ЗАМЕТКИ ПРОВИНЦИАЛА

(Заметки, эссе)

ПОСТСКРИПТУМ

Оставить комментарий

«Неумеренное увлечение красотой… доводит людей до чудовищных эксцессов. У человека, одержимого жадностью к прекрасному, атрофируется чувство истины и справедливости», — подтверждает Ш. Бодлер. Тот, кто знаком с его биографией, поймёт, что свидетельству этого человека можно верить.

Таким образом, попытки выставить красоту в качестве этакой панацеи, проваливаются. Всем известно: то, что в малых дозах лекарство, в больших оказывается ядом.

А вот, что пишет в книге «Подводя итоги» С. Моэм: «Красота — тупик… В величайших произведениях искусства всё было достигнуто, мне ничего не оставалось добавить… Мне казалось, что красота подобна горной вершине: когда достигнешь её, больше нечего делать…» Признаюсь, у вашего покорного слуги в одном стихотворении есть нечто, перекликающееся с обоими вышеупомянутыми авторами:

Нам красота полезна, как мышьяк,

Губительна чрезмерность в дозировке, —

и далее:

Я в совершенстве — вижу завершённость,

Конец пути, блистательный тупик…

Прошу извинения за автоцитату, но, не скрою, приятно, когда твои мысли совпадают с мыслями таких умных людей.

Кстати, ещё о тупиках и лекарствах, то есть о полезности прекрасного. В моём послевоенном детстве конфету я получал всегда с большим куском хлеба: чтоб и сладким, вроде, полакомился и наелся быстрее. Система испытанная, я до сих пор всё сладкое, вплоть до арбуза, с хлебом ем. Так нас приучали к полезности приятного. То же и в отношении красоты, мы привыкли считать, что она обязана быть полезной. Я же, грешник, убеждён в совершенной бесполезности прекрасного. Самое интересное, что родимая БСЭ, возможно, и с тайным скрежетом зубовным, поддерживает меня в этой крамоле: «В отличие от утилитарно-полезного восприятия, прекрасное носит бескорыстный характер».

Лорд Генри Уоттон, персонаж романа «Портрет Дориана Грея», утверждал, что необходимы только бесполезные вещи. На бытовом (животном) уровне необходимость вещи действительно определяется её полезностью, на уровне же человеческом возникает всё большая потребность в вещах бесполезных, таких, как красота, совесть, долг… и парадокс лорда Генри становится не истиной даже, а трюизмом. Воистину: «Когда б природу ограничить нужным, мы до скотов спустились бы…» Шекспир, «Король Лир».

Конечно же, прекрасное (как и отвратительное) наряду с другими факторами участвует в формировании человека, но не как одна из основных причин, а как катализатор, пусть и очень слабый, поскольку блаженство и умиротворение, вызываемые им, хрупки и кратки. Для человека важна не столько сама красота, сколько его путь к ней.

В блестящей статье, напечатанной 07.02.96 года в «Литературной газете» Фазиль Искандер сетует, что до тех, кому она нужней, то есть до широких народных масс, культура доходит слишком медленно. А ведь умение воспринимать красоту — одна из составляющих культуры. На возражение, что народ сам является творцом культуры и красоты, чему примером служат созданные им песни, сказки, танцы… отвечу, что во-первых, все эти произведения народного искусства есть результат долгого, иногда многовекового отбора. Во-вторых, что народное искусство является одним из корней могучего древа высокого искусства, вкладом народа в его сокровищницу, и именно поэтому, назначение его — быть доступным и понятным всем. Подлинно высокое искусство, всенепременно из этих корней произрастая, является наднациональным и гораздо более труднодоступным, до него нужно расти и расти всю жизнь.

Расскажу всего лишь один случай. 29 января стригусь в парикмахерской, вдруг по радио что-то о похоронах Бродского. Подскакиваю на стуле:

— Что, неужели Бродский умер!

А парикмахер в ответ удивленно:

— А кто это?

Я никого не хочу здесь обидеть, может, в музыке я тоже полный профан, но всё это лишь ещё более подтверждает правоту горьких слов Искандера.

Так откуда же ждать спасения, если даже всесильная, казалось бы, красота не в силах нам помочь?

Вернёмся к мысли, что важна не сама красота, а путь к ней. У того, кто занимается искусством, путь к совершенствованию ведёт через творчество, недаром сказано: «Творчество — ответ человека на призыв Бога» (Н. Бердяев). Далее нас ведёт уже Ф. Кафка: «Творчество для художника — страдание, посредством которого он освобождает себя для нового страдания». Ему вторит Стендаль: «Мыслить — это страдать».

Попытайтесь припомнить в мировой поэзии стихи о счастливой разделённой любви. Лично я могу назвать, и то с натяжкой, только шекспировское, вернее, маршаковское, из 141 сонета:

В своём несчастье одному я рад,

Что ты мой грех и ты — мой вечный ад.

И тут как у Блока — «радость — страданье».

Если ж кто дотошный и раскопает несколько таких стихотворений-исключений, они опять же в который раз лишь подтвердят правило. «Милое глупое счастье с белыми окнами в сад» — немо и всегда таковым пребудет. Но — скорбит Данте, печалится Петрарка, мучается Цветаева, молчит чёрный телефон Заболоцкого, но лепечет можжевеловый куст…

Можно было бы здесь привести тьму высказываний, говорящих о животворной роли страдания, но не станем этого делать, ибо и так предвижу упрёки в злоупотреблении цитатами. Но пусть мне ответят, на что, кроме мнения мудрецов, можно опереться, блуждая в тёмных дебрях подобной темы, где, практически, нет даже светлячков каких-либо объективных мерил?

Но ведь творчество — не единственное поле, где прорастают семена страдания, главная нива — сама жизнь человеческая, осенённая гением Зла, от которого все наши несовершенства и греховность. Но не зла в его доморощенном примитивном понимании, а великого созидающего Зла, без которого и Добра бы не существовало (так неверие в дьявола свидетельствует о неверии в Бога).

В буддизме существуют четыре благородные истины: истоки страдания, страдание, путь к излечению и излечение. Вот, по-моему, тот случай, когда конечная цель — ничто, поскольку нами, грешными, не может быть достигнута, а движение к ней — всё.

Мир устроен таким образом, заметил в своей «Этике» Б. Спиноза, что все вещи хотят продлить своё существование. Человек — одушевлённая вещь, не исключение. Страдания, которые мы испытываем, это результат действия боли, боль же, в свою очередь, есть реакция организма на возникшую его существованию угрозу. Боль физическая предупреждает о недомогании тела, душевная — о разладе в душе.

Вот, наконец, он — искомый единый для всех и единственный объективный критерий.

Предвижу совершенно резонные возражения: — Как же так, две страницы назад вы вполне обоснованно утверждали: «То, что в малых дозах — лекарство, в больших — яд», — а теперь, когда для подтверждения вашей концепции выгодно, вы забываете об этом принципе и утверждаете, что боль и страдание — вещи необходимые и чем больше их в нашей жизни, тем лучше. Уверяю вас, автор ни в коем случае не хотел сказать именно этого. Естественно, в жизни, независимо от нашего желания, переплетаются и счастье и горе, но если бы наше существование было заполнено одними страданиями, оно превратилось бы в ад на земле. Имелось в виду, что боль не позволяет оставаться на месте во всех смыслах: ни физически, ни духовно.

Потому-то страдание в бесконечное количество раз активней и действенней умиротворяющего, парализующего (смотри опыт с крысами) наслаждения, вызываемого прекрасным.

И о чём спорить, если Бог-сын спустился некогда на землю, дабы спасти род человеческий именно через страдание, пытаясь вызвать со-страдание в наших заблудших душах?!




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.