу стали более значительными.

— Подумай, Гриша, — размечтался Некипелов, — пройдет сто лет, а историки будут головы ломать: кто этот самый «Г. К.»? И никто не додумается, что это ты, Григорий Киселев…

— Я, Леша, и детям своим, и внукам расскажу, как я расписывался на рейхстаге. Так что историки тоже узнают… А вот Дулину подпись увидят — и неудобно даже станет: ругательство какое-то.

— Какое же это ругательство?! — откликнулся хозяин «неудобной» фамилии. — Это Гитлеру от меня дуля. Для рейхстага подпись — в самый раз…

— Пожалуй, верно, — кажется, впервые согласился с Дулей Киселев.