ЗАМЕТКИ ПРОВИНЦИАЛА

Жил был дом. Построил его хозяин и дом за это своего хозяина очень любил. Он еще не был достроен, а уже каждым бревном с удовольствием вдыхал запах сена, которое жевала лошадь хозяина. И всё в хозяине дому нравилось: и борода его, и кнут с бантиком на кнутовище, и то, как тот, «треснув» по его выражению, косушку, пел: «Паедим, красотка, катац-ца!..»

Много позже, пожив на свете, дом понял, что его хозяин был отнюдь не идеальным человеком. Но разве любят за это?! Нет, конечно! Да и кто его знает, за что?! Хозяйку и детей дом тоже любил, ну, может чуть поменьше, чем хозяина. А они отвечали дому взаимностью и если куда от него уезжали, всегда старались вернуться поскорее. Так они и жили в согласье: люди и дом.

Однажды вечером хозяин, заехав во двор, не распряг лошадь сразу, как обычно, а сел, непривычно трезвый, на ступеньку крыльца, почесал затылок и произнес, прислушиваясь сам к себе: «Ле-во-рюция!» Дом уже хорошо изучил хозяина и понял, что тот очень смутно представляет смысл этого странного слова. Лошадь же и вовсе глядела на человека с изумлением, поскольку привыкла совсем к другим выражениям.

Вскоре на доме, что ни день, стали меняться флаги. Он понял, что это оттого, что меняется власть. На улице стреляли и дому было страшно. В конце концов победили красные, так объяснил ему сосед справа. Его построили раньше, и поэтому он лучше разбирался в политике. Дом счел эту победу правильной: уж очень ему красный флаг по душе пришелся — красивый! И пусть этот многоопытный сосед справа смеется: «Дураки, мол, красное любят!»

Снова наступило спокойствие. Но однажды на улице появились незнакомые люди, они везли на телегах какие-то большие бревна. Дом не знал, что это такое и сильно побаивался, что именно из них и стреляют. Но, слава хозяину, ошибся! Люди стали закапывать бревна торчком в землю, а на некоторые прибили по грибу, очень похожему на белый — ножка белая, аж прозрачная, а шляпка — темная, Потом стали натягивать между ними веревки, вроде как белье вешать. Дом сначала следил за всем этим с интересом, но после таких глупостей перестал обращать внимание на людей, хозяин-то всегда грибы на земле собирал, а эти сажают, да еще на высоте. «Нет уж, видно ничему хорошему у них не научишься!» — решил дом.

Он уже выработал для себя к тому времени определенные понятия: что хорошо и что плохо и верил в них так же крепко, как в то, что после вечера всегда наступает ночь. Но вдруг случилось чудо: вслед за сумерками наступил рассвет! Дом ясно видел, что на улице стало светлее, и свет шел от грибов, посаженных наверху. Чудеса, да и только!

Но что это? Пожар! В нем, в середине! Почему же никто не тушит?! И в других домах загорелся яркий огонь. — Сгорим! — перепугался дом. А люди-то, как с ума посходили — радуются, дети чуть не до потолка скачут! Только хозяин, вот молодец, выбежал на улицу. «Наверное, за водой — тушить!», — обрадовался дом. А тот вернулся и не с ведром вовсе, а с каким-то портретом, повесил его на стенку и сказал: «Ну, вот теперь и в нашем доме будет гореть лампочка Ильича!»

Тут только дом заприметил, что под потолком у него тоже висит грибок, Вернее — одна ножка (шляпку, наверное, детишки съели), от которой идет этот яркий свет.

— Ну-ка, дети, скажите, кто это? — спросил хозяин,

— Ленин! — ответили детишки хором.

Дом пригляделся повнимательней: «А что, ничего мужик, на хозяина похож — с бородой тоже!» И хотя никак не мог понять, как это один человек мог зажечь свет сразу во всех домах, причем не вкапывая бревна и не натягивая веревки, но, свято веря хозяину, мысленно поблагодарил этого, такого сильного человека за радость, которую тот подарил семье хозяина и всей деревне.

После этого события дом решил, что если ты и не понимаешь, что делает другой, это совсем не значит, что тот, другой, глупее тебя.

Так и жили дом и люди в нем, набираясь ума-разума и взрослея. Дом радовался, что у хозяина все хорошо и думал, что так теперь будет всегда.

Но тут началась война. В доме стало тихо и грустно. Что такое война дом уже знал — когда стреляют. В этот раз стреляли гораздо сильнее, чем раньше. Однажды осколок впился в его бревно, у людей это называлось — ранение. Дому было больно и немного обидно: когда ранило людей — тех лечили, его же никто лечить не собирался. Потом он позабыл о своей обиде, так как у него появилось важное дело. Начались морозы, и дом старался не выпускать из себя ни капельки тепла, чтобы печка горела подольше, потому что радовался, когда дети вечером собирались вокруг нее, заглядывали в светлое поддувало и рассказывали разные истории.

Потом пришла Победа. Все очень радовались и дом радовался вместе со всеми. Он даже единственный раз в жизни крикнул по-человечески: «Победа!» А может, это ему только показалось, просто эхо отразилось от его стен? Дом решил, что теперь-то уж точно всё будет хорошо. И тут, как часто бывает в жизни, его постигло горе.

Пришли чужие люди, осмотрели его со всех сторон, дали хозяину пачку каких-то бумажек и ушли. А после этого хозяева уехали куда-то, забрав с собой все вещи.

«Наверное, хотят новые привезти», — решил дом. Он привык во всем верить хозяину и не мог даже предположить, что видел его в последний раз. Когда же чужие люди стали вносить в него свои вещи, дом забеспокоился: чего это они в нем хозяйничают?

Он аж задрожал, когда всё тот же многоопытный сосед объяснил, что его продали. Как же так?! Дом считал, что они с хозяином друзья, любил всю его семью и верил, что его тоже любят. Иначе зачем же хозяин каждую весну подновлял его ставни и крыльцо веселой зеленой краской?! Да и как же можно жить друг с другом без любви?!

Понятно, можно продать мешок пшеницы… телегу, наконец… Но друга?! В душе дома что-то умерло. Так захотелось ему уйти, куда окна глядят! Но окна глядели в разные стороны, а у домов свои законы, по которым они должны не только терпеть, но и защищать тех, кто в них живет. Дома живут долго и поэтому часто бывают мудрее своих хозяев.

И дом постепенно привык к новым людям и даже привязался к ним. Однажды один из них, постарше, исчез и больше уже не появлялся, тогда-то дом сделал еще одно открытие — люди не вечны! Новые хозяева, наверняка, этого не знали, иначе почему же они ссорились, пили, теряли драгоценные минуты, которые для них никогда не повторятся?! Дом жалел их, пытался хоть во время сна подсказать, как нужно жить, но те не понимали его, вставали хмурые, говоря: «Ну и чушь мне сегодня приснилась!» Дому было стыдно за хозяев, если бы он мог, он покраснел бы, как краснеют за своих хозяев городские кирпичные дома. К несчастью, он и этого не мог.

Новые хозяева были равнодушны к нему, он это чувствовал всеми комнатами, да и чердаком тоже. Хозяйка, правда, наказала одного из малышей, когда тот разбил окно, но дом не принял это за чистую монету. «Подлизаться хочет, — решил он, — вроде как заботится обо мне».

И все-таки только дети (может, потому, что родились в нём), несмотря на то, что чаще других причиняли дому боль, любили его по-настоящему. В жизни так бывает, знал дом и прощал им за эту любовь все шалости. Да и как можно было не полюбить двух сорванцов, которые одни только и знают, что такая важная часть дома, как чердак, предназначена вовсе не для того, чтобы хранить там всякий хлам, а чтоб играть в разбойников, моряков или просто ловить солнечные зайчики, делающие сумрак вокруг таким таинственным?!

Время шло себе и шло, дом совсем уже свыкся с новыми людьми, когда вдруг услышал раз, потом другой, что хозяйка хвалит какую-то квартиру, что в городе. Сосед рассказывал, что в этом городе дома стоят один на другом, как кубики у младшенького. Непонятно только, как же они держатся там один на другом? Вон человеку и то стоять на крыше не очень-то удобно, а тут — целый дом! Интересно, а корову там куда девают, тоже на крышу, что ли?

«Ну да ладно, может я что не так понял, — решил дом. — Пусть я старомоден, но, по крайней мере, не стремлюсь стоять на ком-то или выше кого-то». Вообще, с годами он приобрел привычку к философствованию, в жизни это ему очень помогало. Вот только раздражал сосед-всезнайка, он все подтрунивал над тем, как горько воспринял дом отъезд старого хозяина. И откуда только среди домов берутся такие!

А тут всё тот же сосед поведал, что их деревня бес-пес-пер… Ну, в общем, без будущего и люди скоро отсюда уедут. Дом призадумался. Он уже привык к поворотам судьбы, но такое… «Как же так, — думал он, — столько лет деревня была нужна, а теперь — нет? Да ну, не может быть, чтоб место где стояли дома и жили люди оказалось беспес… тьфу-ты, — плохим! А красота вокруг? А лес, цветы, ягоды? — И вдруг его осенило. — Ну конечно, это враки! Люди ведь домов с собой не заберут? Дома-то останутся! Куда же люди — без них?» — И дом успокоился.

Ну, почему же, почему этот всезнайка оказался прав?! Почему такая несправедливость?! Дом так и не понял, только погрузили хозяева вещи на машину (она фыркает, как лошадь, только не с головы, а сзади), и уехали. Бросили его. Только двери да окна заколотили. Вот тут и оказалось, что люди могут без дома жить, а он без них — нет. Не мог без смеха детей, без красного флага по праздникам. Не мог жить, когда не было о ком заботиться. Днем он еще как-то бодрился, а ночами, случалось, плакал, благо ночью никто не мог его пристыдить, — вот, мол, такой большой дом и плачет! Днем оставшиеся жители говорили: «Вот что значит дом без хозяина — уже и рушится», — не догадываясь, что это его слезы разъедают. Дому снились хозяин и дети, и все, кто в нем жил. Они вернулись, они поняли. Дом наполнялся тогда тихой радостью, он снова был счастлив. Пока не наступало утро…

Со своим соседом дом не разговаривал. Он знал, что тот завидует большим городским домам и мечтает стать таким, как они. Пусть себе. Дом верил, что построили его недаром. Пусть сейчас люди не понимают, как он им нужен, но когда-нибудь ведь поймут! И он ждал.

И дождался. Приехали в него люди из города, того самого, в который последние хозяева перебрались. Но это были совсем другие люди. Очень скоро они чрезвычайно удивили дом, он ведь всегда твердо знал, что советская власть — самая лучшая на земле, а Ленин — самый добрый вождь, а новые хозяева и Ленина, и советскую власть поминали такими словами, какие и первый хозяин редко употреблял.

Дому было страшно за этих людей, он помнил, как за похожие слова очень давно хозяев другого его соседа — слева, увезли куда-то, и больше их никто не видел. Кулаками их тогда называли почему-то. А у новых хозяев руки тоже сжимались в кулаки. Не кончилось бы это плохо. Да и флаг они повесили, как при первом хозяине был — в три цвета. И никто их за это никак не обзывал и никуда не увозил.

«Ну, нет уж, — решил тогда дом, — раз и первый хозяин, самый мудрый, в этом, оказывается, не разобрался, то мне и лезть туда нечего! Не для меня эта политика!» И стало дому совершенно все равно: какой флаг, какая власть, лишь бы жили в нём люди и были счастливы. А уж он постарается. Лишь бы люди его поняли, наконец.

Интересно, какие теперь сны снятся в нём детям?