ЗАМЕТКИ ПРОВИНЦИАЛА

Оставим на время наше разумное животное. Вернёмся к началу, дабы привести несколько конкретных аргументов в пользу занятий наукой. Для этого придется коснуться ещё одного положения Руссо — обоснования права народа на восстание. Учёные проанализировали опыт всех революций и, вооружившись формулой, гласящей: «Революции чаще всего готовят утописты, осуществляют фанатики, а плодами их пользуются негодяи», вынесли приговор: революция — варварская форма прогресса. Эволюционный путь всегда более предпочтителен. К сожалению, мы поздновато осознали эту истину. Да и отнюдь не все.

Ещё один пример. Академик Н. Амосов в результате исследований пришёл к выводу, перекликающемуся с данными, полученными Р. Штейнером: образованность создаёт барьеры. Чем человек духовней, тем менее он способен на дурной шаг.

Результаты побочного отрицательного воздействия науки тоже очевидны. Кто не знает, что корабли, открывшие Америку, вместе с картофелем и кукурузой привезли табак и сифилис? Развитие фармацевтической промышленности, пусть косвенно, явилось одной из причин распространения наркомании. Исследования физиков привели к созданию атомной бомбы, с помощью которой были уничтожены мирные города, появилась угроза ядерной войны. Предприятия своими отходами загрязнили реки, водоёмы, почву, атмосферу.

Но вопиющей несправедливостью было бы виновницей всех этих бед считать самоё науку. «Невежество есть величайшее преступление, ибо от него все беды человечества!» — сказал Будда. Оказалось, что не только во многой мудрости много печали. В руках глупых и безнравственных людей знания обернулись злом, гораздо более худшим, чем невежество. Теперь уже нравственность, верней — безнравственность, начала воздействовать на науку страшной обратной связью. Круг замкнулся.

В 1967 году выходит книга Медоуза «Пределы роста», в которой автор показал, что ожидает человечество, если сохранятся нынешние темпы прироста населения при одновременном приросте потребления на душу населения. Картина более, чем мрачная: нехватка пищи, истощение ресурсов и, главное, загрязнение среды и гибель биосферы. Очнувшись от блаженного сна неведения, человечество начало делать выводы, развитые страны стали экономить энергетические и материальные ресурсы. Началась эра борьбы за чистоту окружающей среды.

Настала пора вспомнить, что плоды с древа прогресса последние 80 с лишним лет человечество вкушало, разделившись на два лагеря, причём в одном наука и искусство развивались свободно, в другом — строго контролировались. Люди, мыслящие не так, как предписывали догмы, подавлялись или попросту уничтожались. Впрочем, подобная практика во все времена была в обычае у тоталитарных режимов. Ещё в древней Греции, по свидетельству Аристотеля, эфесцы отправляли в изгнание наиболее выдающихся своих сограждан, мотивируя такое решение тем, что изгоняемый слишком хорош для их государства. А в нашей стране в 20-ом веке глава государства, чьё слово являлось законом для каждого, заявлял, что допускает существование искусства до тех пор, пока его пропагандная роль не будет сыграна, а после собирался вырезать это искусство, как аппендикс, за ненадобностью.

Сегодня, когда с двумя лагерями, кажется, покончено, началась переоценка. Мы возвращаемся к общечеловеческим ценностям, и можно надеяться, что, приложив усилия, наша страна войдёт в русло нормального развития. Но прискорбнейший факт — нам приходится, догоняя, возвращаться к тому, чем мы уже когда-то обладали.

Как видим, о растлевающей роли искусства, прикрывающего, по выражению Руссо, «цветами железные цепи», говорить не приходится. Да и сам вопрос о необходимости искусства отпадает просто и естественно, поскольку сопровождает оно человека с глубокой древности, с тех самых пор, как он себя человеком осознал. Даже если наскальная живопись обязана своим происхождением суевериям, тому, в частности, что помогает удачной охоте, она всё равно — живопись.

«Театр превращает толпу в народ»; «Всем хорошим во мне я обязан книгам»… Высказываний подобного рода можно привести сотни. Все они принадлежат людям, подвизающимся в сфере искусства. Логично было бы предположить, что между автором и его произведением должна существовать самая прямая связь. Но, как ни странно, создатели прекрасных творений отнюдь не всегда следовали проповедуемым ими моральным принципам и, с точки зрения общепринятой морали, были далеко не идеальными людьми. Марк Твен поражался, как такой плохой, по его мнению, человек, как Брет Гарт, мог писать такие замечательные рассказы? Гордость американской литературы Эдгар По пил и принимал наркотики. Ван Гог, Верлен, Стейнбек, Фолкнер… Право же, чем перечислять всех творцов, обуреваемых страстями, проще было бы назвать тех, кто этим страстям не был подвержен.

Объяснение, скорее всего, одно: расходы, идущие на разумное начало, на творческое напряжение, в обыденной жизни могут быть компенсированы только через начало животное. Ну, где, представьте, Оскар Уайльд мог найти ещё одного Оскара Уайльда, чтобы, пообщавшись с ним, восстановить свою творческую энергию? Да и кто сказал, что такая энергия, то есть энергия того же знака, будет для него благотворна? Может, ему необходима живопись Ван Вэя, жившего Бог знает когда в Китае, а может — музыка композитора, который ещё не родился. Если, конечно, способ возмещения индивидуальных и неповторимых для каждого творца потерь вообще существует, ведь нет на свете двух абсолютно одинаковых людей. Шиллера, например, вдохновлял, непереносимый для его гостей, запах гниющих яблок. Природа же поступила мудро, позволяя восполнить духовные затраты столь различных индивидуумов весьма небольшим набором унифицированных страстей.

Восприятие искусства, кроме простого желания его понять, требует постоянного повышения духовного, образовательного и культурного уровня, здесь опять искусство и наука смыкаются. Один из самых одарённых, по мнению специалистов, современных российских композиторов — Эдисон Денисов, признался как-то, что воспринял музыкальное произведение другого своего современника только после трёхкратного прослушивания, сначала оно ему казалось просто бессистемным набором звуков. Сколько же для понимания этого произведения нужно расти человеку, не отягощённому профессиональными знаниями?

Впрочем, общеизвестно, что и при одинаковом уровне развития два разных человека могут понять одно и то же произведение искусства, равно, как и любой жизненный факт, диаметрально противоположно. Такова человеческая индивидуальность. Что касается общества, то признание им того или иного произведения искусства или нравственной идеи зависит от огромного количества факторов, в том числе — от уровня его развития, состояния «атмосферы» в нём, времени и ещё чего-то чему имя — случай. Одна идея, как идея революции, может получить самую широкую поддержку, другая, гораздо более достойная воплощения, по совершенно непонятным причинам может остаться незамеченной. Но кроме двух этих вариантов, к несчастью, возможен и третий — активное неприятие. За примерами далеко ходить не нужно, соотечественники Руссо прекрасно знают, как принимает общество те произведения искусства и культуры, которые не в состоянии понять (импрессионисты), и те, который понимает слишком хорошо. Результат — сожжение «Философских писем» Вольтера, суд над Г. Флобером из-за «Госпожи Бовари», вынужденное бегство самого Руссо после выхода «Эмиля» и трактата «Об общественном договоре». Франция — не исключение, в истории любого государства можно найти случаи подобного рода.

И все-таки непонимание общества не в силах помешать ходу развития искусства. Хотя в определённые периоды состояние его отнюдь не находится в соответствии с общим развитием общества (это заметил и К. Маркс), что ещё раз подтверждает нелинейность связи «искусство — нравственность». Сюда же можно отнести и замечание Л. Толстого из его дневника: «Нет большего подспорья для эгоистичной спокойной жизни, чем занятие искусством. Деспот, злодей непременно должен любить искусство». В самом деле, вспомним акварели Гитлера и театр Нерона. Что тут сказать? Очень уж странным образом устроила человека природа.: несмотря на активное неприятие им всего нового, идущего извне, он испытывает наслаждение от процесса собственного творчества, то есть, от нового, идущего изнутри. Так люди, добившиеся, столь желанной абсолютной власти, начинают ощущать неудовлетворённость, поскольку ими потеряно ощущение победности шествия. Высшая цель достигнута, возможности качественного развития исчерпаны — тупик. Теперь чувство движения вперёд, тешащее тщеславие, может быть достигнуто только через творчество, предоставляющее постоянные возможности для самоутверждения. Искусство не виновато в том, что трогает даже злодеев.

При помощи элементарной логики не добиться понимания процесса его воздействия. Из многих миллионов, прочитавших одну и ту же книгу, на одного, может быть, произведет она такое впечатление, что заставит круто изменить свою жизнь. Так же и с другими видами искусств. На какое-то мгновенье человек даже прослезится от избытка чувств, однако довольно быстро забывает об этом. Но ведь впечатление, от которого он плакал, всё-таки было. Человек этот, пусть на краткий миг, но вкусил прекрасный целительный яд, пригубив который, готов был обнять даже соседа, с которым вчера чуть было не подрался из-за клочка земли.

И кажется мне, что искусство — дар, который Бог даёт разумному животному, шанс, с помощью которого оно сможет стать когда-нибудь настоящим Человеком. И, может быть, именно в этом — неспешном, постепенном, незаметном приобщении к прекрасному — преодолеем мы доставшиеся нам от природы звериные черты и сможем, наконец, сказать о себе, что мы — Божьи создания. Ведь писал же ещё двести пятьдесят лет назад великий Жан Жак Руссо: «Всё прекрасно, когда выходит из рук Творца…»