ЛИСТОПАД

Столько лет прошло, а не забылось: зима конца сорок первого и начала сорок второго была жуткой. Лето затем оказалось теплым и сухим. А осень, какая осень наступила! Долгая, чистая, яркая! Она словно платила за грехи минувшей зимы и заряжала душу перед новой, грядущей.

Мы стояли в лесу под Москвой, прикрывая ее с тыла на тот случай, если бы враг попытался обойти столицу и взять ее в клещи. Вырыли землянки, расчистили линейку для построений, соорудили все остальное, что необходимо было для жизни в лесу. Наладили дежурства и занятия. И нежданно-негаданно выпали у меня, тогда девятнадцатилетнего командира роты, час-другой свободного времени, которым я мог распорядиться сам, по своему усмотрению! Сказал я своему заму, «Посматривай тут, пока меня нет, скоро буду». Тот удивился, но вопросов задавать не стал, козырнул, а я отправился в глубину леса. Был он смешанный, многоцветный, с веселым подростом и все еще свежей травой; задумчиво лежал под высоким, тихим небом, под несильным солнцем и редкими белыми облаками.

Впервые после зимнего фронта, тяжелого ранения, после госпиталя и колготы в запасном полку и на формировании новой части я остался сам с собой, в добром и спокойном лесу. Березы, клены, осины полусонно роняли листву, которая желтела, бронзовела, багровела, празднично отмирала на виду у коренастых медных сосен и синевато-зеленых елей. Ни звука, лишь покорно шуршала листва, когда ее ворошил низовой сквознячок, неведомо откуда задувавший, неведомо куда исчезавший.

Я старался ступать осторожно, да куда там: под ногами хрустело и звенело!

Я вдыхал горьковатый воздух, голова медленно, легко и радостно кружилось, а зрение обострялось. Лес этот я знал лишь по топографической карте, общо, и брел наугад, и вдруг оказался на опушке, о которой не подозревал, и увидел перед собой растянутую вдоль тропы поляну. Она была густо усеяна палой листвой, видно, наметавшейся с двух сторон. Я залюбовался тем, что открылось мне, и глазам не поверил, когда увидел, как на опушку, что была напротив, вышла из лесу невысокая девушка. Она неторопливо ступала по тропе. Набросив на плечи стеганку, помахивала головным платком, и русые волосы упали на плечи и мягко взлетали при каждом шаге. Из-под стеганки виднелась белая в цветочек ситцевая кофточка, бедра девушки плотно облегала темная юбка. На ногах — короткие сапожки, которые почти совсем погружались в траву и палую листву. Чудилось, что девушка идет разноцветным мелководьем. Только поравнявшись со мной, она заметила меня, остановилась и огляделась.

— Здравствуйте, — заговорил я. — Не опасайтесь, я из части…

— А я и не опасаюсь. Мы знаем, что здесь теперь часть. Вы прошлым утром со станции примаршировали.

— Быстро же вы нас засекли!

— Чего же не засечь!.. Парней из деревни всех побрали, а тут сразу столько солдат и командиров прибыло! Думаем, может, чей муж, чей жених, чей брат или чей сын встретится!

Я пошел к ней, она спокойно ждала, встречая внимательным и доверчивым взором темно-серых глаз.

— Откуда и куда вы?

— Вы, небось, из разведчиков?.. В лесничестве я работаю. Теперь домой иду — наша деревня за ручьем.

— Это ваш начальник приходил, смотрел, какие деревья мы вырубаем, чтоб землянки да навесы сделать? Следил, чтоб лишнего не повалили. Каждую леснину считал.

— Если хроменький и с ружьем, то наш. Он лес бережет — война кончится, много дерева понадобится, чтоб заново отстроиться.

— А чего он с ружьем ходит?

— А вдруг фашисты с неба десантом свалятся?

— Можно я вас провожу?.. Вдруг десант…

— Я дорогу знаю… А против десанта ваши солдаты уже, небось, нацелились вверх!

Она подняла лицо к небу, и в глазах ее засветились веселые искорки, рассеянные солнечные лучи облили обветренную, но все равно тонкую и нежную кожу. И еще красивей стала девушка, и еще сильней захотелось побыть с нею хоть немного. Волнением аж горло перехватило, и новые слова выдавились не сразу:

— Следим, понятно… И вверху и внизу… А тропинки этой на карте нет. Вот и покажете ее мне.

— Покажу — только до мосточка: он сразу за леском.

— А чего не до дому?

— Увидят наши…

— И что?

— Мало ли что!.. Все истосковались…

— И вы?

— И я…

— По тому, кого не провожали?

— Покуда некого было… А чего вы так в мои глаза смотрите?

— Само оно получается…

— Правда? — обрадовалась она.

— Сущая правда!

— Неуж так бывает? — засомневаться она.

Я не успел ответить: мы подошли к неширокому прогалу в зарослях, и увиделись нам ручей и мосточек через него.

— Дальше не надо, — шепнула она.

— А если я завтра снова приду на ту же опушку?

Она вспыхнула, но ответила сдержанно:

— Коли схотите и сумеете…

И вдруг засмеялась, поднеся платок к губам:

— А мне… ваши глаза понравились…

И побежала к мосточку.

Я смотрел вослед с радостью и тоской. Хоть и юн был тогда, а войны хлебнул и понял, что будет она долгой и трудной. И ждал меня фронт, и в лучшем случае — ранение и госпиталь… А все равно чувства, владевшие мною, были по возрасту: думалось о жизни и любви, о будущем думалось, и каждая встреча с девушкой разжигала воображение, и оно пело и радовалось, и, вопреки непрочному военному бытию, надежда набирала силу, и гадалось: а вдруг эта встреча и есть та самая — единственная и навсегда? И теперь забилась во мне мысль: «Такая красивая не зря явилась…»

— До завтра! — крикнул я.

Она обернулась на бегу и махнула платком: то ли согласно, то ли прощально. Ночью нас подняли по тревоге — пришел приказ из штаба Западного фронта, и мы быстро снялись — и маршем на станцию, где уже стоял под парами эшелон.