(Рассказы)
Опираясь на суковатую палку, Геворк вышел из дома, постоял, дал себе передохнуть, тронул рукой короткую, но густую и жесткую бороду, провел пальцем по усам. «Совсем постарел, — подумал он о себе. — Так не хотелось брать палку в помощники, а годы и хвори заставили взять». Коротко вздохнул, поднял голову и посмотрел на небо — бирюзовый цвет его стал плотней и глуше: сумерки наступали, раскаленный летний день остывал.
В углу дворика, обнесенного каменной стеной, росло гранатовое дерево. Листва его едва шелестела. Дальше перемежались крыши и сады села — они заслоняли собой долину, по которой всегда тёк свежий ветер с озера Урмия. А там, где садилось солнце, темнели лесистые, но местами облысевшие, горы, а за ними, чуть видные, белели снеговые вершины. Чудилось, что они висели над мерцающим краем неба, как угловатые облака.
Этот час был часом звуков — они стали четче и слышней и света, и красок. В роще за селом запел соловей. До той рощи идти и идти, а казалось, что сладкоголосая птичка заливается рядом; порой она ненадолго замолкает, а потом разражается такой длинной трелью, точно поет в последний раз. Так делают все местные соловьи. Здесь и розы цветут неистово и плоды граната наливаются таким обильным соком, что, неосторожно надкусив горькую корочку, захлебнуться можно!
За теплыми и добрыми сумерками надвинется холодная ночь, темная, полная больших звезд ночь. Даже от сознания того, что она вот-вот наступит, становится зябко, и старое тело Геворка бросает в дрожь. А что сказать о нежных розах и соловьях?
Слева от входа в дом стояла невысокая скамеечка. Геворк шагнул к ней, и тут же из дверей выскочил средний сын, Арутюн, подхватил под руку, помог сесть. Геворк откинулся назад и прислонился к еще не остывшей стене, вытянул ноги, поставил меж ними палку, ухватил ее посредине сухими пальцами и снова неглубоко вздохнул — полного вздоха он позволить себе не мог: грудь отзывалась болью, а сердце сдавливало. Арутюн и сам был нездоров: тощий и бледный, он, усадив отца, с трудом выпрямился и тыльной стороной руки стер со лба испарину. Отойдя к ограде, он долго, словно забывшись, слушал соловья, иногда присвистывал и, как ребенок, всплескивал слабыми и неловкими руками. Любимчик матери, ласковый и заботливый, он большую часть своего времени проводил дома, все думал о чем-то и послушно пил отвары трав, которые готовила для него Сона, добрая и работящая жена Геворка. Она родила ему троих сынов. И теперь, в годах, она оставалась стройной и гибкой, в черных волосах ее ни сединки. И теперь она, как невеста! В ней легко узнается та девушка, которую он встретил, возвращаясь с поля в село — она шла от ручья с кувшином воды на плече. Он попросил напиться, ему и вправду хотелось пить, но он попросил бы воды, если бы пить не хотелось. И остановил бы ее — всех девушек, которые поднимались из ложбинки от ручья, он знал, а эту видел впервые!
— Ты чья?
Она ответила, опустив голову.
— Так ты Сона? Когда ты успела так вырасти, что тебя не узнать?
Помню тебя совсем маленькой!
— Когда это было!
Девушки ушли немного вперед и остановились, а Сона не спешила закончить разговор. Не зря, значит?
— К тебе сватаются?
— Пока нет…
— А если посватаюсь я?
— Как отец скажет…
Она густо зарделась и запоздало прикрыла лицо краем платка.
«Когда это было!» — грустно и благодарно повторил Геворк, вспоминая давнее и радуясь нынешнему: он был счастлив с Соной. И жить бы и жить, а здоровье иссякает. И горько, что слаб и Арутюн. Сону это тревожит, она надеется на лучшее, и не раз уже заговаривала о том, чтобы всей семье перебраться на север, к Арпе, к горе Гоги, где лет пятьсот уже назад облюбовали уютное ущелье родственники и соседи — там их называют «новыми армянами». Пусть называют, главное, что в тех местах воздух другой, поздоровей воздух, и жизнь не так опасна — руси помогают защищаться от врагов и сохранять мир. Да с его ли, Геворка, силами подниматься в дорогу? И выдержит ли ее Арутюн? Не обернется ли поиск добра бедой? Раньше бы переездом озаботиться, но раньше он был молод и крепок, а молодому и крепкому везде хорошо, а дома лучше всего!
Силен был смолоду Геворк, силен и виден собой. Любил работу в поле. Как любят ее старший сын — Вардан и младший — Маркос.
Три сына у Геворка с Соной, три сына — это благо! Да вот такие разные они, точно не от одних родителей. Небось, за многие века столько кровей смешалось в роду Соны и в роду Геворка! В этих местах столько народов и сейчас живет, а сколько жило здесь или проходило пересекающимися на берегах озера Урмия дорогами!
Сона и Геворк всем сынам любви и заботы отдавали вволю. А Вардан невысок сух и жилист. Он спокоен и молчалив, в работе неутомим — никогда не отстанет от рослого и рыжего богатыря Маркоса. Жаль, что Арутюн неравен силами братьям! В кого они, а в кого он?
Геворк поднял перед собой правую руку и стал, посмеиваясь, загибать пальцы: были на этой земле не только армяне и ассирийцы, греки и курды, турки и персы, но, говорят старики, приходили и римляне, и даже китайцы!
Чуткий Арутюн, все еще стоявший и ограды, услыхав смех, обернулся к отцу.
— Высматриваешь первую звезду? Вчера-позавчера она не вставала? — спросил Геворк. — Может, позабыла засветиться?
— Каждый вечер она по-новому встает! Что на ней? Только светло или еще и тепло?
— Там тебя невеста ждет? Сварливая, наверно?
— Там, отец, сварливых девушек, должно, не бывает.
— Наслушавшись соловья, чего не придумаешь, во что не поверишь, — проворчал Геврок. — Отвлекись, скажи матери, чтоб тана принесла.
— Сам принесу.
— Говорю, пусть мать принесет.
Арутюн ушел в дом, и скоро оттуда вышла Сона с медной кружкой в руке.
— Не сердись, — дрогнувшим голосом произнес Геворк, — Из твоих рук тан прохладней и вкусней.
— И мне сладко, когда ты из моих рук пьешь. Сто лет еще пей, чтобы сто лет мне сладко было!
— Вот в кого Арутюн — весь в тебя он! Почему стихов не складывает?
— Я-то их не складываю!
Геворк снова отпил тана, почмокал губами.
— Когда ты согласилась быть моей женой, я хотел спеть про то, как мне радостно и гордо, но у меня не получилось… Ладно, Арутюн присмотрит девушку и споет то, чего не спел я… А вот скажи мне, почему у нас Маркос рыжий,
Сона тихо засмеялась, прикрыв рот ладошкой.
— В матрасе, который выделили в приданое мои родители, овечья шерсть была новая, золотистая.
— А разве не на том же матрасе зачали мы Вардана и Арутюна.
— Нет, Вардана мы зачали, когда у нас еще не было своего дома, мы жили у твоих родителей, и спали на другом матрасе. А приданое в сундуке было, не помнишь уже?
— Это да… Однако Арутюна мы тоже зачали в своем доме, на том же матрасе, что и Маркоса!
Сона снова рассмеялась:
— В ту ночь очень громко пели соловьи…
— Да-да, помню. Серебро соловьиных голосов оказалось сильней золота овечьей шерсти.
— А говоришь, что Арутюн в меня! Сам говоришь, как поешь.
— Не сваливай на меня свой грех!
Геворк отдал жене кружку.
— Может, тебе пора в дом? — склонилась она к нему, вглядываясь в его бледное лицо. — Ты устал?
— Подожду Вардана и Маркоса, — уклонился он от прямого ответа.
— Они без тебя не найдут дороги в дом?
— Не найдут, — пристукнул палкой Геворг.
— Кто спорит? — улыбнулась Сона — никто на свете не улыбался, как она.
Забрав пустую кружку, жена ушла в дом.
Ждать Геворку пришлось недолго: едва стемнело, во двор вошли Вардан и Маркос.
Они поклонились отцу.
— Задержались в поле, но сделали все, — объяснил Вардан.
А Маркос поднял руку:
— Пойдем ужинать.
— Посижу немного, пока вы мыться будете.
— Слышу, мать танапур приготовила, он остынет, пока ты тут сидеть будешь.
— Не успеет остыть! Умойся и приходи за мной.
Геворк остался во дворе один. Стена дома, сложенная его руками, все еще грела.
Он знал, где был дедов дом — там жил сейчас с семьей младший брат Геворка, Вардан. Знал Геворк, где был прадедов дом. Он обветшал, его бережно разобрали — камни и дерево могли еще пригодиться. Кто был прапрадед и откуда он пришел, Геворк не знал и сожалел, что не знал. Но пуще этого хотелось бы знать Геворку, какими будут у него внуки, правнуки, праправнуки? И дождется ли он хотя бы внуков?.. И кто там дальше будет — по линии Вардана, по линии Арутюна, по линии Маркоса? Их, сынов, еще женить надо. Они из-за болезни отца рано вышли в поле, но на женитьбу заработать еще не успели. И учиться им не пришлось — даже в школу при церкви ходить не смогли. Поле, дом, семья — этому они и детство отдали, и юность отдают. А их дети как? Внуки правнуки как?
Геворк зябко поежился, оперся на палку встал. Его качнуло и хорошо, что назад — о стену спиной оперся и сухо закашлял.
Из дому выбежали Вардан и Маркос.
— Звали же в дом, — мягко укорил Вардан.
А здоровенный Маркос подхватил отца на руки. От широкой груди сына исходило тепло. А рыжая голова его светилась, как медный щит.
Соловей еще пел, но не так сильно и чисто, как прежде, словно терял голос в сыреющей и холодающей мгле.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
© 2011 Ростовское региональное отделение Союза российских писателей
Все права защищены. Использование опубликованных текстов возможно только с разрешения авторов.
Создание сайта: А. Смирнов, М. Шестакова, рисунки Е. Терещенко
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.
Комментарии — 0