(Воспоминания, размышления, эссе)
Другой хранительницей этого каменного особнячка с деревянной лестницей и небольшим тамбуром, ведущим в комнату книговыдачи и в читальный зал, была заведующая абонементом Мария Михайловна Корсунская — человек умный, тонкий, интеллигентный, прививавшей нам навыки постоянного осмысленного чтения. Тогда книга многого стоила — не было ещё компьютеров, телевизоров, электронных носителей информации. Книга давала знания, являясь учебником жизни, становясь мостом между настоящим, прошлым и будущим. Она развивала образное мышление, чувство прекрасного, воспитывала любовь к слову, вводила нас, ребят, в мир мужества и отваги, учила преодолевать трудности, любить Родину. Молодцова, Корсунская служили камертоном коллективу сотрудников библиотеки, состоявшему сплошь из людей добрых и участливых, какими и надлежит быть воспитателям.
…Как сейчас помню этот день. Народ толпится на абонементе и в читальном зале. Один оратор сменяет другого. Состоялась традиционная встреча трёх поколений читателей. Я тогда выступал от самого молодого — от школьников. На вечере взял слово худощавый, темпераментный, лысоватый человек, умные глаза его поблёскивали за толстыми стёклами очков. Он говорил о просветительских традициях библиотеки, которая создавалась как народная библиотека-читальня в 1914 году на окраине Ростова и всегда служила благородному делу воспитания юношества. А затем подписал книгу своих стихов, которую преподнёс в дар юным читателям:
Отличникам, отличницам,
Девчонкам и мальчишкам,
Читателям — величкинцам
Дарю я эту книжку.
Мария Михайловна и Татьяна Ксенофонтьевна представили меня жене Вениамина Константиновича — Марии Семёновне Жак, сотруднице городского отдела культуры.
Я растерялся. Меня спрашивали, как я учусь. Мария Семёновна указала на меня Жаку. Вениамин Константинович подошёл ко мне и дружески, без тени покровительства, попросил показать свои стихи и пригласил в литобъединение. Думал ли я тогда, ученик
Перечитываю старые записи. Они по крупицам воссоздают облик живого Жака, которого так не хватает сегодня всем нам.
…На день рождения подарил ему альбом Малышева. Рассматривая фотографию В.В.Вересаева, восхитился:
— Какая непреклонность в лице… Такого нелегко согнуть.
Приехав из Пушкиногорья, я рассказал о Семёне Степановиче Гейченко. Слушал внимательно — ему был интересен этот человек.
— У Вересаева, — переключился Вениамин Константинович на тему, которая, по-видимому, давно волновала его, — совершенно верно замечено, что все увлечения Пушкина, вошедшие в «донжуанский список», — это поиск женственности, которую поэт, как и всё иное, гармонизировал в своём творчестве. Он и страдание, и радость превращал в гармонию. Отсюда и оптимизм его поэзии.
Помню, как обрадовался опубликованной в «Литературной газете» поэме А. Вознесенского «Мастера». Лежал больной, пришли проведать его, а он, взахлёб, смакуя строчки, читает: «Искусство воскресало из камней и из пыток и било, как кресало, о камни Маобитов».
— Вы только вслушайтесь, как одно слово вытягивает другое: «било — маобитов» Молодец!
Звонкую ассоциацию, неожиданную рифмовку очень любил.
— Помните, у Маршака в «Разговоре с Днепром»:
Ты с ВЕРШИНЫ будешь прыгать,
Ты МАШИНЫ будешь двигать!
Он был честен той особой честностью литератора, который способен перешагнуть через личные обиды, несправедливое отношение к своему творчеству, если писатель, обидевший его, занимал достойное место в литературе.
— Маршак относился ко мне не очень дружелюбно, — однажды в разговоре он коснулся темы, которая доставляла ему огорчение. Но с какой радостью и горячностью цитировал он целые куски из статей Маршака: о линейных мерах в поэзии, о рифмах и ритме, о том, что истоки настоящей поэзии — в прозе.
— Как здорово у Маршака дано временное состояние:
«Закурил он трубку в Туле —
Бросил спичку под Москвой…"
Маяковского боготворил, посвящал ему стихи, статьи, воспоминания. Не боялся выглядеть в них некрасивым. Вот как он пишет в воспоминаниях «Маяковский в Ростове», опубликованных в альманахе «Дон» № 2 за 1954 год:
«Дошла очередь и до меня. Я прочитал «Поток» — подражательное стихотворение.
Маяковский заскучал:
— Очень гладкие стихи.
Я покраснел чуть не до слёз:
— Разрешите, я прочту пародию на вас? — и прочёл пародию на его старые дореволюционные стихи.
Маяковский прослушал, поднялся во весь рост:
— Маленькие любят задирать больших, — сказал он. — А пародия не злая. Я бы на вас написал злей".
По Маяковскому он сверял линию своего гражданского поведения. Влюбившись один раз, он пронёс эту любовь через всю жизнь.
На торжественном заседании во Дворце пионеров в честь своего
— Я знаю, почему вы меня хвалите, потому что так надо…
Но это не значило, что ему было безразлично всё, что писали или говорили о нём.
Упоминание его имени в докладе М. Дудина на съезде писателей доставило ему радость. Очень растрогался, прочитав в «Комсомольце» мою заметку в честь его
Зато, каким мучительным огорчением явилось для него выступление одного из руководящих товарищей на писательском собрании с директивной критикой в его адрес. Этот чиновничий окрик на какое-то время закрыл Жаку путь в газеты.
Помню, на писательском Пленуме в Ростове Сергей Владимирович Михалков хвалил стихотворение Жака «Над чем смеялись». Он сказал: «Мне бы хотелось, чтобы это стихотворение написал я». И ругал другое стихотворение.
В кулуарах Михалков подошёл к Жаку и, точно извиняясь, спросил: не обиделся ли тот на критику: «Я же сказал, что мне хотелось, чтобы я написал такое стихотворение, как «Над чем смеялись».
— Нет, ничего, — говорил как-то потерянно Вениамин Константинович, — всё правильно… — и отодвигался, пропуская Михалкова впереди себя.
Когда Степан Головатый, адвокат, пробующий силы в сатире, обиженный критикой Вениамина Константиновича по поводу своих опусов, пытался пародировать Жака, стараясь задеть его, оскорбить, Жак встретил эти эскапады спокойно. Поддерживая пальцами ободок очков, он, полный достоинства, отвечал Головатому:
— Всю жизнь я только и стремился к тому, чтобы всегда и во всём оставаться Жаком.
А мне он однажды признался:
— Всю жизнь приходилось пробиваться сквозь строй пошлости.
Для него писатель — понятие нравственное. Очень возмущён поступком сотоварища по Союзу, который перехватил квартиру, предназначенную другому писателю.
— Ты что, хочешь, чтобы я поступал, как в книгах написано? — оправдывался владелец ордера.
— Между прочим, писателю-коммунисту не грех бы поступать, как написано в книгах, — ответил рассерженно Вениамин Константинович.
С Аматуни. Оживлённый разговор о сказке, задуманной Петронием Гаем.
— Художник не может быть спокоен, если где-то несчастье, льётся кровь, всё должно быть пропущено через его сердце.
— Ну, это, извини, ерунда, — не соглашается Петроний Гай, — в мире столько всего — и с каждым я должен умирать, разделять его страдания?
Прости, но это — литература!
Жак непреклонен. Он верен гейневскому определению, что «трещина расколовшегося мира проходит через сердце художника».
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
© 2011 Ростовское региональное отделение Союза российских писателей
Все права защищены. Использование опубликованных текстов возможно только с разрешения авторов.
Создание сайта: А. Смирнов, М. Шестакова, рисунки Е. Терещенко
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.
Комментарии — 0