ГОЛОСА, КОТОРЫЕ НЕ ОТЗВУЧАЛИ

* * *

«Какое безыскусное, но точное и ёмкое название Вы нашли для своей будущей поэмы — «Как песня, молодость прошла!» Вы здесь обозначили истинную цену песенной молодости — её бесценность. Лучшие песни всегда возвращаются, а с ними и молодость (пусть не физическая, а душевная). Каким счастливым должен чувствовать себя человек в зрелом возрасте, если у него за плечами не попсовая, а песенная молодость!

А теперь покаюсь перед Вами, дорогой Эдуард Григорьевич: я не успел прослушать кассету с музыкой Г. М. Балаева, так горячо рекомендованную Вами. Но всё время нахожусь в радостном предвкушении… Приеду домой, послушаю и обязательно поделюсь впечатлениями. А пока мне удалось «открыть» нового молодого певца — лирического тенора Виктора Соломенцева, который пытается возродить эстрадное бельканто (в манере Георгия Виноградова). Моя статья о нём вот-вот должна появиться в «Литературной газете».

С глубоким интересом прочитал книжечку Елены Георгиевны Джичоевой. Слияние духовного порыва с неприкрашенной жизненной правдой очаровывает с первых же страниц. Я хорошо ощущаю высокий лирический и эстетический накал, который автор иногда пытается приглушить. Вообще вся книжка лучится добротой — видно, что автор очень чуткий, сердечный человек.

Прошу передать мою благодарность В. Воронову — за его «стихотворения в прозе», которые так родственны стилю нашего Ю. Поминова. До чего же надо любить природу, чтобы соловьиное пение ассоциировалось не только с любовными переживаниями (как обычно об этом пишут), но и с детством, родными звуками и запахами и, главное, с «лучшими порывами души». В этом — новый поворот древней, как мир, темы. Никогда не забуду глаза плачущей собаки, старушку в палисаднике, анонимные любовные письма, молодую журналистку в обморочном состоянии и многое другое. Во всём идеальное соотношение: автор — образ — читатель… Да что мне говорить об этом Вам — вам, Эдуард Григорьевич, написавшему такую прекрасную рецензию в «Приазовском крае»? Я и раньше что-то слышал о Леониде Шемшелевиче, но только после Вашего очерка увидел его живым, неповторимым и очень близким.

Дима Минчёнок весьма оригинально воспользовался моими замечаниями по поводу его книги. Факты, сообщённые ему, он обнародовал в «Известиях» от своего имени, а во второе издание книги, похоже, не собирается вносить изменения.

30 января, на открытии памятника Дунаевскому в школе его имени, я, наконец, познакомился с Максимом. Все мои предубеждения рассеялись: он очень-очень-очень мне понравился, и мы довольно легко общались за праздничным столом в течение почти двух часов. А вечером, в концертном зале «Россия» он сделал трогательную надпись на моём буклете".

21 мая 2001 г.

«Как ни примитивен был соцреализм, но он не покушался на классику. А постмодернисты постоянно покушаются на вековые культурные традиции. Надоели эти мнимые новации, за которыми скрывается праведная пустота».

21 октября 2005 г.

«Что я могу сказать о повести Николая Егорова «Поезд будет в полночь», которая пролежала в столе автора сорок лет? Очень грустная и лирически светлая повесть. В ней хороши диалоги в виде «игры», когда вроде бы случайное и несущественное становится важным в определении характеров двух действующих лиц. Пришла в голову мысль, что повесть можно было инсценировать для двух актёров в виде психологического «малогабаритного спектакля».

* * *

«Об авторе «Рио-Рита» Э. Сантегини у меня нет конкретных сведений. Долгое время автором этого бесподобного пасодобля я считал Г. Тьерни. Но поиски привели к тому, что Тьерни оказался автором слов (существуют зарубежные записи и со словами, и одна из них у меня есть на «бьющейся» пластинке). А вот о Яромире Вейводе, авторе «Розамунды» (в оригинале «Шкода ласки», то есть «Нежная любовь») могу сказать несколько конкретных слов. Это — талантливый дилетант, руководитель в конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века маленьким оркестриком в местечке под Прагой. Пражское нотное издательство, без его ведома, издало прелестную полечку со словами, которые сочинил один из оркестрантов. Вот и пошла она гулять по свету с различными названиями и текстами. Более всего её полюбили немцы. А у нас в конце 30-х годов её записал на пластинку под названием «Первый снег» джаз-оркестр А. Цфасмана. Редкая судьба у этой польки! В годы войны она звучала и в наших окопах, где был патефон, и в немецких. Вот такая сногсшибательная музыкальная «перекличка»… В 60-е годы у нас выходила серия пластинок «Вокруг света». Творения Вейводы я обнаружил в 7-ой серии под названием «Люблю тебя» (в исполнении безымянного оркестра). Бедный Яромир! Он сочинил массу других вещей, но остался автором единственной польки — «Шкода ласки»…Схожа судьба В. Агапкина, сочинившего сто маршей, но оставшегося автором единственного и гениального — «Прощания славянки».

Все эти сантегини, вейводы, агапкины, кюссы, шатровы, арманды и прочие были гениями одной мелодии (помните, у Стефана Цвейга: «Гений одной ночи» — о Руже де Лилле?). Но, как говорится, дай Бог каждому из нас остаться в памяти человечества хотя бы одной мелодией или одной строкой".

28 августа 2008 г.

«За это время я успел прочитать книгу Елены Георгиевны Джичоевой «Серебряная дорога». Прочитал её за два дня — с трепетом, болью и каким-то просветлённым чувством. Должен сказать, что с тех пор, когда я впервые прочитал повесть Константина Воробьёва «Убиты под Москвой» (это было много-много лет назад), моей главной заботой стал поиск всего того, что им написано. Это было, по выражению Елены Георгиевны, время «страшного безлюдья», когда я вернулся из заключения и со мной боялись общаться знакомые, кроме двух-трёх близких друзей. Константин Воробьёв помог мне преодолеть одиночество не оптимизмом, а мужественной скорбью, за которой угадывалась сильная воля и понимание читателя, который раскрыл его книгу. Вы поняли моё состояние? Не я его, а он меня понимал. Вот так преодолевалось «безлюдье»… Конечно, о Воробьёве со временем, возможно, появятся и академические исследования. Но так, как написала Джичоева, наверное, больше никто не напишет. Впрочем, где-то в середине книги она сама определила её замысел: «Литературоведческую писать не хотелось, уж слишком живым человеком он был для меня, слишком близким, чтобы препарировать его текст. Хотелось, чтобы и в возможной будущей книге он оставался живым, «Мой Воробьёв».

В свободном повествовании Елены Георгиевны проявляются характерные признаки её творческой личности. Талантливый монтаж личных наблюдений, фрагментов, художественного текста ассоциативных явлений в жизни и искусстве, постоянное стремление осмыслить любой факт, чтобы найти в нём отражение какой-то закономерности — всё это настолько гармонично сливается в книге, что напрочь отгоняет мысли об эклектике. Возможно, цементирующая роль здесь принадлежит замечательным письмам, которые буквально пронизывают всю книгу"

21июня 2010 г.

«…Теперь о Вашем отклике на статью „Максим Горький и Павел Васильев“ (напечатана в казахстанском журнале „Нива“, где Н. Г .Шафер встал на защиту честного имени А.М. Горького, которого местные недоброжелатели пытались сделать виновным в аресте и убийстве поэта Павла Васильева — Э.Б.). Дорогой Эдуард Григорьевич, Вы поддержали мой слабеющий дух, и теперь я снова, как говорится, „на коне“. Дело в том, что со мной приключилась история, похожая на ту, которая произошла более двух десятилетий назад, когда я опубликовал в „Огоньке“ статью „Парадокс Дунаевского“. Помните эту историю? Короткое слово „смерть“ переправили на „самоубийство“, а потом никак не хотели извиниться и признать свою вину. Спасибо газете „Советская культура“, которая встала на мою защиту и опубликовала мой протест. Но Ю.Е. Бирюков не унимался. Кроме „самоубийства“, он ничего в статье не заметил. А между тем Тихон Николаевич Хренников расценил статью иначе. В дни столетия Дунаевского, после заседания организационного комитета, он подошёл ко мне, крепко пожал руку и в присутствии Саульского, Реброва, Корина и др. произнёс (прошу прощение за нескромное цитирование): „Спасибо за парадокс Дунаевского. Вы оказались первым, кто оторвал великого композитора от тоталитарного режима. Теперь писать о Дунаевском по-другому уже невозможно“. Снова прошу прощения за нескромное цитирование, но Хренников увидел в ней то, чего не хотел видеть Бирюков».

…

Письма эти — часть обширной переписки, которая ведётся на протяжении многих лет. Но даже то, что приведено здесь, свидетельствует об огромном интеллекте, разносторонности интересов, подвижничестве этого незаурядного человека, преданного своему призванию, честному в поисках истины. Он отзывчив на любое талантливое проявление в искусстве, никогда не оставит без внимания прочитанную книгу или прослушанный концерт. Ростовчане это почувствовали и чутко прислушиваются к голосу своего павлодарского друга. О чём бы ни писал Шафер — о повести Николая Егорова «Поезд будет ночью», о книге Елены Джичоевой «Серебряная дорога», о прозе Василия Воронова, Владимира Сидорова, Натальи Атлановой, Инны Калабуховой, журналистике Владислава Смирнова, стихах Николая Скрёбова, Моисея Иткина, Натальи Апушкиной, Валерия Рыльцова, о постановке оперетты И.О. Дунаевского «Белая акация» и оперы Леонида Клиничева «Цыган» (по роману А. Калинина) в Ростовском музыкальном театре — во всём прослеживается его бережное отношение к авторскому замыслу, к манере исполнения, к творческой индивидуальности создателей художественных произведений. Благодаря далёкому и близкому другу, налажен «Литературный мост Дон-Иртыш». Наши книги знают в Павлодаре, павлодарских авторов — в Ростове, а книги Наума Шафера во многих странах мира.