МОЁ КРЕЩЕНИЕ ОГНЁМ

Меня, голодного и вшивого,
Мутузили со всех сторон…
Я кем-то схвачен был за шиворот
И втащен с буфера в вагон.
Хоть и считал себя не маленьким —
Уже седьмой окончил класс —
Беспаспортный сыночек маменькин,
Я был без мамы первый раз.
Навстречу городами, реками
Летела мира новизна,
Мигали расстоянья стрелками…
Куда мы мчали, я не знал.
Дрожало марево над рощами,
Как дым, песок крутил кругом…
На станциях торгуют дёшево
Густым кобыльим молоком.
Ах, молоко с душистой сдобою!
Его нет слаще и милей…
Кумыса в первый раз попробовав,
Я как от водки охмелел,
Как бы хватил сорокаградусной
В сорокаградусной жаре…
И стало мне ещё безрадостней:
Один — кому меня жалеть?
Сменился пышный цвет акации
На саксаул…
Я в том году
Заброшен был эвакуацией
В далёкий город — Кзыл-Орду.
Набитый пестротой и гомоном,
Трещал по швам эвакопункт.
Мой спутник — баянист из Гомеля —
Скривился: «Кислым пахнет тут…»
В пути он был у нас за старшего,
Кидал в лицо любому — «ты»
И вслух мечтательно вынашивал
План «Марша» до Алма-Аты:
«Там рай! Там мёд черпают ложками!
А здесь, в дыре, хоть волком вой…»
Я, перепуганный бомбёжками,
Отстать боялся от него.
Но всё ж рискнул, остался — силы нет
О рае мне мечтать… А тут —
Как мёд пахучие, красивые
На рынке дыни продают!
Лежали вороха плетёные
Засушенных душистых скиб.
Я ел глазами дыни тоннами.
Глаза весь рынок съесть могли б!
Так обступила вдруг навалами
Вся эта сказочная сыть,
Что не стерпелось скибкой малою,
Лежавшей плохо, закусить.

Меня схватили, голодранного…
Все в лисьих шапках до бровей,
Сбежались с криками гортанными,
Нависли над судьбой моей…
Ну, всё — забьют, протащат волоком…
Но кто-то, выхватить успев,
Халатом, словно юрты пологом,
Меня укрыл, прижав к себе…

У Бускетбая Еримбетова
Был длинный и ветвистый род,
Как песня, к ночи не допетая,
Что утром начал скотовод.
Я помню день: семья казахская,
Собрав в морщинки доброту,
Меня разглядывает ласково,
Меня, уже не сироту…

1982