ЖИВИ, ГРИША!

В расписании занятий появилась строчка: «Рукопашный бой. Время занятий — два часа. Место занятий — плац. Проводит лейтенант Яценко». К назначенному времени старший сержант Савин привел солдат на плац и доложил лейтенанту о прибытии.

— Вам предстоит усвоить, — сказал Яценко, — что такое рукопашный бой, с чем его едят и зачем он нужен бойцам такой специальности, как ра-ди-о-те-ле-гра-фис-ты. — Лейтенант намеренно растянул это слово, явно противопоставляя его стремительному и короткому «бой». — Итак, прошу запомнить: подготовка к рукопашному бою является основой физической подготовки личного состава Красной Армии. Обучению и тренировке в рукопашном бою подлежат все бойцы, командный и начальствующий состав…

Покончив с этими цитатами, очевидно, из какого-то руководства либо наставления, Яценко спросил:

— А что на сей счет говорил Суворов? — и сам: — Он говорил так: «Сила русских войск заключается главным образом в мощном штыковом ударе». А Кутузов что говорил? — Лейтенант достал из кармана блокнотик и прочел: — «Штык, употребленный рационально, всегда достигнет цели. Расстрелял патроны — ружья нет. Штык же всегда есть, и удар штыком движет вперед».

Оглядев строй и удостоверившись, что высказывания великих полководцев произвели должное впечатление, Яценко перешел к делу.

— Дайте-ка ваш карабин, — обратился он к Киселеву.

Гриша осторожно протянул оружие лейтенанту, тот его не взял.

— Отставить! — сказал он. — Вы что мне подали, товарищ Киселев?

— Карабин.

— Вы мне подали кухонный черпак. С кашей. Оружие подается резко, быстро. Ну-ка, еще раз. Бросайте мне в руку. Да не бойтесь, энергичнее. Еще раз. Я не уроню… Щелчок слышали? Вот и хорошо. Теперь смотрите…

Лейтенант подавал сам себе команды и сам же их выполнял. Карабин в его руках взлетал легко и изящно: он словно был продолжением лейтенантских рук, сильных и цепких. То его штык устремлялся вперед, поражая невидимого противника; то сам он вдруг переворачивался в руках Яценко, и тот крушил врага уже не штыком, а прикладом; то штык вдруг устремлялся вниз и тут же разом посылался вперед — это лейтенант отбивал направленное в него оружие…

Проделав целый каскад упражнений, Яценко шумно выдохнул воздух, а затем, четко подойдя к Киселеву, бросил ему карабин. И хотя до этого держал его у ноги ствольной накладкой к себе, как это и положено, успел пальцами легонько крутнуть карабин, отчего он и оказался в руке у Киселева — тоже как и положено ствольной накладкой к нему. Надо сказать, что Гриша на сей раз был не промах: он лихо поймал оружие; и Яценко привычным ухом уловил два, один за другим, щелчка: первый — карабин в руке, второй — приклад у ноги…

Непременным орудием на занятиях был так называемый отбив — длинная палка с толстым набалдашником вроде тряпичного мяча. Кто-либо из солдат, изображая удар штыком, резко подавал на лейтенанта этот отбив, а тот специальным приемом отражал удар, да так быстро и сильно, что «оружие» атакующего вылетало из рук…

Спустя несколько дней Яценко объявил:

— Основы штыкового боя вы усвоили неплохо. Сегодня проверим вашу выучку на фашистах…

— На настоящих? — изумленно выпалил рядовой Дуля.

— Ага, сейчас тебе Гитлера приведут: колите, товарищ Дуля, — не выдержал Киселев.

— Отставить разговоры, Киселев! — одернул лейтенант.

— Виноват…

— То-то… Фашистами я называю мишени. Во-о-он, видите? Стоят у забора…

Мишени оказались рамами, сколоченными из толстых брусьев, каждая в человеческий рост. Внизу они были укреплены на деревянных основаниях, самими же мишенями служили вделанные в рамы плетенки из прутьев. На одну из рам, видимо, прутьев не хватило, и в ней был укреплен плотный шар из соломенных жгутов. К тому же рама получилась ниже остальных, с боковыми брусьями неодинаковой длины и выглядела скособоченной.

Лейтенант построил взвод в колонну по четыре, определил для каждой колонны мишень. Он подавал команды, и очередная четверка устремлялась к мишеням.

— Стоп! — крикнул он, когда последняя группа, атаковав «фашистов», вернулась на исходный рубеж. — С мест не сходить. Один общий недостаток: все вроде бы правильно, а злости нет. А раз нет злости, уже и темп не тот, и резкость не та. Вот рядовой Дуля, например, так это спокойно ткнул штыком, словно боится солому повредить.

— Солома она и есть солома, — отозвался солдат.

— А вы представьте себе, что это не солома, а фашист…

— Да я…

Но тут Дулю перебил Киселев:

— Товарищ лейтенант, идея у меня есть…

— Что еще за идея?

— Насчет здости.

— Ну давайте, товарищ Киселев.

— Дуля верно сказал: солома она и есть солома. Добавлю: прутья они и есть прутья…

— Короче, Киселев.

— Вот я и придумал. Давайте этим «фашистам» имена дадим.

— Как-как?

— А вот так. Вот эта мишень, что на правом фланге, будет Гитлер. Вторая (видите, рама чуть пошире?) — это Геринг, он, говорят, самый жирный у них. Следующая мишень — Гимлер. А соломенная, пониже, — это уже Геббельс. Точно. Он, подлюка, и вправду на одну ногу припадает, как наша мишень…

— Ну-ну, — заинтересованно сказал Яценко. — Здесь что-то есть. Продолжайте, товарищ Киселев.

— Теперь, когда мы знаем, кто есть кто, — и интереса больше, и той самой злости, о которой вы говорили, товарищ лейтенант…

— Ну что ж, попробуем, — согласился Яценко. — С вас и начнем. Слушай мою команду — Рядовой Киселев!

— Я!

— Геббельса длинным — коли!

Гриша хищно сузил глаза и ринулся на мишень. В нужный момент он резко послал карабин обеими руками вперед. И то ли вложил в удар слишком много силы, то ли и вправду увидел в мишени колченогого Геббельса, но, вогнав штык в соломенный шар, не смог его выдернуть.

— Надо же! В брехливой требухе застрял, — с досадой сказал Гриша.

Солдаты расхохотались, Яценко — тоже.

— Все нормально, Киселев, — оценил Гришин удар лейтенант. — Освобождайте штык и продолжим занятия… Очередные, слушай мою команду… Гитлера, Геринга, Гиммлера, Геббельса… — Яценко глубоко вдохнул воздух и закончил решительно: — длинным — коли!..

А когда разгоряченные и довольные солдаты последней четверки вернулись на исходный рубеж, лейтенант сделал вывод:

— Совсем другое дело! Отличную идею подал рядовой Киселев. Чем больше в каждом из вас будет злости к фашистам, тем хуже для них, тем ближе победа. — А потом спросил: — Ну как штыковой бой?

— Ничего… Подходяще… — вразнобой отвечали солдаты.

— А кто помнит, что сказал Кутузов о штыковом бое?

— Разрешите, — вызвался Гриша.

— Давайте.

— Кутузов сказал: штык — дело хорошее…

— Не совсем точно, но от истины недалеко. Так и запомним мысль фельдмаршала, переложенную рядовым Киселевым: штык — дело хорошее!..