ГОЛОСА, КОТОРЫЕ НЕ ОТЗВУЧАЛИ

(Воспоминания, размышления, эссе)

СТРАНИЦЫ ИЗ ДНЕВНИКА

ПОЕЗД ИДЁТ К МОРЮ

Оставить комментарий

ПОЕЗД ИДЁТ К МОРЮ

I

Колёса стучат по шпалам, за окном вагона редкое многоточие уплывающих в ночь огоньков. Позади «политмассовая работа» в фабричном комитете комсомола, беготня по цехам в поисках материала для прожорливой многотиражки, впереди — Чёрное море, с которым не виделся восемь лет. Мамины заботы увенчались успехом: медслужба областного УВД выделила ей путёвки по льготной цене, со мной едут Долинские.

Мне не спится. Я то и дело покидаю купе и выхожу в тамбур, прижимаясь лбом к чёрному стеклу. За окном ночь. В голову лезут строчки:

Влетает в полночь паровоз,

Тревожит сон полей.

Цепочка тонкая огней

Сползает под откос.

Или:

Проходят не воспоминанья,

А заросли лесополос.

Всё это безнадёжно плохо, и я возвращаюсь в купе. Пятилетняя Ирка, показывая на возникшее перед окном здание батайского вокзала, бесцеремонно опровергает родителей:

— Нет, не Батайск, а Париж!

«Космополитические устремления» у неё настолько велики, что она в каждом освещённом городе видит Париж (стоит ли удивляться тому, что сегодня, будучи взрослой женщиной, она с двумя сыновьями и мужем живёт в той самой столице Франции, о которой грезила с детства).

К 11 часам вечера весь вагон затихает, и даже в туалет попасть «не проблема».

Сквозь полудрёму вглядываюсь в название станции: «Кавказская». Мы проезжаем Кубань.

Утром в посёлке кричат петухи, у какой-то птицефермы рассыпаны цыплята — пушистые комочки, выделяющиеся в траве. Некоторые из них подкатываются к лесополосе. Проезжают на велосипедах колхозники. Возле бензоколонки шофера латают шины. Старая дворняга остановилась возле насыпи и добродушно поглядывает на вагоны. Поникшими богатырями (как поётся в народных песнях) лежат в поле стога свежей соломы. Урожай убран, лишь сморщенные шляпки подсолнуха и пожухлая кукуруза — свидетельство того, что дождей в этих краях было недостаточно. Подражая нашему поезду, темно-красный диск солнца скользит по телеграфным проводам, как по рельсам.

Выходили на перрон в Армавире, прогуливались по станции, которую обступили поросшие лесами горы. Недовольная пассажирами проводница (единственно, кого она терпеть не может — это пассажиры: они мусорят, загромождают проход в тамбуре, курят, бросая окурки на пол) неожиданно светлеет и признаётся, что ей здесь нравится.

Из школы раздаётся крикливый женский голос — по-видимому, принадлежит он учителю, отчитывающему ученика:

— Придётся отвести тебя к директору!

— И это в первый день учебного года! — удивляется наш сосед по купе, немолодой мужчина в белом парусиновом костюме и туфлях на босу ногу. Поблескивая стеклами очков в тонкой металлической оправе, он оборачивается ко мне, ища у меня поддержки. — Что же будет дальше?!

Данька способен спать 28 часов в сутки. Позавтракав, он застывает на полке. Женя тоже отправляется в «объятия к Морфею». Одна общительная Ирка заводит знакомства. Мы с ней разучиваем стишок про «лестницу-чудесницу», она меня просит:

— Дядя Эдик, расскажите страшную сказку, чтоб была престрашная.

Я выдумываю про кровопийцу, который пожирал детей. Это у меня выходит совсем не страшно. Ирка требует, чтобы рассказал совсем страшную.

— Ты будешь бояться, — выкручиваюсь я.

— Нет, — не соглашается она, — не буду!

В тамбуре со мной заговаривает немолодой смуглый человек, лицо которого отличается от печёного яблока только тем, что на нём много рябин. Азербайджанец, он едет из Магадана в Тбилиси к жене и трём детям. Жена у него русская, а раньше была армянка. От неё у него четверо детей. Плодовитый папаша глядел в окно и восторгался:

— Ах, какая природа! Как можно здесь жить бедно?

Армянин из Грузии, влезший в вагон на остановке вместе с древним старичком, рассказывал, как однажды он с женой, тоже русской, не смог жить на Кубани, потому что, как ему показалось, там глушь. Живёт он в горах, нашёл выгодную работу и прикипел сердцем к горным отрогам, к снежным вершинам, к узким и глубоким, с обрывистыми склонам, и долинам.

— Вы бываете на море? — кокетливо спрашивает облачённая в японский халат полная дама, попыхивая папироской, — у вас так красиво.

— Нет, не бываем…

Море, как нам объяснили, начнётся за Туапсе.

— Не забудьте, — давал наставление мне и Жене Даниил, — посмотреть в киосках книгу Евтушенко «Лук и лира».

На вокзале Туапсе не было не только «Лука и лиры», но вообще ни одного книжного ларька. Зато был ресторан, кипяток, мороженое, конфеты, восточные сладости. Был туалет, из которого грациозно выходили курортницы. Щуря с достоинством глаза из-под чёрных очков, дамы в декольтированных сарафанах, на которые детям до шестнадцати лет смотреть воспрещается, плавно дефилировали к автобусам. У многих сарафаны сменялись капроновыми кофточками, и представительницы лучшей части человечества, изнемогая от духоты, всё-таки победно озирали проходящих мужчин и небрежно поигрывали ручками китайских зонтиков.

Мы ко всему привыкли, и к тому, что прохлада сменяется жарой, а жара проливным ливнем, но когда неожиданно за поворотом распахнулось море — все бросились к окну.

Море заполняло всё пространство, уходило далеко за горизонт. Наплывая на волнорезы, приобретало красноватый оттенок — его создавали пурпурно-коралловые камни, дальше оно было тёмно-серым, тёмно-серое переходило в мутно-зелёное, зелень в синеву («Самое синее в мире»), синее перерезали белые полосы. В порту стояли пришвартованные к берегу, словно пятизвёздные отели, суда, избороздившие моря-океаны: побольше — «Винница», поменьше — «Белгород». На берегу — загорающие. Они лежали на досках, демонстрируя свой загар всему человечеству. Некоторые заплывали за красные флажки, отмечающие глубину, некоторые катались на водных велосипедах. Они божественно восседали на сиденьях катамаранов и нажимали ногами на педали, приводящие в движение лопасти гребных колёс. Лопасти шлёпали по воде, четыре колеса скользили медленно, расплёскивая брызги и оставляя мутные дорожки.

Проехали Лазаревку, Салоники, Якорную щель и, наконец, — Лоо.

Нас обступают местные жители — они предлагают квартиры. Комната — 250 рублей, если только койка — 150. Зато море в четырёх минутах ходьбы, не то что в санатории.

Автобус ходит через час. Отдыхающие сидят на чемоданах. Из радиорупора на станции надтреснуто-дребезжащими голосами пробиваются к нам Трошин, Бернес, Александрович. Один из очередников проявляет инициативу, и через десять-пятнадцать минут «Икарус», стоявший невдалеке, прервал стоянку и подъехал к нам. Шофёр объявил, что готов за определённую плату отвести всех в Дом отдыха «Вардане». Подождав, когда скроется из глаз автоинспекция на милицейской машине, водитель вскочил в кабину, хлопнул дверцей и, нажав на скорость, покатил по петляющей дороге.

— Только никому не говорите, кто вас вёз! — Взял собранные деньги (билет стоит 1 рубль, платили по 3), небрежно кинул их у смотрового стекла рядом с учебником «Зоология» (видать, учится в вечерней школе) и укатил.

В общем, Лоо, хэллоу!

Взбираемся по длинной крутой дороге, впереди вытянулись строения под стеклянной крышей. Парники или Дом отдыха «Вардане»?

Фантазируем:

— Вон стойло! — говорит чуткий на игру слов Долинский.

Добавляю, указывая на колонку:

— И пойло!

Увидев женщин с влажными от купанья волосами, Даниил догадывается:

— И мойло имеется.

Но Дом отдыха оказался всё-таки дальше. Организован он на базе пионерского лагеря. Домики с цветными стёклами (в китайской манере) — вероятно, для эстетического воспитания, мачта с приспущенным флагом, детский уголок с качелями, качалками, бумом, который напоминает пушку, высовывающуюся из башни танка — все это свидетельства отшумевшего не так давно лагерного сезона.

Оформляем путёвки, занимаем койки в домике. Теперь мы отдыхающие. Нам, как старым знакомым, кивают головами «ветераны» в пижамах. Они слезли с поезда в Якорной щели и теперь уже возвращаются с моря. Покровительственно посмеиваясь, они всем видом показывают нам, насколько они оказались прозорливее нас.

Мы ужинаем и, хотя совсем стемнело, спускаемся к морю. Идём на ощупь, минуем ворота насыпи, по верху которой проложено железнодорожное полотно, справа — впадина, заполненная водой.

— Берегитесь оврагов, — кричит Данила двум Женям — своей и Рогачёвой (супруга ростовского поэта Александра Рогачёва тоже здесь), и мы выходим к берегу.




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.