ЖИВИ, ГРИША!

— Интеллигентная работа, — как-то, сидя в курилке, отозвался рядовой Осадчий о работе радиста, сравнивая с тем, что довелось ему делать в пехотном училище.

Там Осадчий проучился всего месяц, заболел был отчислен. Но и одного марш-броска под палящим солнцем оказалось достаточно, чтобы усвоить, как он считал, что почем. «У нас в пехоте» — начинал он обычно, и все уже знали: смысл его тирады сведется к тому, что пехота — это служба, а все остальное — так, семечки.

— И верно, интеллигентная: сиди да слушай, как тетя Катя на горку шла, — заметил в тон Осадчему сержант Степурский.

— А что? — насторожился солдат.

— Да нет, ничего. Кстати, на той неделе у нас комплексное занятие…

Что конкретно имел в виду сержант, выяснилось через три дня. После завтрака, захватив учебные радиостанции, отделение во главе со Степурским вышло в поле. Каждому из солдат досталась упаковка либо приемопередатчика, либо питания.

Когда собирались, Дуля успел схватить приемопередатчик: тот был килограмма на полтора легче. Киселеву же объяснил так:

— Ты тощий, тебе и питание. Кормись на здоровье!

— Спасибо. Уважил, — согласился Гриша. — Только на обратном пути поменяемся. Силы-то поистратишь, и питание тебе как раз кстати будет.

Дуля уже понял, что дал маху, однако буркнул:

— Подумаешь, испугал…

Кроме радиостанции, у каждого были противогаз, малая саперная лопата, подсумок с патронами и, конечно же, карабин — короче говоря, на занятия шли с полной солдатской выкладкой.

Впереди с таким же снаряжением, но без карабина и радиостанции шагал сержант Степурский. Гриша едва поспевал за ним, на ходу пытаясь подсчитать, сколько же на нем, Киселеве, навьючено всякого груза. Когда приближался к цифре «20», шаг его сам собой замедлялся и он одновременно сбивался и с ноги и со счета…

— Ему-то хорошо — налегке, — вполголоса произнес Осадчий, всматриваясь в ладную гибкую фигуру сержанта.

— Он уже свое оттаскал, — отозвался Киселев.

— Это где же? Тут, в запасном?

— Да он после госпиталя сюда прибыл. Видишь, прихрамывает?

— Подумаешь, прихрамывает, — не унимался Осадчий. — Я и сам такой хромой.

— Оно и видно, — согласился Киселев и, давая понять, что разговор окончен, подытожил: — В мозгах у тебя хромота, Федя…

Через час ходьбы по лесной дороге сержант объявил привал. Солдаты освободились от ноши, тут же попа`дали на снег, положив под головы противогазные сумки, расстегнув шинели и поясные ремни.

— Встать! — скомандовал Степурский через десять минут. — Шагом марш!

А еще спустя минут двадцать он остановил срой и подал команду «Газы!»

Не так-то просто надеть противогаз на вспотевшее лицо. А сержант к тому же еще на часы поглядывает.

Самым последним оказался Осадчий.

— Повторим, — сказал Степурский, следя за тем, как солдат укладывает шлем-маску в сумку. — Я же вас, товарищ Осадчий, учил: сперва укладывается гофрированная трубка, а маска остается сверху.

— Сверху… снизу, — раздраженно буркнул Осадчий.

Надевать противогаз ему пришлось еще трижды, пока он не уложился в норматив.

На следующем привале, после преодоления «полосы заражения» бегом, в противогазах, бойцы тяжело повалились в придорожный кювет.

— Отдохнули? — спросил сержант Степурский ровно через десять минут.

— Еще как!.. — ответил за всех Гриша. — Даже надоело.

И тогда сержант, взглянув на часы, решил добавить еще несколько минут отдыха.

— Вон на той опушке, — заметил Степурский, — развернем в окопчиках рации и будем учиться держать связь в полевых условиях. Окопы отроем сами. Но там грунт не тяжелый, — успокоил он солдат. — Вот на высоте Карьерной копали, так там не грунт — камень. На руках кровавые мозоли набили. Зато место высокое — слышимость отличная…

На опушке остановились, сняли радиостанции, достали из чехлов малые саперные лопаты.

— Окоп для радиостанции отрывается в виде буквы «Г»…

— Это не иначе как в честь нашего Гриши, — бросил рядовой Жиленков.

— Хорошо, хоть не в твою честь, — отозвался Киселев. — В виде буквы «Ж» до самой победы не выкопали бы…

— Разговорчики! — оборвал солдат Степурский. — Повторяю: окоп отрывается гэобразный, причем «нога» его, то есть длинная часть, которая служит входом, ведется в обратную от противника сторону… Запомните размеры… Я один окоп растрассирую для образца. А потом засеку время… Ясно?

— Ясно, — отозвались солдаты.

Теперь у Гриши не стучали в ушах кировские часы сержанта Степурского, он уже не был тем желторотым новобранцем, который когда-то не укладывался в нормативы, и окоп вырыл в числе первых.

— Молодец, — похвалил Степурский. — Перекури`те… Да, вы же не курите. Ну, просто отдыхайте.

Но «просто отдыхать» Гриша не мог. Он отправился «с инспекцией» вдоль опушки, которую солдаты уже успели изрыть, как кроты. Он останавливался возле одного, возле другого, подавая советы, а то и вытаскивал из чехла свою лопатку.

— Ну-ка, Петя, дай я поправлю эту стенку, — говорил он Жиленкову. — Что-то кривая она у тебя…

— Ладно, подправляй. Разрешаю, — улыбался Жиленков. — Сделаю тебе такое одолжение. Уважу.

— Вот спасибо, вот уважил, — приговаривал Гриша. — Да я за тебя, Петя… Хочешь я за тебя… пообедаю? А ты за меня можешь… в наряд сходить. А?

Когда работы были окончены, сержант Степурский объявил перерыв.

— А на высоту Карьерную когда пойдем? — поинтересовался кто-то.

— На той неделе, — ответил сержант.

— Там окопы тоже будем рыть? — осторожно спросил Осадчий.

— Нет, — успокоил его Степурский. — Там окопы вырыли для нас другие «интеллигенты». Они все на фронт убыли. Кого-то уже и в живых нет. Вот так-то.