И ТОЛЬКО МУЗЫКА ЛИСТВЫ ДОЖДЯ И ВЕТРА…

Леониду Григорьяну

Да, укатали сивку те же крутые горки —
еле передвигаю ноги в конце недели.
После трудов подобных видишь, что в самом деле
всё вокруг нереально, верен один лишь горький
древний рассказ Платона: в жизни мы видим только
тени — людей, событий, жизни самой… доколе ж
хлеб свой — в поту?.. Известно, чуть ли не учат в школе,
вот погоди, из «некто» станешь «никто»…
Нисколько вовсе не лгал циклопу ушлый Улисс, всего-то
чуть подождать. А кто-то — Там, на листке блокнота
ветхого со школярской (где только взял!) повадкой
спутает букву. Впрочем, с «и» вариант честнее.
Что тебе та реальность, есть она, нет? Черт с нею,
ежели наше завтра — это сегодня. Пяткой
лужи летейской холод чуя, припоминаю
стоиков: постарайся мнение о гнетущем
переменить. Психолог через две тыщи сущий
лет проталдычит то же. Видимо, номинально
правильно. Что ж, представим действия место:
сварка, искры и дым клубами, хоть не сказать, чтоб жарко.
Вот где полнейший отдых для интеллекта. Если
есть он, конечно. Так что пошевели мозгами —
что же приятно, кроме финиша, в этом гаме,
грохоте… дальше ясно — старая моя песня.
А ведь неандертальцу я б показался Богом,
минимум — Прометеем. Жаль только, что в эпоху
спичек и зажигалок это любому лоху
просто смешно. Постой-ка, может быть, слишком много
я на себя возьму и где-то хватаю лишку —
помнится, мирозданье произошло от вспышки,
взрыва. И вот я тоже, как Саваоф когда-то,
мир создаю, а искры — это планеты, звезды…
Ай, молодец! Ай, сукин сын! — Но внезапно воздух
вопль сотрясает. Это значит, что рановато
хвост был распущен — искра, то бишь звезда, влетела
прямо в башмак, заставив танец сплясать почище
пляски святого Витта. Нет, каково: ты ищешь,
чем бы умаслить душу, а достаётся телу.
Нет, о такой работе думать нельзя без страха.
Да, мирозданье строить — это тебе не сахар.
Не получилось, ладно. Поздно уже, пожалуй,
мне изменяться, хоть и философом быть неплохо.
Ржавый железный скрежет жилистого Молоха
музыкой не представить, вот ведь какая жалость.
Стоики, уж простите, не обдурить природу,
не объегорить жизни, не… изменилось что-то
вдруг. Не пойму. Ах, солнце в рамках осенней квоты
выглянуло. Такую я не люблю погоду.
Но от земли до крыши среди бетона, стали
словно колонны света в воздухе пыльном встали.

И проняло. Обман ведь, знаю, а полегчало.
И признаваться даже, вроде как, неудобно.
Не объегорить жизни, а вот она — способна.
То ли улыбкой женской, то ли лучом случайным.
То притворится, будто ты у нее в фаворе,
сколько ни обжигайся, а попадёшься снова,
клюнешь — вот это клёво! — чтоб в результате клёва
употребить слова, что пишутся на заборе.
Да чтобы я — поверил — в глупые эти бредни?!
Но… притворись еще раз. Ну, обмани —
в последний.