ГОЛОСА, КОТОРЫЕ НЕ ОТЗВУЧАЛИ

Ночь. В двух шагах ничего не видно — ни звёздочки, ни огонька, только луч прожектора беспокойно щупает горизонт, стремительно разрезает пространство, задевая облако, спускается к воде. У берега тени — это опередившие нас отдыхающие.

Ощущаешь эпическую мощь моря: вот набравшие силу волны обрушиваются на берег, перекатывают гальку, покрывая её кружевной пеной, откатываются, чтобы с ещё большей яростью устремиться на сушу.

— Купаться нельзя, — говорят отдыхающие, — волны поднимаются…

Парень в плавках только что вышел из воды и обсыхает на ветру. Погружаю руки в пену — ладони становятся едкими от соли. Девушка смело вошла в волны, окунулась и, плавно выбрасывая руки, поплыла. Не удержался и, сунув одежду Долинским, бросился вслед за ней. После тяжеловесных донских волн вода моря удивляет своей невесомостью. Она, как капрон, мягко обволакивает тело.

Девушка вышла на берег, протягивает мне мыло:

— Возьмите…

Она была последний раз на море в 1951 году, училась в 7 классе. Значит ей 22 года.

Удержаться у берега было нелегко: волны сбивали с ног, больно царапала галька. Когда я вышел к своим, Даниил стоял один и звал меня. Только что подошли пограничники и велели удалиться. Вечером выход на море запрещён — пограничная зона.

В полночь все проснулись. За окном раскалывалось небо. Не гроза, а грозище. Шум дождя перемежался с тяжёлым грохотом моря.

II

Кругом зелень. Стоит выйти из домика, как сразу же наткнёшься на декоративные пальмочки, кипарисики, сосенки. Они напоминают детский сад. А дальше возмужалые кипарисы, сосны, высокие акации раскачиваются в полудремоте. За Домом отдыха — косогор, ночью там мигают и гаснут звёзды — это на поворотах появляются и исчезают машины. Свинцовые тучи собираются над горами, солнце сквозь них проглядывает ненадолго. По шпалам проносятся электровозы. Мы сидим и ждём от моря погоды не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. А оно взъярилось не на шутку. Озверевшие волны встают на дыбы, со свирепым рёвом идут к берегу и обрушиваются на него водопадом брызг, кипящим потоком. Кажется, будто грохают куски жести. Храбрый офицер, побывавший не в одном сражении, удирал от моря, подвернув пижамные штаны.

Чайка летела над чёрной пучиной, даже не делая попыток опуститься пониже.

— Чайка, — объясняет Даня Ирке, — это такая курица…

Мы лежим на деревянных настилах. На моём раньше лежал какой-то Витя, о чём свидетельствует выжженное папиросой имя. Даня пробует схватить фотоаппаратом шторм и, кажется, на его фоне схватил кусочек меня. По диагонали. Шторм лучше выходит, если объектив скользит по диагонали.

— Столько в море брому, а оно волнуется, — сокрушается Даниил.

Что поделаешь — южный темперамент!

Старик в пижаме задумчиво глядит вдаль. Даниил бросает:

— Старик и море.

…Два дня — ничем не прикрытое безделье. Все бока пролёжаны. Ходим под «мухой» — везде полчища мух. Отоспавшись и отлежавшись, некоторые чрезмерно темпераментные южане почувствовали любовное томление. Они, разбившись на пары, обнимаются на освещённых аллеях, забираются на тёмные дорожки. Двое уединились на качелях, у них такая любовь — закачаешься! Вечерами танцы под хриплую радиолу или баян. Есть ещё «козёл». Он начинается с первыми лучами солнца и заканчивается с небольшими перерывами поздней ночью. Однажды с Долинским подсмотрели закат солнца. Ярко-вишнёвый диск медленно, но заметно погружался в море. Он становился похожим на юрту, на дольку дыни и, наконец, исчез совсем.

Живём как дикари: ни газет, ни радио, ни кино. Вечерами анекдоты, от которых попахивает лёгким запахом армейских казарм. Выручают книги. Читаю «Детство» Горького. Женя и Данька смеются:

— Впал в детство!

III

Вчера уехал в Сочи. Случилось это в то время, когда прояснилось небо, и все собрались идти на море. Алла Остапенко, с которой мы плавали в первый день приезда, крикнула:

— Эдик, поехали, я сегодня решила!

Когда в прошлый раз уезжали Жени, я звал её последовать их примеру. Алла отказалась.

— Почему ты не зовёшь своего знакомого? (Симпатичный мужчина средних лет увлекался рыбной ловлей и ею).

— Для меня одинаково: что он, что ты!

В вагоне электрички выяснилось: Алла Остапенко — первая любовь Игоря Фоменко, сына жены писателя Владимира Дмитриевича Фоменко, и последняя (последняя ли?) Алёши (фамилию она скромно умолчала), её мужа. Он учится в Академии (окончил военное училище), живут они в Казахстане, в закрытом городке. Где именно — она не имеет права говорить — дала подписку на 15 лет.

— А вообще-то квартира у нас в Ленинграде — две комнаты.

Впрочем, личная жизнь моей спутницы меня мало занимала. Меня интересовала девушка, сидевшая впереди. Красивая девчонка! Чем больше болтала Алка, тем напряжённее я вслушивался в то, о чём говорит незнакомка. Она запрокидывала голову, и в улыбке показывались ослепительные зубы, бархатистые карие глаза, отливающие желтизной, зелёный лёгкий сарафан оттенял смуглость кожи рук, шеи, выреза груди, тёмные, коротко остриженные волосы были аккуратно уложены на голове. Ровный загар делал её ещё смуглее.

Она напомнила мне Машу Савицкую, с которой мы расстались после её возвращения с казахстанской целины. Там она работала на копнителе комбайна и там же нашла свою настоящую любовь. Было жаль времени, которое летело навстречу приближающемуся сочинскому вокзалу, и расставания с прекрасной незнакомкой, с которой мы вряд ли когда-нибудь встретимся…

Сочинский вокзал — грандиозное сооружение. Пройдя лестницу, которая выводит на первую платформу, мы вышли на просторную площадь, где стояли автобусы в различные санатории, на озеро Рица, в Хосту, Адлер и в другие места Кавказа… Вокзальные часы рассыпают мелодичный звон, рядом с нумерацией циферблата — знаки Зодиака: изображения быков, лебедя и других рисунков по древнему названию месяцев.

Моя спутница сейчас же захотела пить. Желания у неё варьировались в зависимости от того, подходили мы к лотку с мороженым или к ювелирному магазину. Как самое интимное, она поведала мне, что у неё желудок испортился — запор.

Город искрился на солнце, пёстрая масса народа превращалась в мозаику. Спросишь встречного-поперечного, как пройти куда-нибудь, в ответ вежливая улыбка:

— Мы с парохода!

Или:

— Первый раз в Сочи…

Договорились с Аллой: она идёт на базар (очень хотелось ей фруктов или солёненького — плоды замужества), а я — в парикмахерскую.

Несколько парикмахеров обслуживали одного грузина. Вернее, работал один, а другие консультировали — в надежде на чаевые, вот и сыпались со всех сторон советы, как лучше выбривать усы, каким кремом следует смягчать кожу.

— Мастер, — обращаюсь к одному, — место не занято?

— Садитесь, пожалуйста, — улыбается парикмахер. Добродушием веет от него.

Сидел, разглядывал бутылочку зелёного «Шипра», оклеенную разноцветными камешками и лирой. Сюда бы ещё слоников для полноты мещанской атрибутики. Привалившись к спинке кресла, ждал, когда на меня обратят внимание. Минут через пять мне повязали салфетку и снова отошли к группе советников и консультантов. Когда я наконец вышел из парикмахерской, то увидел Аллу. Изнывая от скуки, она всё-таки ждала меня.

Мы выбрались к центру города. В ларьке сувениров рассматривали открытки с черноморским пейзажем, открывали какие-то коробочки — Алла выбирала клипсы с зелёным камешком.

Аккуратно распланированный чистый город оставлял приятное впечатление. Отсюда, где мы стояли, просматривалась эмблема морского вокзала, белоснежные корпуса санаториев, половодье зелени. Громадные, чётко очерченные на фоне неба кипарисы, дубы, лавры, сосны, акации, бананы, пальмы и много других мне неизвестных видов черноморской растительности. На переходах улиц — зеркала. Отражают пёструю жизнь улиц, витрины многочисленных магазинов, пышечных, пельменных, рыбных ресторанов, кулинарных заведений, кафе, где можно попробовать фруктовый суп и другие деликатесы. На тумбах и стендах — афиши театральных премьер и концертов. На одной из них прочитал: «Осторожно… любовь». Авторы Г. Дудник и О. Левицкий. Значит, Олег, или как мы его звали Алик, с которым учился в вечерней школе и институте, не затерялся в московских лабиринтах, блистает по-прежнему. Дай-то Бог!

Моей спутнице захотелось на промышленную выставку, мне — в книжный магазин. Нервно передёрнув плечами, она пошла на выставку. Договорились, что я тоже приду туда. Но, выйдя из магазина, заблудился, зашёл далеко и не туда. Выручила землячка Людмила (попросил девчонку с журналом «Дошкольная педагогика» показать дорогу к Выставке и проговорил с ней в течение сорока минут). Люда из Егорлыка, учится в Ростовском пединституте, недавно переехала с семьёй на постоянное место жительство в Сочи. Попрощались.

В магазине ничего подходящего для себя не нашёл, купил «Бурю» Эренбурга и — всё! На свидание со своей спутницей опоздал. Алла сидела на углу Курортной улицы и злилась, что меня где-то носит. Я даже не посмел оправдываться. Виноват — значит виноват.

Опускаю приключения, которые случались с нами по дороге: и встречу с работниками ГАИ, которые с любопытством наблюдали, как мы, перебегая проезжую часть дороги, нарушали правила уличного движения, и посещение кафе, где кроме сыра нам ничего не смогли предложить, и дороги «не туда», и поиски плавок для меня. Но вот, наконец, и цель, к которой мы стремились — мы пришли в Дом-музей Николая Островского.

Музей выстроен два года назад рядом с домом писателя. Заведует им сестра Николая Алексеевича. Здесь собрано немало интереснейших экспонатов — документов, фотографий, личных вещей автора романов «Как закалялась сталь» и «Рождённые бурей», рукописи, черновики, по которым можно проследить работу писателя над словом. Экспозиция содержит обширную переписку Островского с писателями Л.Н. Сейфуллиной, М.А. Шолоховым, А.А. Караваевой, С.А. Трегубом, А.А. Фадеевым, В.П. Ставским, А.С. Серафимовичем, А. Лахути, с общественными и партийными деятелями. Здесь же зарубежные издания романов писателя. К французскому — написал предисловие Ромен Роллан.

Внизу мемориальная часть — сам дом. Во второй половине живут родственники.