ЗАМЕТКИ ПРОВИНЦИАЛА

В бывших советских людях очень развит комплекс героя сослагательного наклонения. Русский человек всегда любил помечтать, а тут — при родной советской власти, окруженному стенами запретов, ему больше и делать-то ничего не оставалось. Каждый вершил для себя свою жгучую тайну, без которой жить было просто невозможно, — Я такое могу!.. Вот только б возможность представилась, я бы себя показал! — В самом начале, может, так оно и было бы, но, передаваемая чуть ли не генетически следующим поколениям, тайна эта сделала их мечтателями в чистом виде. Эти люди не смогут и доли своих грёз осуществить, не дай Бог, им такая возможность представится. Они сами этого боятся и живут только в этом своём сослагательном наклонении. Вы себя не узнаёте? Я узнаю.

Что и говорить, сейчас, в так называемые постперестроечные времена, перед некоторыми открылись громадные возможности. А в народе, умном, бодром нашем народе, по этому поводу говорят, что у работяги появились две новые возможности: купить водку в любое время да громко ругать правительство и инфляцию. Что ж, в каждой шутке, как говорится, есть доля шутки. Зато доинфляционные советские цены произносят, как имена любимых.

Мужчина в своих претензиях всегда был более широк в сравнении с женщиной, ему если уж осчастливливать, так весь мир. Женщина в деле организации счастья гораздо мудрее, практичнее, конкретнее и целенаправленнее. Ей достаточно её собственного счастья и счастья близких. Если вспомним, что человек тоже животное, только разумное, то окажется, и это заметили очень давно, что ближе всех зверей по характеру мужчине — собака, женщине — кошка. Кому не приходилось глядеть на весёлую собачью возню, когда они, играя, добродушно покусывают друг дружку. Но видел ли кто-нибудь, чтобы столь легкомысленно вели себя гордые индивидуалистки-кошки? Они гуляют сами по себе, как в названии известной сказки Киплинга и, хотя переведено неточно (в сказке не кошка, а кот), получилось правильно. Жаль, что и живут порой мужчина и женщина, как кошка с собакой.

С античных времён существует учение или вернее — принцип жизнепонимания — эвдемонизм. Согласно ему, тяга к счастью — основа человеческих желаний, т. е. каждое «я хочу» означает «я хочу счастья». Состояние это эфемерно и мимолётно. У Блока: «Что счастие? Короткий миг…» Удержать его — все равно, что солнечный зайчик поймать рукой. Хотя, вспоминая о каком-то периоде своей жизни, мы с уверенностью говорим — Я был счастлив тогда. — А ведь ничего особенного в то время с нами, вроде бы, и не происходило, просто память наша так устроена, что старается сохранять только хорошее. «Что пройдёт, то будет мило». А может быть, так кажется ещё и потому, что были мы тогда моложе и жили ожиданием счастья, которое, наверное, является одной из его составляющих.

Я не думаю, что счастье — это награда, которая даётся за что-то, скорее оно — случайность, ещё вернее — испытание. В словаре В. Даля «счастье» — то же, что и рок, участь, судьба; судьба же человека, если верить Гераклиту Эфесскому, заключена в его характере. То есть, счастье свое мы носим в себе. Секрет, должно быть, в том, что нужно уметь наслаждаться не только тем, чего ты страстно желаешь и чего у тебя сейчас нет, а и тем, что у тебя есть, извлекая радости из обычной повседневной жизни.

Несчастные люди — инвалиды, все их жалеют, государство предоставляет им различные льготы. Всё правильно. Бывают инвалиды детства, войны, труда… А в нашей стране живут сейчас сплошь инвалиды советской власти, поэтому на них ни жалости, ни льгот не хватает. Где ж на всех напасёшься? А если всё-таки кто-нибудь спросит: «Почему это, дескать, все — инвалиды?» — приведу пример. Еду я как-то в трамвае и выхожу на предпоследней остановке, где трамвайное кольцо и другой номер разворачивается, на который мне пересаживаться надо. Вместе со мной ещё несколько человек вышло, присоединяемся к ожидающим на остановке. Стоим пять минут, десять… потом смотрю — а рельсов-то на трамвайном кольце нет, одни шпалы — ремонт, наверное. А мы стоим, ждём.

Очень мне, мягко говоря, не нравятся люди, которые всегда правы, эдакая смесь хамства и самонадеянности. Недаром они всегда стремятся к власти, манящей искусом вседозволенности и всеоправданности. Я допускаю, что власть может предоставить некоторую возможность развиться хорошим сторонам человека, но, к сожалению, история наглядно показывает, что в этом случае развитие получают именно продолжения наших достоинств — недостатки. Если власть не передаётся по наследству, а приобретается в зрелом возрасте, то с испытанием ею не в силах справиться никто, слишком сладкая и страшная это штука. Пример Диоклетиана, единственный в своём роде, явно исключение из правил.

Как много для человека значит ритм жизни. Мало того, что суета просто съедает нас, но представьте себе, смог бы Радищев написать своё «Путешествие из Петербурга в Москву», сидя в вагоне поезда, в те считанные часы, за которые тот сегодня проходит расстояние между этими городами?

Одна из черт, которые я особенно ценю в человеке — естественность. Не откровенничанье, когда душа нараспашку, а при всей, понятной для человека, определённой и разумной скрытности, умение оставаться самим собой. Слишком долго все мы болели марксизмом-ленинизмом: думали одно, говорили другое, делали третье. Хотя ситуация и сейчас очень похожая, только что без марксизма-ленинизма.

История религий — то же, что история человеческих страстей. Что изменилось в мире после возникновения великих религий: буддизма, христианства, мусульманства? Люди так же грешат и убивают друг друга. Человечество не стало лучше после того, как услышало о десяти заповедях. Кроме того, ещё ведь и внутри каждой религии происходят свои войны и расколы, как будто Всевышнему, если он действительно существует, не всё равно: двумя мы крестимся перстами или тремя и т. д. Когда-то язычники сами по себе и придумывали и изготавливали Богов. Чтобы поговорить с ними (божествами) не было необходимости ни сооружать громадные здания (дома Бога), ни идти куда-то далеко, где эти дома находились, всё было рядом — вокруг. И в простой и наивной вере своей, видя Создателя в каждом дереве, реке и камне, люди эти были, по-моему, к нему гораздо ближе, чем наши современники.

Песни, авторы которых неизвестны, называют народными. Есть украинские народные песни, русские, грузинские… Но есть ещё и советские народные песни, например, «Будь проклята ты, Колыма…»

Недавно вспомнил по случаю стихотворение Брюсова «Юному поэту». Не стану говорить о всех заветах, которые даёт в нём автор, остановлюсь на втором: «Никому не сочувствуй, сам же себя полюби беспредельно». Завет этот, как впрочем, и остальные, совершенно не в традициях русской литературы. Конечно, при желании, второй его части можно найти объяснение или оправдание: не разобравшись в себе, и других не поймёшь, и ничего путного не напишешь. Но, вспоминая знакомых литераторов, с удивлением обнаружил, что чем талантливее человек, тем больше он, вольно или невольно, следует этому завету, т. е. тем больший он эгоист. «Ум человека должен выбирать, что совершенствовать — жизнь иль произведенья?» — подтверждает нобелевский лауреат Йейтс. Вот если бы было верно и обратное: люди были бы столь же талантливы, сколь и себялюбивы. По крайней мере, уж точно было бы, что почитать.

Мы весь день находимся среди людей — дома, в транспорте, на работе, на отдыхе… и просто устаём, да что там — изнемогаем от этого чрезмерного, почти критической массы, общения. Хочется, нужно, необходимо побыть одному. Но человек — животное стадное и одиночество для него неестественно и более того — гибельно: духовное — вызывает страдание, физическое вообще приводит к потере себя — сумасшествию. Медики с уверенностью утверждают: проживи Робинзон в самом деле на острове в одиночестве хотя бы год — в психике его произошли бы необратимые изменения. У Эдгара По есть рассказ «Человек толпы», где некий старик в течение суток старается находиться среди людей — в суете, поскольку не в состоянии оставаться наедине с собой. Это наш прообраз, пусть несколько гиперболизированный, мы, в сущности, все — люди толпы.

И не одиночества так жаждем мы, устав весь день быть на людях, поскольку и так настолько отличны друг от друга, что по большому счёту, и так всегда одиноки, но — уединения. Когда ты один, но знаешь, что все, кто тебе необходим, не просто существуют, а где-то рядом и ты всегда можешь прервать своё отшельничество, стоит тебе только этого захотеть.