ГОЛОСА, КОТОРЫЕ НЕ ОТЗВУЧАЛИ

— Гражданин начальник, я тут кое-что написал: скетчи, интермедии, сценарий колонийского вечера, — говорил культорг колонии Гуров, подстриженный «под нулёвку». — Я ведь работал в Таганрогском Дворце культуры котлостроителей, хотелось бы мне и здесь оживить работу культмассового сектора. Я ведь раньше был актёром в театре имени Чехова, знаю многих режиссёров в Ростове. К примеру, Молчанова.

Владимира Молчанова знал и я.

— Вы что, хотите передать ему привет?

— Нет, что вы! — взмолился Гуров. — Ни в коем случае! Он не должен знать, что я здесь!!!

Отбывал наказание знакомый таганрогских и ростовских режиссёров в батайской колонии строгого режима, где были заключены под стражу лица, неоднократно судимые.

— Хорошо, ничего не буду передавать, раз вы этого не хотите.

Успокоившись, Гуров продолжал:

— Что там Молчанов?! Я учился с Меркурьевым, Толубеевым, — продолжал он перечислять фамилии, любуясь произведённым эффектом.

Едва мы расстались, как ко мне подбежали осуждённые, и один из них стал восторженно рассказывать про Гурова:

— Вы знаете, это такой человек, такой человек! — крутил один пальцами перед глазами, жестикулировал. — У него сын — помощник капитана дальнего плавания. Приезжал сюда… И сидит-то мужик ни за что… Он музыку классно знает, преподавал её. И были у него дома студент со студенткой — его ученики, одним словом. Так вот, когда он ушёл по делам, студент трахнул студентку, и нашего культорга за то, что квартиру предоставляет для таких дел, — хомутнули…

Красиво так рассказывает, вдохновенно… Нашёл свободные уши и вешает на них «лапшу». Дай, думаю, ознакомлюсь с твоим личным делом, гражданин Гуров. Читаю: развратные действия с подростками. Он исполнял роль «пассивного» педераста. За «соучастия» дарил юным партнёрам воздушные ружья и другие «ценные», на взгляд пацанов, подарки.

— Как же так, — спрашиваю, — Меркурьев, Толубеев и 120-я статья Уголовного кодекса РСФСР?

Гуров потупился, взгляд его затуманился, на краю зрачка заблестела слезинка.

— Смятение чувств, — говорит.

Это у него называется «смятением чувств».

Болезнь ли, порок ли — не в первый раз приводили артиста, режиссёра, музыканта Гурова на скамью подсудимых. Вот и теперь он отбывал наказание, причисленный, по теперешней терминологии, к клану «сексуальных меньшинств». Сегодня в «просвещённой Европе» гомики устраивают гей-парады, вступают в «законные» браки, избираются в парламенты, создают общественные движения, а вчера юриспруденция и мораль были не на их стороне.

Гуров был приветлив, но скрытен, общался не со всеми, дружил с председателем совета коллектива колонии Валерием Мешковым, высоким, волевым, деятельным человеком, талантливым диспетчером, которого слушали, уважали, побаивались. Валерий намного опередил своё время. Оборотистый, рисковый, он и в советское время учуял дух рынка, умел так вести дело, чтобы и производство прибыль имело, и самому не остаться внакладе. Он умело подделывал подписи главного инженера, главного бухгалтера завода «Ростсельмаш», тем самым «упрощая» процедуру получения денег. За это и посадили. К этому Мешкову и тянулся Гуров, ища у него поддержку и защиту от «друзей» в тюремной робе и начальства.

Снимался в колонии по нашему сценарию документальный фильм о местах лишения свободы. «Вернись человеком!» —назвал его режиссёр Григорий Денисенко. Он доверил Гурову озвучить текст исповеди о том, как трудно осуждённым жить без семьи, в отрыве от дома. Гуров говорил, а камера оператора Владимира Каликьяна скользила по ограждающей прогулочное помещение сетке, через которую были видны сгорбленные фигуры в зековских куртках и фрицевских фуражках.

Прошло время, фильм вышел на экран, и Гуров начал выражать недовольство. Встретив редактора газеты «К честной жизни», подполковника Павла Андреевича Гуро, одного из авторов сценария, он стал высказывать ему свои претензии:

— Теперь все узнают и в Москве, и в Ленинграде, что я сидел. А ведь у меня столько знакомых в театральном мире!

— Вы же сами давали согласие на съёмку, — напомнил ему Гуро.

— Давал, а вот теперь жалею!

Выйдя на свободу, он женился. Написал об этом в письме Мешкову: «Дорогой Валерий Алексеевич! — писал он. — Я живу хорошо, чего и тебе желаю. Клавдия Васильевна очень хороший человек — добрая, чистоплотная, заботливая. Но скажу тебе, как мужчина мужчине: трудно жить с женщиной, когда у тебя нет к ней чувств».

Женился бы ты, думаю, на Иване Петровиче, сразу бы чувства появились!