ЗАМЕТКИ ПРОВИНЦИАЛА

Поначалу я намеревался назвать эти осколочные фрагменты текста «Записками на бетонной стене», по аналогии, наверное, с «Записками на манжетах». Потом передумал. А какое, собственно, отношение имеет к моей писанине стена, да еще и бетонная?

В те времена, когда мне в массовом порядке начали приходить все эти глупости, ваш покорный слуга имел счастье строить коммунизм на заводе железобетонных конструкций в качестве электросварщика. Кстати, теперь я вернулся в ту же организацию в том же качестве, только это не завод уже, а некое ЗАО и строю я, соответственно, капитализм, вот и вся разница. Свариваю из металлических прутов каркасы размером 3×6 метров, потом их заливают бетоном и — стена чьего-то жилища готова. Да, я помню, конечно: с милым рай и в шалаше, но… железобетонное счастье надежней. И вот варишь кусок чужого счастья, а в это время приходит тебе в голову некая мыслишка, фраза, строка… Не записать — моментально забудешь. Пробовал записывать карандашом на разных случайных клочках бумаги, но — то карандаш куда-то задевается, то, чаще всего, бумажонка исчезнет, а то и сгорит.

Искры от сварки имеют поразительную способность залетать в такие места, куда теоретически попасть, ну, никак не должны, даже в карманы. Так что на манжетах записывать было бы, конечно, предпочтительней, да на куртке сварщика подобных изысков не предусмотрено. И правильно, а то как-то тружусь и чувствую — заметно теплее стало. — Верно, — думаю, — пишут в газетах, что климат на земном шаре помягче сделался. — Но странно, что потепление ощущается почему-то только в районе левой ноги. Опустил очи долу, — Ба, да это же моя штанина горит! — Так что не до манжет — ни розоватых брабантских, ни просто белых крахмальных. Про то, что я в полном смысле слова горю на работе, я уже молчу.

И приспособился я тогда записывать ключевые слова своих опусов мелом на стенке стоящей рядом бетонной лифтовой шахты. Народ сначала дивился этим руническим письменам, но вскоре перестал обращать внимание: ну, больной человек на голову, что с него взять? Потом я с завода ушел, для записей стал пользоваться, как и положено, нормальной записной книжкой и тема бетонной стенки потеряла свою злободневность.

Но пути Господни, как известно, неисповедимы и вот я опять на своем прежнем рабочем месте. От начертанного на страницах моей бетонной записной книжки, естественно, ничего не осталось; наверно я сам перед уходом все стёр. Но… где-то внизу с трудом разобрал полустёртое слово. И какое — «судьба». Да, понимаю, как-то уж слишком красиво получается, высокопарно. Вроде как у Гюго, — Он вкусил от золотого яблока и во рту у него остался пепел! — или еще что-нибудь такое — страшно романтическое и сентиментальное. Но что же делать, если в действительности так оно и было.

PS: Давеча дефилирую я по цеху, глядь — на стенке бумажка, аккуратненькая такая, приклеена, текст на компьютере набран:

Если хочешь работать нормально,

На работе не пей никогда,

А то станешь уродом моральным,

Ну, а это уже навсегда!

А я-то все сокрушался, что на стене нынче записей нет. Вот тебе — пожалуйста! Вдобавок и глубокое проникновение в тему чувствуется. Здравствуй, племя младое, незнакомое, компьютеризованное! Хотя — почему незнакомое? Вон внизу бумажонки, скромненько, — Участок ВС, Андрюха и Леха. Привет вам, Андрюха и Лёха!

Кстати, с вас причитается. Как за что? За рекламу.

Творчество — это красота изнутри.

Главное в произведении искусства — это интонация. Случилось мне как-то побывать в Каунасе в Музее чертей. Экскурсоводы-литовки бесстрастно бубнили что-то гостям города (преимущественно русским оккупантам — было это в 80-х годах), отбывая свое рабочее время. Но вокруг одной женщины шла целая толпа. Я приблизился. Она, и правда, очень живо, с юмором рассказывала, вкусно. Обойдя с ней всю экспозицию, решил я ещё раз пройтись по музею. Что-то, какие-то знакомые слова, произнесённые другим гидом, привлекли моё внимание, я прислушался и понял: Господи, да ведь все экскурсоводы произносят один и тот же, утвержденный начальством, текст! Вот что такое — интонация!

Человечество состоит из праведников, считающих себя грешниками и грешников, считающих себя праведниками — писал Паскаль. Сформулировано блестяще. Но в наше время следует добавить третью категорию, едва ли не более многочисленную, чем две упомянутые: грешников, с удовольствием считающих себя грешниками.

Услышал как-то, что человека, действительно, много знающего, назвали мудрым. По-моему, мудрость — это отнюдь не количественная категория. Это, наверное, умение наилучшим образом использовать свои знания, предугадывая возможные последствия.

Говорят, Тиберий в свое время предложил награду тому, кто придумает новое удовольствие, но… никаких предложений почему-то не поступило. Думаю, можно было бы назвать как минимум два. Первое: заставить цезаря испытать страх смерти, чтобы дать потом возможность почувствовать счастье не от опостылевшего набора удовольствий, а просто от возможности жить. Второе: попытаться приобщить к творчеству, но не к пассивному, созерцательному отношению к нему, а заставить творить его самого. Хотя, учитывая характер Тиберия, отсутствие подобных предложений вполне можно понять.

Пороки — это, к несчастью, немногое, что сближает нас с великими людьми.

Во все времена человек мечтал о свободе. Полной свободе. Но чтобы быть абсолютно свободным (то есть и от нравственных запретов тоже), человек должен быть на Земле совершенно один, то есть фактически должен быть Богом. Но тогда что же это за Бог, который не ведает нравственности?

Про людей средненьких обычно говорят: «Да за что такого любить?» Конечно, это слишком уж «экономическое» требование, любят ведь неизвестно за что. Хотя бывает, конечно, что начинается все с того, что обращаешь внимание на красоту или на какие-то хорошие черты человека. Третий возможный вариант: любить не за что-то, не ни за что, а вопреки. В проповеди такой любви, по-моему, истинная сила христианства.

К сожалению, величина чувства нашего собственного достоинства почти всегда превышает число достоинств, на которых оно должно основываться.

Какие же мы плохие! — ругаем сами себя. Что делать, в анатомическом атласе нет места для души.

Бывают люди, у которых имеется какой-то недостаток, встречаются и такие, у которых есть какое-то достоинство.

Вольтер конечно же, прав, если бы Бога не было, его следовало бы выдумать. И не только по соображениям этики. Необходимо наличие какой-то непостижимой тайны, человеку было бы неинтересно и невозможно жить, понимая абсолютно всё вокруг.

Когда окружающие, бывает, обращают моё внимание на то, что я разговариваю сам с собой, совершенно серьёзно отвечаю: «Что ж тут странного? Где же ещё я найду собеседника, который бы так меня понимал?»