ЗАМЕТКИ ПРОВИНЦИАЛА

Оказывается, чтобы стать Иваном, родства не помнящим, — деревом без корней, вовсе не обязательно быть бандитом или беглым каторжником, окажись потомком священнослужителей или дворянского рода — вполне хватит. И как мы сейчас можем судить старших, если в их времена священнослужителей и их детей попросту уничтожали? А крещёных в церкви — «звездили», был такой советский обычай, который вроде бы отменял обряд крещения. При этом и имя давали другое, так, мой двоюродный брат был «озвездён» и получил новое имя — Георгий. С тех пор чужие зовут его Вячеславом, такое имя он при крещении получил, оно же и в паспорте записано, а свои — так и зовут Жорой. Хорошо, хоть имя божеское выбрали, а то ведь были Генлины (генеральная линия партии) и Револьты и даже Мэлоры (Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция).

Сейчас тётушки мои и дяди все, почитай, в земле, а дети их и внуки населяют российскую землю от Дагестана до Петербурга, да ещё и в теперешних заграницах проживают — в Одессе, Киеве и Кишинёве.

Вот мы и к нашей семье постепенно подошли. Работали родители учителями в младших классах, отец — в украинской, мама — в молдавской. Отец так рассказывал о своих педагогических буднях: поднимает ученик руку, — Леонид Грыгорьевич, а Петро мэнэ колэ пером у жопу! — Сосед по парте толкает жалобщика, — Да хиба можно казаты «у жопу»? — А як же ж трэба? — У сраку. — И так далее, et cetera…

Поженились родители, поздно, в 1940 году, отцу — 43, маме — 34. На наши вопросы по этому поводу отец туманно отвечал, — Время такое было. — И всё. Познакомились они на курсах учителей в г. Балта. А до этого на каком-то общем собрании учителей дядя (?) отца — Волков, он был инспектором по школам, показал ему маму и сказал, что она — какая-то его (Волкова) дальняя родня. Потом уже в Балте отец сам подошел к маме и сказал, что знает её со слов своего дяди. Во время курсов жили они при тамошней школе, там познакомились поближе. Потом отца отозвали на военные сборы как офицера по обучению, он пропустил несколько дней и попросил тетрадочку с записями — переписать (предлог такой выдумал — комментарий мамы). А мама заволновалась — может, что проверить хочет? Время-то какое было? (Опять — время!) Но тетрадь всё-таки дала. Так и поженились, было это в Григориополе. Как раз военкомат договорился с нашей мамой, что заберёт их большой поповский дом, а взамен даст поменьше. Даже обещали доплатить, но мама за деньгами не пошла, так как взамен тоже дали большой дом — шесть окон на улицу. Потом переехали в город Ананьев Одесской области.

С весёлым времяпровождением, называемым войной, отцу сильно повезло: воевал он и в Первую Мировую, и в Гражданскую, и в Финскую, и в великую Отечественную. В Германскую дослужился до прапорщика, что впоследствии послужило одной из причин нашего переезда в Ростов. Кто-то из особливо бдительных землячков периодически сообщал, что «Буравчук — царский официр», после чего Буравчук оказывался в ДОПРе, тюрьме или другом учреждении аналогичного профиля. Другие земляки помогали, в результате его отпускали, и так до следующего раза. Наконец кто-то из друзей посоветовал: «Уезжай, Лёня, бо тебя тут все знают и жизни спокойной не дадут!» Так и оказались мы в Ростове. Здесь тогда жили две мамины сестры, Лена и Толя (Капитолина), обе работали преподавателями, причём, тётя Лена стала впоследствии моей первой учительницей. Как всё-таки, интересно, что в жизни существует мода на всё: одежду, обувь, стиль жизни, имена… Во времена Л. Толстого, например, окрещённого русским именем Степан называли Стивой, Дарьей — соответственно, Долли, и т. д. В 30-х годах 20-го века в ходу были такие уменьшительные от мужских имён Николай, Владимир, Георгий как Кока, Боба, Гога, Волька, (помните в «Старике Хоттабыче» Лагина?) или женских Мария — Мура (в блатной песне это всесоюзно известная Мурка), Капитолина — Капа, (в семье бабушки — Толя), Валентина — Тина и пр. Теперь тоже периодически возникает мода на определённые имена: Валерий, Денис, Даниил, почти у каждого имеются свои, домашние варианты этих имён, но общеупотребительных уменьшительных форм отчего-то не возникает. Всё, согласно общемировой глобализационной тенденции, закономерно стремится к усреднению.

Было мне во времена великого переселения в Ростов целых полгода, вагоны были сверхпереполнены людьми, те, кто не вмещался, устраивались на крышах, лютовали клопы, но ради высокой чести именоваться ростовчанином я стойко всё это перенёс.

О военных своих одиссеях отец очень не распространялся. О войне 1914 года, знаю со слов брата, что поручили отцу уже в смутное революционное время привести куда-то эшелон. По мере продвижения к пункту назначения состав неоднократно останавливали и сильно облегчали все, кто только мог — у всех оружие, у всех — власть. В конце концов, поняв, очевидно, что дело может кончиться плохо, отец собрал подчинённых и объявил, — Эшелон дальше не пойдёт! В этих вагонах — продовольствие, в этих — обмундирование, берите кто что хочет и — по домам. А я, как младший, запомнил об этой войне только солдатскую песенку, которую певал мне отец:

Полторы копейки в день,

Куда хочешь, туда день:

И на шило, и на мыло,

И чтоб выпить на что было.

Вашему покорному слуге и тогда уже почему-то особенно нравилась последняя строчка.

О службе во 2-ом Кавалерийском полку у Котовского отец говорил только, что Котовский был обыкновенный бандит, просто числился на службе в Красной Армии.

Знаю, что перед началом Великой Отечественной войны отец был в звании старшего лейтенанта. Почему его сразу не мобилизовали, я сначала не сообразил, потом дошло, что он был уже непризывного возраста. Вышло, что оказалась наша семья — мама, отец и старший брат Валерий (по-домашнему — Валя), родившийся в 1940 году, на оккупированной территории. В немецких учреждениях отец не служил, поскольку исхитрился наладить варку мыла из смеси каустической соды и подсолнечного масла. Во время войн мыло всегда было в цене, за счёт этого наша семья и жила. Да, совсем забыл (мне это тем более не трудно, поскольку меня тогда ешё на свете не было), ещё у нас тогда была пасека, сколько ульев — не знаю. Оставшееся после неё наследство — дымарь (такая штука, вроде цилиндрического чайника с мехами как от гармошки, в нём разжигали щепки, а дым мехами выдували на пчёл, чтоб не мешали работать) послужил нам и в Ростове, чтоб комаров из беседки выгонять. Эти подробности мне поведал двоюродный брат, тот самый, которого «перезвездили» из Вячеслава в Георгия.

Окна дома, где мы тогда жили, выходили в какой-то немецкий склад, и этот брат Жора с нашим отцом по ночам зимой всовывали длинные и толстые дубовые брёвна, хранящиеся на складе, в окно и распиливали их на дрова. За такую самодеятельность немцы, ежели б поймали, расстреляли бы сразу.

Дальше пробел. Когда отец попал на фронт, я не знаю, знаю только, что воевал в составе 13-ой Гвардейской стрелковой Полтавской ордена Ленина, дважды Краснознамённой, Орденов Суворова и Кутузова 2-ой степени дивизии — рядовым. Видно, из-за того, что был в оккупации. Потом, благодаря гимназическому образованию, «повысили» его до писаря, а почерк у него в самом деле был красивый, старорежимный ещё, самый что ни на есть писарский. Затем, неведомо почему, снова стал стрелком. Воевал на 1-м Украинском фронте, был ранен в левое предплечье, освобождал города Ченстахов (Матка Бозка ченстаховска), Сандомир, Бреслау, Дрезден и Прагу. Принимал участие в форсировании рек Висла, Одер, Нейсе и Шпрее, за что имеется благодарность от, тогда ещё маршала, Сталина. Все эти сухие сведения взяты из отцовского военного билета. Там же запись, что он награждён двумя медалями: «За освобождение Праги» и «За победу над Германией», но они в своё время вручены почему-то не были, а после отец говорил, что они ему без надобности. Сдаётся мне, что, пройдя в полном смысле этого выражения и огонь, и воду, сумел он выдержать и испытание медными трубами — не соблазнился звяканьем наград. Да и возраст (50 лет) этому уже не способствовал.

И, коль уж речь зашла о медных трубах, стоит сказать, что с духовыми отец был «на ты», у Котовского на какой-то трубе в боевом оркестре играл и вообще был музыкально одарён, мелодию голосом читал с листа. Картинка из детства: папа наяривает на скрипке (а он и это умел) что-то весёлое, а я танцую вприсядку, падаю, головой больно ударяюсь о дверь, плачу… Небось, поэтому и запомнил. Скрипка, как гласит семейное предание, была куплена в Одессе на Привозе, посему на ней до последних её дней красовалась наклейка, из коей следовало, что изготовлен инструмент в Италии неким мастером по фамилии Страдивари. Только текст надписи сделан был почему-то не на итальянском, а на русском, очевидно для того, чтобы данный факт уразумел каждый.