РАЗНОЦВЕТНЫЕ ШАРЫ

С утра весь город говорил только об одном: появилось Семиглазое Чудище. Ещё вечером никто ничего не знал, ночью все спокойно спали, а утром жители города в одну минуту узнали, что оно появилось.

И над городом повис страх. Женщины не варили похлёбку и не пекли пироги, дети дрожали, забившись по углам, а мужчины на улицах обсуждали страшную новость. Они велели жёнам и детям оставаться в домах, потому что, когда приходит опасность, им полагается сидеть дома и бояться. А сами, гордые и смелые, ходили, громко разговаривая, бесстрашно блестя глазами и любуясь собой, но внутренне содрогаясь.

До полудня выясняли, что это за чудище и откуда оно появилось, но так ничего и не выяснили. Никто никогда не слышал о Семиглазом Чудище, но все леденели от страха при одном упоминании о нём. Самое страшное и загадочное было в том, что никто не помнил, как он узнал о Семиглазом Чудище. А знал о нём весь город.

— Где семь мудрецов? — вдруг спросил кто-то. — Пусть они нам всё растолкуют.

Все его поддержали, и по городу разнеслось: «Где семь мудрецов? Пусть они идут на городскую площадь! Кто увидит хотя бы одного из семи мудрецов, пусть скажет ему, чтобы он шёл на площадь!»

Наконец семь мудрецов все вместе явились на городскую площадь и поднялись на высокий деревянный помост, который семь плотников успели сколотить за то время, пока искали мудрецов.

Из толпы вышел высокий юноша с длинными светлыми волосами.

— Семь мудрецов, — сказал он, — город хочет знать, что это за Семиглазое Чудище, откуда оно взялось и чем оно нам угрожает. Город считает, что вы должны что-нибудь знать об этом.

Мудрецы были разные: одни старые, другие помоложе, а один совсем молодой; одни знали больше, другие меньше; одни умели думать лучше, другие хуже, но все они считались очень умными и все ходили в длинных чёрных одеяниях, чтобы их не спутали с другими горожанами.

Выслушав вопрос, семь мудрецов задумались. Немного подумав, они сошлись в кружок и стали тихо спорить между собой. Спорили они гораздо дольше, чем думали, и людям, собравшимся на площади, это надоело.

— Мудрецы, народ ждёт, что вы скажете о Семиглазом Чудище, — прервал их спор светловолосый юноша. — Если вы не можете договориться, пусть каждый скажет то, что он думает.

— Храбрые и доблестные мужчины, — заговорил первый мудрец, старик с длинной седой бородой, доходившей до половины его чёрного одеяния, — пока мы не можем сказать вам, что это за Семиглазое Чудище, откуда оно взялось и чем оно нам угрожает. Мы должны очень долго думать, чтобы сообщить вам это. Сейчас мы можем сказать только то, что Семиглазое Чудище — самое ужасное, что есть на свете.

— Откуда вы этот знаете? — спросил юноша.

— Мы это чувствуем и понимаем, — сказал второй мудрец, — но это слишком сложно, чтобы объяснить вам.

Люди на площади заволновались. Ответ мудрецов ничего не прояснил, только нагнал на них ещё больше страху. Если семь мудрецов так говорят — значит, это правда, что Семиглазое Чудище — самое ужасное, что есть на свете.

— Горожане! — послышался звонкий голос седьмого мудреца, самого молодого. — Возьмите себя в руки и соберитесь с мыслями. Среди нас есть человек, который первым узнал о том, что появилось Семиглазое Чудище. Пусть он выйдет и расскажет всё, что знает.

Но никто не вышел.

— Странно, — сказал седьмой мудрец. — Я думал, что такой человек должен быть. Значит, я ошибся.

— Мудрец не может ошибаться, — строго проговорил первый мудрец.

Но седьмой мудрец не обратил на него никакого внимания.

— Мы все должны вспомнить, как мы узнали, что появилось Семиглазое Чудище, — продолжал он. — Думайте, горожане, и вспоминайте.

Шесть мудрецов были недовольны. Им не нравилось, что с народом говорит самый младший из них: люди могли подумать, что он и есть самый умный. Мудрецы не любили его за то, что он имел привычку рассуждать вслух, как какой-нибудь мастеровой. А мудрец, по их мнению, должен хранить непроницаемое молчание и время от времени изрекать что-нибудь мудрое, чтобы никто не догадался, что мудрецы рассуждают так же, как обыкновенные люди.

— Как ты узнал, что появилось Семиглазое Чудище? — спросил седьмой мудрец у светловолосого юноши.

— Я не помню, — ответил тот. — А ты помнишь?

— И я не помню. — Мудрец потёр лоб и задумался. — Вспоминайте все, — сказал он. — Вспоминайте с самого начала, с того момента, как вы проснулись. Может быть, вам мешает вспомнить только страх.

Некоторое время все молча вспоминали.

— Я вспомнил, — сказал юноша, и его красивое мужественное лицо слегка побледнело. — Утром мать сказала мне: «Что же теперь будет?» И я понял, что она говорит о Семиглазом Чудище, хотя до этого ничего о нём не знал.

— Кто ещё вспомнил? — спросил седьмой мудрец.

— Я, — выступил вперёд портной. — Всю ночь я работал, потому что у меня был срочный заказ, и вдруг на рассвете неизвестно отчего я почувствовал такой ужас, что не мог пошевелить рукой. В это время вбежал мой младший сын и закричал: «Чудище! Чудище!» Я подумал, что ему приснился страшный сон, и спросил: «Какое чудище?» Но, спрашивая, я уже знал, о чём он говорит. И он сказал то, что я думал: «Семиглазое Чудище».

Лицо портного стало совсем белым.

— Может быть, это передаётся от одного человека к другому, когда они говорят или думают об этом, — задумчиво произнёс мудрец. — Но непонятно: с чего всё началось?

Рядом с помостом стояла девушка в голубом платье и внимательно смотрела на мудреца ясными голубыми глазами.

— А ты, девушка, помнишь, как ты узнала? — спросил он.

— Откуда здесь женщина? — возмущённо заговорили мужчины. — Мы же им сказали, чтобы они оставались дома.

Но тут все увидели, что на площади позади них стоят женщины и дети, а некоторые мальчишки залезли на деревья и глазеют на всё происходящее, как на ярмарочное представление.

— Вы думаете, только вам хочется всё знать? — кричали женщины. — Думаете, мы можем сидеть дома, когда вы уже что-то знаете? Думаете, только вам можно шататься по улицам и перемывать косточки этому Семиглазому Чудищу?

Мужья ругали жён, жёны — мужей, и такой тут поднялся шум, что никто ничего не слышал и не понимал. Но кто-то протрубил в охотничий рог, и все замолчали.

— Отвечай, девушка, — как ни в чём не бывало сказал мудрец.

— Я проснулась, вышла на улицу посмотреть, какая погода, — проговорила девушка, — и вдруг мне стало страшно. И я поняла, что оно появилось.

— Что появилось?

— Семиглазое Чудище, — бледнея, с трудом выговорила девушка.

— Откуда ты узнала, что оно так называется?

— Не знаю, я это сама поняла.

— Я тоже сам понял, — сказал мудрец. — Как же мы узнали? Я не понимаю.

Он загляделся на девушку. Всё в ней было просто и красиво; она смотрела спокойно, слушала с интересом, словно не было никакого Семиглазого Чудища. Но оно появилось, и не время было сейчас заглядываться на девушек.

Мудрец перевёл взгляд на толпу.

— Все вспомнили? — спросил он.

— Все! — в один голос ответили люди на площади.

— Вот видите, горожане, — обрадовался мудрец, — никто ничего не помнил, но мы подумали и кое-что узнали. Давайте думать все вместе: может быть, ещё до чего-нибудь додумаемся.

Первый мудрец дёрнул его за рукав длинного чёрного одеяния и что-то тихо сказал ему. Седьмой мудрец опустил голову.

— Что он сказал? — спросила девушка в голубом платье.

— Молчи, — зашипели шесть мудрецов.

— Что он сказал? — спросил светловолосый юноша.

— Молчи! — закричали шесть мудрецов.

Седьмой мудрец посмотрел в ясные глаза девушки, в смелое лицо юноши и решился:

— Он сказал, что думать — это дело мудрецов, а дело простых людей — слушать, что говорят мудрецы.

— А что они знают о Семиглазом Чудище? — спросил юноша.

Все замерли в ожидании.

— Они, как и все мы, ничего не знают, — в тишине ответил мудрец.

Шесть мудрецов окаменели.

— Ты недостоин называться мудрецом, — придя в себя, сказал первый мудрец. — С этого дня мы лишаем тебя звания мудреца. Занимайся чем хочешь: лепи горшки или шей сапоги, но ты больше не мудрец.

Седьмой мудрец на мгновение встретился глазами с девушкой в голубом платье, а затем со спокойной улыбкой сошёл с помоста.

Люди стали расходиться. Все как будто забыли о шести мудрецах, которые всё ещё стояли на возвышении посреди пустеющей площади.

Проходили дни, а страх по-прежнему висел над городом. Но люди уже не просто боялись, как в первый день. Весь город по предложению седьмого мудреца думал о Семиглазом Чудище, и каждый старался до чего-нибудь додуматься.

Шесть мудрецов заперлись в доме первого мудреца и не выходили оттуда. Никто не знал, чем они там занимаются, и от их мудрости не было никакого толку.

А седьмой мудрец снял длинное чёрное одеяние и ходил теперь в куртке такого же цвета, как платье девушки на площади и её глаза. Он совсем не был похож на мудреца, потому что у него были кудрявые волосы и простодушная улыбка. Целыми днями он думал о Семиглазом Чудище, но думал не сидя у себя дома, а бродя по улицам и разговаривая со встречными. Весь город его знал, и все, у кого появлялась какая-нибудь мысль о Семиглазом Чудище, спешили с ней к седьмому мудрецу и вместе с ним обсуждали её.

И вот однажды к нему подошли на улице семь храбрецов. Не все они были молодые и сильные, но все были храбрецы. Они не носили особой одежды, как мудрецы, но в городе и так знали, что они храбрые, а первый среди храбрецов — юноша с длинными светлыми волосами, который разговаривал с мудрецами на площади. На этот раз его волосы были перехвачены на лбу голубой ленточкой. Он был не только храбрецом, но ещё и зеркальщиком, и все остальные храбрецы тоже занимались каким-нибудь делом.

— Мы должны найти Чудище, — сказал храбрец мудрецу. — Мы всемером найдём его и убьём, если его можно убить. А если оно сильнее нас, мы умрём, но не отступим.

Мудрец посмотрел на храбрецов. За последние дни он привык видеть страх, но здесь страха и в помине не было: на лицах храбрецов была решительность и отвага, и все они показались ему необыкновенно красивыми.

— Но вы не знаете, где искать Чудище, — сказал он с сожалением.

— Мы знаем, — возразил первый храбрец. — Вчера я вышел в цветочное поле и подумал: «Надо найти Семиглазое Чудище», и что-то повело меня в ту сторону, где лес. Я позвал шестерых храбрецов, и мы вместе вышли в поле. Каждый из нас думал: «Надо найти Семиглазое Чудище», и ему хотелось идти в сторону леса. Чудище там.

— Почему же до сих пор никто не знал, где оно? — вслух подумал мудрец и сам себе ответил: — Потому что никто не думал, что его надо найти, а все только боялись.

— Нам нужно хорошее оружие, — сказал первый храбрец.

— Давайте соберём народ, — подумав, предложил мудрец.

Он протрубил в охотничий рог, который теперь всегда висел у него на поясе, и весь город собрался на площади. И город решил, что храбрецы должны идти на Семиглазое Чудище. Семь дней семь оружейников делали оружие для семи храбрецов. А на восьмой день они отправились искать Семиглазое Чудище.

Перед тем как покинуть город, первый храбрец подошёл к маленькому домику на окраине. В окнах домика отражалось восходящее солнце, а жила в нём девушка в голубом платье. Подходя к дому, он столкнулся с мудрецом. Мудрец тоже был вооружён и тоже шёл к девушке. Они молча посмотрели друг на друга, потом храбрец спросил:

— Почему ты с оружием?

— Я пойду с вами.

Храбрец удивился:

— Почему ты хочешь идти с нами? Ведь идём только мы, семь храбрецов.

— Я боюсь Семиглазого Чудища. Поэтому я и хочу идти с вами.

— Я понял, — сказал храбрец, — ты не любишь бояться. Я тоже не люблю. Иди с нами, ты настоящий храбрец.

— Разве ты боишься? — спросил мудрец.

— Да, — просто ответил храбрец, — я тоже боюсь Семиглазого Чудища. Ты давно знаешь эту девушку?

— Первый раз я увидел её на площади в тот день, когда появилось Семиглазое Чудище, — ответил мудрец. — А ты?

— Я тоже. Пойдём к ней вместе.

— Пойдём, — согласился мудрец.

— Как хорошо, что вы пришли! — сказала девушка, приветливо улыбаясь. — Вечером я испекла пирог с абрикосами, и мне было жаль, что его никто не попробует.

Они втроём пили чай с пирогом, разговаривая о разных приятных и весёлых вещах, и никто ни словом не обмолвился о Семиглазом Чудище. Они даже забыли о нём, как будто страх не висел над городом и семь храбрецов и один мудрец не собирались воевать с Чудищем.

Но подошло время, когда храбрецы назначили свою встречу. Мудрец и храбрец собрались уходить.

— Мудрец, — сказала девушка, — ты не должен идти с ними. Ты хочешь быть и мудрецом, и храбрецом. У нас есть семь храбрецов, а из мудрецов теперь только ты один. Будь настоящим мудрецом, останься в городе.

— Она права, — сказал храбрец. — Я думал то же самое, но не сказал, потому что боялся тебя обидеть. А она не побоялась: она мудрая и храбрая девушка.

И мудрец понял, что ему надо остаться в городе.

Девушка надела на крепкую загорелую шею храбреца маленький голубой камешек на шёлковой нитке.

— Это талисман, — сказала она, — он будет охранять тебя от беды.

И храбрец с мудрецом вышли из её дома. Они по-братски обнялись, и храбрец пошёл к городским воротам, где собрались шесть храбрецов, а мудрец отправился к себе домой.

Много дней о храбрецах не было никаких известий. Все по-прежнему боялись, и никто уже не ждал их возвращения. Только девушка да мудрец выходили в цветочное поле и смотрели в ту сторону, куда ушли храбрецы, но они ни разу не встретились, потому что мудрец выходил в поле вечером, а девушка — утром. Кроме них, никто не решался выходить за черту города. Городские ворота теперь днём и ночью охраняли семь часовых: все мужчины, кроме шести мудрецов, стояли у ворот по очереди.

Наконец храбрецы явились. Они были худые, оборванные, мрачные, и их было только шесть. Они шли, не глядя людям в глаза, и все расступались перед ними.

По сигналу рога все собрались на площади.

— Расскажите всё как было, — потребовал мудрец.

— Мы дошли до леса, — начал один из храбрецов, — и увидели…

— Что увидели?

— Его, Семиглазое Чудище.

— Какое оно?

— Это нельзя объяснить, — сказал другой храбрец, страшно побледнев. — Оно ни на что не похоже.

— Что же было дальше? — спросил мудрец.

Храбрецы молчали.

— Мы побежали… — выдавил наконец один.

— Где первый храбрец, тот, что был лучшим среди вас? — негромко спросил кто-то. Это была девушка в голубом платье.

Ответить на этот вопрос было ещё труднее. Другой храбрец собрался с духом и сказал:

— Когда мы бежали, мы ни о чём не думали. А потом увидели, что его нет с нами. Чудище не могло его догнать, потому что он бегает быстрее нас, а нас оно не догнало. Значит, он не бежал.

На площади воцарилось молчание.

— Где вы были всё это время? — спросил мудрец.

— Когда мы собрались вместе после нашего бегства, нам стало стыдно и мы пошли разыскивать Семиглазое Чудище и первого храбреца, лучшего среди нас. Но мы не нашли ни того, ни другого, — ответил ещё один храбрец.

— А выходя из города, вы знали, в какой стороне Чудище?

— Знали. Но после бегства перестали знать, — ответил тот же храбрец.

Никто больше не смотрел на опозоренных храбрецов. Все смотрели на мудреца, но он молчал и ничего не мог придумать.

— Сегодня тяжёлый день для нашего города, — сказал он. — Давайте разойдёмся по домам, и пусть каждый думает весь день и всю ночь, а завтра мы снова соберёмся.

Ночью, когда мудрец думал в своей неуютной тёмной комнате, которую освещала только одна свеча, стоявшая на столе, к нему вошли семь человек и остановились у порога.

— Кто вы и с чем пришли ко мне? — спросил мудрец.

— Мы волшебники, — ответил высокий сухой старик с тёмным лицом и пронзительными глазами.

— Как ты можешь шутить в такое время? — с укором спросил мудрец. — Разве у нас в городе есть волшебники? Тебя я знаю, — обратился он к старику, — ты аптекарь. А вот твой ученик, — указал он на грустного парня. — А ты колбасник, — сказал он, взглянув на толстого румяного человека. — Остальных я не знаю, но, по-моему, все вы из нашего города.

— Всё это так, — сказал аптекарь, — но кроме всего прочего мы ещё и волшебники. Только никто не должен знать об этом.

— Почему?

— У нас есть такое правило: настоящий волшебник должен хранить это в тайне.

— Вы знаете, как победить Семиглазое Чудище? — спросил мудрец, весь просияв от радости.

— Нет, — ответил старик.

— Но если мы поглядим на Чудище, может, сообразим, как его извести, — вмешался колбасник. — Мы можем напустить такого волшебства, что целых полчаса никакое чудище нас не тронет, даже это самое Семиглазое.

— Почему же вы до сих пор не посмотрели на него? — удивился мудрец.

— Мы боимся, — сказал колбасник, и румянец начал медленно сползать с его круглых щёк. — Кто его знает…

— Чего же вы хотите от меня? — спросил мудрец.

— Чтобы ты сказал нам, что мы должны посмотреть, — ответил первый волшебник, старый аптекарь. — Мы сами знаем, что должны, но боимся.

— И вы пришли ко мне только за этим?!

Волшебники смущённо закивали головами.

— Вы должны посмотреть на Семиглазое Чудище! — твёрдо и повелительно произнёс мудрец.

Семь волшебников поспешно попрощались и ушли.

А мудрец снова стал думать. Но все в эту ночь словно сговорились мешать ему. Не успел он собраться с мыслями, как пришёл ещё кто-то. Мудрец вгляделся в вошедшего и увидел, что это тот самый грустный ученик аптекаря, который недавно вышел от него вместе с другими волшебниками.

— Зачем ты опять пришёл? — спросил мудрец.

— Это я… — начал гость и остановился.

— Что?

— Это я сделал Семиглазое Чудище, — выпалил ученик аптекаря и опустил длинные ресницы.

— Зачем? — спросил мудрец тихим страшным голосом.

— Я не хотел, оно само получилось, — виновато объяснил волшебник. — В ночь перед тем утром, когда все узнали, что появилось Семиглазое Чудище, у меня был приготовлен состав, из которого я собирался сделать розовый туман с серебристыми блёстками. Этот состав нужно было закрыть крышкой, но я забыл. Всю ночь я думал о страшном Семиглазом Чудище — я его сам придумал. А утром, когда я начал делать туман, у меня получилось Семиглазое Чудище. Если бы я закрыл свой состав крышкой, ничего бы не случилось.

— Что же ты молчал всё это время? — с горечью спросил мудрец.

— Мне было очень трудно признаться. И всё равно я ничего не могу сделать, я ещё плохой волшебник. И другие волшебники ничего не сделают, пока не увидят Чудище.

— А ты сам его видел?

— Нет, — ответил волшебник. — Но я знаю, что из моего состава получилось Семиглазое Чудище, о котором я думал ночью.

Ученик аптекаря стоял несчастный и пристыжённый.

— Иди, — сказал мудрец. — Не говори пока никому, что это ты сделал Чудище. И думай. Ты должен искупить свою вину перед городом.

Утром прозвучал рог, все собрались на площади и решили, что через семь дней семь волшебников и шесть храбрецов пойдут на поиски Семиглазого Чудища. Теперь всем стало известно, что в городе есть волшебники, и волшебникам это очень не нравилось, но они понимали, что ничего не поделаешь. А храбрецы сами вызвались их сопровождать.

Но за эти семь дней случилось непредвиденное событие. Маленькая девочка, сестра пропавшего храбреца, шла по цветочному полю, думала о брате и рвала цветы. Это была обыкновенная тоненькая девочка с длинными светлыми волосами и большим красным бантом. Она впервые после того, как появилось Семиглазое Чудище, вышла из города. Часовые не пропустили бы её в ворота, но в городской стене была лазейка, о которой знали только дети.

Девочка шла и не заметила, как дошла до леса. И вдруг из леса что-то вышло; даже не вышло, а появилось. Оно было изменчивое, как облако, и розовое, как клюквенный кисель, а в середине его светилось семь серебристых глаз. Оно беззвучно расстилалось и перекатывалось по земле, приближаясь к девочке. Она смотрела на него с любопытством.

— Здравствуй, — сказала девочка, когда оно остановилось перед ней. — Ты кто?

— Я Семиглазое Чудище, — ответило оно, тяжело вздохнув. — А ты?

— Я девочка. А ты говоришь неправду. Семиглазое Чудище страшное, его все боятся, и я тоже. А ты совсем не страшное, а красивое и доброе.

— Да, я доброе, — сказало Чудище и снова вздохнуло.

— А почему ты такое грустное? — спросила девочка.

— Потому что меня сделал грустный волшебник. Он хотел сделать не меня, а розовый туман с серебристыми блёстками. А теперь все меня боятся. Никто никогда не хотел, чтобы я было; даже волшебник, который меня сделал, собирался сделать совсем не меня.

— Чудище, я очень хочу, чтобы ты было, — сказала девочка. — Ты мне нравишься, и мне тебя жалко. Ты совсем не то Семиглазое Чудище, ты другое.

— Ты хорошая девочка, — сказало Чудище. — И очень похожа на своего брата.

Девочка заплакала:

— Значит, ты и есть то самое Семиглазое Чудище! Что ты сделало с моим братом?

— Ничего, — ответило Чудище. — Мне понравился твой брат. Он очень красивый и очень храбрый.

— А где он сейчас? — спросила девочка.

— Не знаю. Когда шесть храбрецов разбежались, он остался один и начал на меня наступать. Мне стало страшно, и я спряталось. Он несколько дней искал меня в лесу, а потом куда-то ушёл. Может быть, он всё ещё где-то ищет меня.

Девочка немного успокоилась.

— До свидания, Чудище, — сказала она. — Мне пора идти домой.

— Ты придёшь ещё? — спросило Чудище.

— Конечно. Я скажу всем в городе, что тебя не надо бояться, и буду приходить к тебе.

Чудище стало совсем грустным.

— Тебе никто не поверит, — сказало оно, — и все будут по-прежнему бояться меня, а тебя ко мне не пустят. Не надо никому говорить, пусть это будет наш секрет.

— Хорошо, — согласилась девочка, — я люблю секреты. Но скоро сюда придут семь волшебников и шесть храбрецов. Они хотят убить тебя.

— Не думай пока об этом, — сказало Чудище. — Может быть, к тому времени что-нибудь изменится.

— А почему я тебя не боюсь? — спросила девочка.

— Потому что ты пришла ко мне с цветами. Тот, у кого есть хотя бы один цветок, не боится меня.

— В нашем городе забыли о цветах, с тех пор как ты появилось, — сказала девочка и задумалась. — Значит, если я сейчас подарю тебе эти цветы, я снова стану тебя бояться?

— Нет, — ответило Чудище. — С цветами нужно приходить только в первый раз. Ты уже никогда не будешь меня бояться.

Девочка протянула Семиглазому Чудищу свой букет.

— Спасибо, — сказало Чудище, — я очень люблю цветы.

— А что ты сделаешь с тем, кто придёт к тебе без цветов?

— Ничего. Но он всё равно будет меня бояться.

Девочка стала приходить к Чудищу каждый день, и никто во всём городе не знал её секрета.

А тем временем мудрец и седьмой волшебник, ученик аптекаря, обдумывали, как избавить город от Семиглазого Чудища. По ночам волшебник приходил к мудрецу, они вместе думали, что-то смешивали, варили, рвали, кромсали, растворяли, развеивали по ветру и делали ещё много странного и непонятного. Наконец они решили, что у них, кажется, что-то получилось. Это было как раз в последнюю ночь перед тем днём, когда был назначен поход на Семиглазое Чудище.

Утром шесть храбрецов и семь волшебников двинулись в поход. До ворот их сопровождал весь город, и поэтому им нельзя было показывать, что они боятся. Когда они подошли к лесу, навстречу им вышла девочка с длинными светлыми волосами, с большим красным бантом и с букетом цветов. Она подбежала к седьмому волшебнику и сказала:

— Не надо убивать Чудище, пусть оно останется.

— Что ты, девочка! — сказал волшебник, гладя мягкую светлую головку. — Ведь это страшное Семиглазое Чудище, из-за которого весь город потерял покой и радость.

— Нет, — засмеялась девочка, — оно хорошее. Вот, возьмите по цветочку, и вы сами увидите, — говорила она, раздавая волшебникам и храбрецам цветы.

Из леса появилось Семиглазое Чудище. Оно стояло, клубясь, как розовое облако, и растерянно моргало семью серебристыми глазами. Никто не испугался.

— Так ты и есть Семиглазое Чудище? — удивлённо спросил седьмой волшебник, ученик аптекаря. — Я думал, что ты совсем не такое.

И на всех вдруг напал смех. Смеялись храбрецы и волшебники, смеялась девочка, а розовое Чудище всё так же моргало семью серебристыми глазами.

— А я знаю, — сказала девочка, обращаясь к седьмому волшебнику, когда смех утих, — ты тот самый грустный волшебник, который сделал Чудище.

Шесть волшебников и шесть храбрецов изумлённо уставились на седьмого волшебника.

Он опустил длинные ресницы и рассказал им то, что уже рассказывал мудрецу.

— Город будет судить тебя, — сурово сказал первый волшебник, старый аптекарь с пронзительными глазами.

— А почему ты грустный? — продолжала девочка свои вопросы.

Волшебник наклонился к ней и тихо сказал:

— Потому что я сделал Семиглазое Чудище и потому что я люблю одну девушку.

— А она тебя не любит?

— Не знаю, я у неё не спрашивал.

— Вот глупый, а ты спроси.

— Я спрошу.

Пока они шептались, все обступили Чудище и рассматривали его. Чудище всем понравилось. Подошли к нему и седьмой волшебник с девочкой.

— Я не хочу быть Семиглазым Чудищем, — сказало вдруг оно, печально глядя на волшебника семью серебристыми глазами.

— Чем же ты хочешь быть? — спросил волшебник.

— Я хочу быть розовым туманом с серебристыми блёстками, — ответило Семиглазое Чудище.

— Хорошо, — сказал волшебник. — С завтрашнего дня ты станешь розовым туманом с серебристыми блёстками и каждое утро будешь подниматься над городом и таять в воздухе. Тебе это нравится?

— Да, мне это очень нравится, — весело ответило Семиглазое Чудище.

К вечеру отыскался первый храбрец и явился прямо на площадь, где собрался весь город и где только что оправдали седьмого волшебника. Храбреца встретили радостными возгласами и потребовали, чтобы он рассказал обо всём, что с ним случилось.

Я был в плену у семи подлецов, — гневно сказал первый храбрец.

— Разве в нашем городе есть подлецы? — спрос ил кто-то.

— Да, в нашем городе есть семь подлецов, — ответил храбрец. — Но никто об этом не знал, потому что они это от всех скрывают, они даже друг друга не называют подлецами. Я много дней искал Семиглазое Чудище, — продолжал храбрец, — и наконец его нашёл. Я увидел Чудище ночью в лесу, когда оно спало под деревом. Я испугался и, чтобы успокоиться, глубоко вздохнул и сорвал несколько цветов и сразу перестал бояться. И тут я всё понял: и что Чудище ничего плохого никому не сделает, и что страх прогоняют цветы. Я не стал будить Чудище и вернулся в наш город. Но в ту ночь у ворот стояли семь подлецов. Они пригласили меня в дом главного подлеца, опоили каким-то подлым зельем и всё это время держали под замком. Если бы я знал, что они подлецы, я бы не пошёл к ним.

— Почему они это сделали? — спросил мудрец.

— Когда я рассказал им о том, как можно не бояться Семиглазого Чудища, они решили скрыть это от всего города. Они хотели, чтобы все по-прежнему боялись.

— Зачем им это было нужно? — удивился мудрец.

— Они находили в этом радость.

— А сами они не боялись?

— Они продолжали бояться. У них даже не хватило смелости выйти к Чудищу с цветами, чтобы их страх прошёл.

— Но зачем им было терпеть этот страх? — недоумевал мудрец.

— Так ведь они подлецы, — объяснил храбрец. — Они хотели, чтобы боялся весь город, и ради этого готовы были бояться сами.

— Не понимаю, — сказал мудрец. — По-моему, это очень глупо. Ну, это неважно. Главное, что ты вернулся.

Неожиданно из толпы вышли шесть человек в длинных чёрных одеяниях. Это были мудрецы, о которых все забыли.

— Горожане! — важно и торжественно произнёс первый мудрец, поглаживая свою длинную седую бороду. — Все ваши бедствия происходили оттого, что вы отказались от советов нашей мудрости. Если бы вы отнеслись к нам с должным уважением, мы помогли бы вам преодолеть несчастье, но вы избрали себе в советчики наглого обманщика, который никогда не был настоящим мудрецом.

— Долой шестерых мудрецов! Долой семерых подлецов! — закричали люди на площади.

— Долой тринадцать подлецов! — выкрикнул кто-то.

И все подхватили:

— Долой тринадцать подлецов!

И было решено, что к утру шесть мудрецов и семь подлецов должны уйти из города. Шесть мудрецов с позором покинули собрание, а подлецы в это время сидели дома и боялись показаться на улице.

— Так ты не мудрец? — строго спросил первый храбрец, когда шесть мудрецов ушли.

— Я думаю, что нет. Мудрецов на свете очень мало. И трудно понять, кто мудрец. А я просто люблю думать и стараюсь во всём разобраться. Теперь, когда городу ничто не угрожает, я буду простым горожанином. Я уже договорился с гончаром, что пойду к нему в подмастерья.

Он снял с пояса охотничий рог и подал его храбрецу. Храбрец взял рог и задумался.

— Знаешь, — сказал он, — всё-таки ты мудрец. — А вдруг опять что-нибудь случится? Или просто нужно будет что-то решить всем вместе? Без мудреца нам не обойтись. А если ты хочешь быть гончаром, это не помешает. Горожане, нужен нам мудрец? — спросил он у людей.

— Нужен! — отозвались они.

Храбрец вернул рог мудрецу и дружески улыбнулся ему. Мудрец ответил такой же дружеской улыбкой.

На этом собрание закончилось. Храбрец встретился с матерью и сестрёнкой, которые всё это время смотрели на него издали, потому что понимали, что нельзя подходить к человеку, когда он разговаривает со всем городом. Когда они вдоволь наговорились, насмотрелись на него и наплакались от радости, он пошёл к мудрецу домой.

— Как поживает девушка? — спросил он.

— Не знаю, — ответил мудрец. — Без тебя я ни разу не встречался с ней. Я видел её только на площади, когда собирался весь город.

— Почему? Ты не хотел её видеть?

— Очень хотел. Но я ждал тебя: я не мог прийти к ней, когда ты ушёл сражаться с Чудищем.

— Пойдём к ней сейчас вместе, — предложил храбрец.

Они пришли к девушке, и она была им очень рада. Но они не поняли, кому из них она рада больше. Храбрец и мудрец переглянулись.

— Скажи ты, — шепнул храбрец, — я боюсь.

— Я не могу, — ответил мудрец. — Должно быть, я боюсь ещё больше тебя: я ведь не храбрец.

— Мы оба любим тебя, — сказал храбрец, обращаясь к девушке. — И мы хотим знать, кого любишь ты. Мы больше не можем приходить к тебе вдвоём.

— Я не знала, — огорчилась девушка. — Мне не хочется вас обижать, но я люблю совсем другого.

Не успела она договорить, как вошёл третий гость. Это был седьмой волшебник, ученик аптекаря. По их сияющим глазам, по робким счастливым улыбкам мудрец и храбрец всё поняли. Они простились с девушкой и молча пошли по тёмным улицам.

— Пойдём ко мне, — сказал мудрец, когда они остановились перед его домом. — Всё равно мы сегодня не заснём.

И всю ночь они тихо беседовали в тёмной комнате у открытого окна, а за окном мигали звёзды и мирно спал успокоенный город.

Утром над городом поднялся розовый туман с серебристыми блёстками. Люди посмотрели на него, улыбнулись и занялись своими обычными делами.

Волшебный лес

В одном королевстве был маленький город, недалеко от этого города был лес, а в лесу жили феи. Они были добрые, красивые и беззаботные, и поэтому им жилось очень весело. Целыми днями они играли, танцевали и придумывали себе наряды, которые никогда не повторялись. Были у них и свои дела, но такие приятные и весёлые, что и на дела не были похожи. Так жили феи в лесу неизвестно сколько времени, всему радуясь и ни о чём не печалясь.

Лес этот был волшебным, потому что в нём жили феи. С людьми здесь происходили странные вещи: враги улыбались друг другу, несчастные утешались, злые становились добрыми, больные — здоровыми, глупые — умными. Но как только человек выходил из леса, всё плохое снова возвращалось к нему. Люди не понимали, что с ними происходит в лесу и почему им так хорошо там; одни пропадали в лесу целыми днями, а другие подозревали, что здесь есть какая-то тайна, и боялись ходить в лес. Никто не знал, что в лесу есть феи, потому что феи не хотели, чтобы люди знали об этом.

Феи не вмешивались в жизнь людей и не интересовались ими. Но одна из них, по имени Непутёвая Фея, вела себя очень странно. Она любила ходить по лесу одна, иногда куда-то надолго исчезала, часто о чём-то задумывалась и постоянно забывала то, о чём должна помнить каждая фея. Когда в лес приходили люди, она всегда была где-нибудь поблизости, слушала их разговоры, всматривалась в лица, словно хотела что-то понять. Она подходила к людям совсем близко, но они не видели её: фея может спрятаться даже за тень от дерева.

Умная Фея, глядя на всё это, молча хмурила брови. Она была самой главной феей в лесу, и у неё было столько забот, что часто она даже забывала придумать себе новое платье, и другим феям приходилось напоминать ей об этом. Но, несмотря на все свои дела, она внимательно наблюдала за Непутёвой Феей и собиралась поговорить с ней серьёзно.

Однажды ясным вечером, перед заходом солнца, Непутёвая Фея стояла перед зеркалом в платье из маков и васильков. Зеркала феи делают очень просто: они проводят перед собой рукой — и невидимые капельки воды, которые всегда есть в воздухе, начинают отсвечивать. Когда зеркало больше не нужно фее, оно исчезает.

Непутёвая Фея смотрела в зеркало, примеряя венок из одуванчиков. Вдруг она почувствовала, что все феи бросили свои дела и смотрят на неё. Она повернулась к ним. Зеркало растаяло в воздухе.

— Куда ты собираешься? — спросила Любопытная Фея.

— Я слышала, как две девушки разговаривали у ручья, — ответила Непутёвая Фея. — Сегодня в городе праздник.

— Я давно ожидала чего-нибудь такого, — недовольно проговорила Умная Фея. — Мне всегда не нравился твой интерес к людям.

— Она хочет, чтобы там все на неё смотрели и восхищались её красотой, — презрительно усмехнулась Красивая Фея, грациозным движением поправив водяную лилию в своих тёмных шелковистых волосах.

— Она принесёт нам несчастье, — сказала Грустная Фея.

— И я так думаю, — поддержала её Беспокойная Фея. — Это ненастоящая фея: иногда у неё бывает совсем человеческое лицо.

— Всё это глупости! — закричала Весёлая Фея. — Просто она хочет повеселиться. Можно мне пойти с тобой? — обратилась она к Непутёвой Фее.

Умная Фея остановила их повелительным жестом.

— Зачем тебе люди? Разве тебе не нравится, как мы живём?

— Нравится, — ответила Непутёвая Фея. — Но мне чего-то не хватает. Может быть, это есть у людей?

— Мы можем не пустить тебя, — вмешалась Коварная Фея.

— Да, мы можем тебя не пустить, — повторила Умная Фея. — Это опасно.

— Но ведь ей так хочется, — вступилась Добрая Фея.

— Пустите меня, — попросила Непутёвая Фея. — Я буду вести себя так, что никто ни о чём не догадается.

— Это мне не нравится, — сказала Умная Фея. — Но я чувствую, что почти все мы отпускаем тебя. Иди, только оденься, как обыкновенная девушка: фея не должна появляться среди людей. Очень странно, что ты об этом забыла.

И фея оделась так, как одевались девушки в праздничные дни, только оставила венок из одуванчиков: она любила их, потому что они похожи на солнце и потому что на них всегда весело смотреть, даже когда тебе грустно.

Праздник

Никто не обратил на фею внимания, когда она появилась в городе. По улицам ходили весёлые нарядные люди с факелами и цветами; они пели, смеялись и громко разговаривали. На деревьях покачивались разноцветные фонарики. Фея направилась туда, откуда слышалась музыка. Она встала в толпе народа и стала смотреть: люди танцевали так весело, казались такими счастливыми, что ей захотелось стать такой же, как они. Рядом с ней стоял красивый парень в шляпе с пером. Он улыбнулся ей и спросил:

— Почему ты не танцуешь? Разве тебе не хочется?

— Очень хочется, — ответила фея и тоже улыбнулась.

— Ну так идём.

Они вошли в круг и понеслись в стремительном танце.

— Где ты живёшь? — спросил он. — Я тебя раньше не видел.

Фея помнила, что ей нельзя говорить, кто она, и поэтому ответила, что приехала из другого города в гости к сестре.

Этот парень пригласил её и на следующий танец.

— Ты очень хорошо танцуешь, — сказал он, глядя на неё ласковыми красивыми глазами, — я хочу танцевать сегодня только с тобой.

— А я — со всеми, — ответила фея, весело смеясь.

— Приходи завтра к старой мельнице, — шепнул он.

Фея задумалась.

— Нет, мне лучше не приходить.

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты красивый. И добрый. Ты мне нравишься, — сказала фея. — Но, мне кажется, должно быть ещё что-то. Не обижайся.

— Значит, я тебе не нравлюсь, — огорчился парень.

— Ты обязательно кому-нибудь понравишься, — успокоила его фея. — Может быть, тебя уже сейчас кто-то любит.

И как только закончился танец, ему бросила розу дочь кузнеца, считавшаяся самой красивой девушкой в городе. Он поймал розу, приколол её на шляпу рядом с пером и помахал красавице шляпой.

А фея весь вечер веселилась и танцевала со всеми, кто её приглашал.

И вдруг что-то случилось. Фея почувствовала такую радость, какой ещё никогда не было, — даже тогда, когда всходило солнце. Она посмотрела в ту сторону, откуда шла радость, и увидела его. Сначала ей показалось, что это волшебник, но, посмотрев внимательно, она поняла, что это человек: феи умеют отличать людей от волшебников. Музыка умолкла и снова заиграла, а фея всё смотрела. Он её не замечал.

Она пришла в себя от того, что все вдруг засмеялись, закричали, заспорили; потом шум затих, и фея увидела, что девушки приглашают танцевать тех, кто им нравится. Она подошла к нему и сказала:

— Пойдём танцевать.

Он посмотрел на неё, и фея подумала, что такие глаза бывают только у волшебников. Он просто смотрел на неё и молчал, а фее стало так хорошо, что по одуванчикам на её венке пробежал свет — они вспыхнули, как маленькие фонарики.

Когда они танцевали, фея на всякий случай спросила:

— Ты волшебник?

— Ну что ты! — улыбнулся он. — Волшебников не бывает.

— Они есть. Просто ты их никогда не видел, — сказала фея.

Танец кончился.

— Мы с тобой будем ещё танцевать? — спросила фея.

— Нет, — ответил он. — Мне пора домой.

Фея не помнила, как добралась до леса. Она танцевала в лунном свете, на её лице появлялась и исчезала улыбка, а на ресницах блестели слёзы. Она всё ещё слышала музыку и видела этого человека, лучше которого для неё не было никого на свете.

В лесу ей встретилась Добрая Фея.

— Что с тобой? — спросила она, подозрительно глядя на неё.

— Ничего, — ответила Непутёвая Фея. Она забыла, что феи видят друг друга насквозь, если кто-то из них нарушает законы.

— Я всё знаю, — сказала Добрая Фея. — Ты полюбила человека. Не надо было тебе ходить на этот праздник.

— Почему? Если бы ты знала, как мне хорошо!

— Прекрасно знаю. Со мной это тоже было, — сказала Добрая Фея. — Но хорошо бывает только вначале, а потом будет такое, что ты даже представить себе не можешь. Выпей полколокольчика маковой настойки — и всё пройдёт.

— Нет, я так не хочу. — Непутёвая Фея с улыбкой покачала головой. — Я не могу его не любить.

— Ты ведь знаешь, что я добрая, — уговаривала Добрая Фея, — и я желаю тебе добра. Тебе будет плохо, если ты будешь любить его.

Непутёвая Фея тихо засмеялась.

— Мне будет плохо, если я не буду его любить. Спасибо тебе, — сказала она и хотела идти.

— Подожди, — остановила её Добрая Фея. — Ты знаешь, что у нас это запрещено и по закону я должна сказать об этом всем.

— И ты скажешь? — испугалась Непутёвая Фея.

— Нет, не скажу. Вечно я нарушаю законы из-за своей доброты. Но если феи увидят тебя такой, они сами всё поймут.

— Что же мне делать? — спросила Непутёвая Фея. — Кажется, надо сделать духи из пыльцы двадцати цветов?

— Ничего-то ты не знаешь, — вздохнула Добрая Фея. — Надо постоять в утреннем тумане, когда он поднимается с озера, а потом бросить в воду листок земляники, лепесток шиповника и цветок лютика. Тогда никто ничего не заметит.

— Хорошо, так я и сделаю, — сказала Непутёвая Фея. — Спокойной ночи.

— Да подожди ты! — рассердилась Добрая Фея. — Чтобы это не подействовало на других фей, ты должна будешь каждый вечер обходить вокруг дерева перед сном. Только не забывай: каждый вечер.

Непутёвая Фея поблагодарила её и пошла дальше, тихо напевая и покачивая в такт венком из одуванчиков.

Оленёнок

С тех пор, что бы ни делала Непутёвая Фея — занималась своими делами, разговаривала с феями, просто гуляла по лесу, — она думала о нём. Он не приходил в лес, но фея знала, что скоро он придёт. Она уходила далеко от своего леса, и её радовало всё, что попадалось на пути.

Однажды она зашла в соседний лес и встретила там Оленёнка. Когда он был совсем маленьким, его мать убил охотник. У Оленёнка было много друзей: его все любили, потому что он был добрый и весёлый. Но всё-таки без матери ему было плохо.

В тот день он грустный шёл по лесу и вдруг увидел фею: она сидела на поваленном дереве и смотрела на него так же, как мать, только глаза у неё были зелёные. Оленёнок подошёл к ней. Он ничего не сказал, но фея всё поняла: на то она и фея. Она положила голову Оленёнка к себе на колени и поцеловала его в лоб. Оленёнку это понравилось, и он уткнулся мордочкой в её ладонь. Потом они вместе бегали по лесу, и фея была такая ж весёлая и быстрая, как Оленёнок. Но когда они прощались, она снова посмотрела на него, как мать. Оленёнок не хотел, чтобы она уходила, и фея сказала, что скоро придёт ещё.

А на другой день в лес пришёл тот, о ком она думала и кого ждала. Он шёл легко, как олень, о чём-то думал и смотрел прямо перед собой, ничего не замечая. Ветер играл его длинными волосами, а глаза были светлые и задумчивые, как тихие лесные озёра.

Он стал часто приходить в лес. Фея смотрела на него, шла с ним рядом, но не показывалась ему. Иногда он чувствовал, что она смотрит на него, и их взгляды на мгновение встречались, хотя он и не видел фею.

Она всё время беспокоилась о том, чтобы другие феи ничего не заметили. Если какая-нибудь из них оказывалась поблизости, Непутёвой Фее приходилось делать вид, что она не знает его, и уходить в другую сторону. А ей было очень трудно уходить от него.

Избранники фей

И всё же скоро произошло то, что должно было произойти, потому что Непутёвая Фея была непутёвая. Она забыла обойти вечером вокруг дерева, и к утру на всех фей напало страшное беспокойство. Они сбежались на поляну и стали тревожно переговариваться:

— Что с нами случилось?

— Что нам теперь делать?

— Как избавиться от этого беспокойства?

Умная Фея призывала их к порядку:

— Успокойтесь! Давайте попробуем во всём разобраться.

Но её никто не слушал, и она сама теряла голову от беспокойства.

— За мной! — закричала Беспокойная Фея, размахивая веткой цветущего жасмина.

И все феи устремились за ней.

— Стойте! Послушайте меня! — пыталась их образумить Умная Фея.

Она немного постояла одна и тоже бросилась вслед за остальными. Феи до самого вечера носились по лесу, а когда солнце зашло, они упали в траву и заснули.

А со следующего дня начали феи влюбляться в первых встречных.

Один человек всегда ходил по лесу с доброй улыбкой, любовался цветами и заслушивался пением птиц. В то утро Добрая Фея увидела его. «Ах, какой добрый человек!» — подумала она и сразу же полюбила его. Но она не знала, что это первый злодей в городе, прозванный Хорьком.

Грустная Фея выбрала задумчивого Музыканта с длинными кудрями; в лесу он играл на флейте грустные мелодии. Откуда ей было знать, что этот весельчак, когда был не в лесу, не признавал ничего, кроме весёлых танцев?

Красивая Фея всегда говорила, что полюбит только великого волшебника. Но ей достался человек, которого в городе звали Киселём, потому что он был безвольный, нерешительный и вообще неизвестно какой. А ей казалось, что это самый необыкновенный человек на свете.

А Коварная Фея и здесь ухитрилась проявить своё коварство: она вскружила голову тому парню в шляпе с пером, с которым Непутёвая Фея танцевала на празднике, потому что знала, что он любит дочь кузнеца и собирается на ней жениться.

Дольше всех держалась Умная Фея: она лучше других понимала, как всё это глупо. Но с ней случилось то же, что и со всеми. Она увидела в лесу человека с книгой; он читал её так внимательно, что ничего не видел и не слышал вокруг. «Ах, какой он умный!» — подумала Умная Фея и тут же влюбилась в него. Если бы она знала, что это Балда, который из-за своей глупости никак не может закончить школу! В лес он приходил для того, чтобы учить здесь уроки: в лесу он становился гораздо умнее.

И остальные феи влюбились так же неудачно.

Теперь феи наряжались как никогда, забросили все дела и думали только о том, как бы понравиться своим избранникам. И они, конечно, им понравились, потому что были добрые, красивые и беззаботные, а такие феи всем нравятся.

Лес в эти дни стал таким волшебным, каким ещё никогда не был: в нём цвели невиданные цветы, яркие, нежные и ароматные, над озёрами горели радуги, и по всему лесу днём и ночью звенело тихое чистое звучание, — люди, которые побывали в это время в лесу, называли его лесной музыкой. Все феи стали такими красивыми, какой до этого была только Красивая Фея, а она стала такой, что на неё невозможно было долго смотреть. «Как мы жили до сих пор? — говорили феи. — Мы не понимали, что такое счастье. Мы были как деревья в лесу. Мы не знали, как хорошо жить на свете». По утрам они с улыбкой просыпались, здоровались с солнцем и бродили по лесу, закутанные в туман, а потом начинали готовиться к встрече со своими избранниками. А когда они уходили, феи с радостью ждали новой встречи. Они собирались вместе, разговаривали о своих любимых и украшали лес. Никогда ещё феи не жили так дружно.

Теперь Непутёвая Фея могла встречаться с ним сколько угодно. Но она по-прежнему не показывалась ему на глаза и только смотрела на него. Непутёвой Фее повезло: первый раз она увидела его не в лесу и поэтому не принимала за другого. В лесу он почти не изменялся; почему так было, фея не знала, и она решила, что всё-таки он немного волшебник.

Но через некоторое время избранники фей заподозрили что-то неладное. Однажды они возвращались из леса все вместе и разговорились о чудесах, которые происходили с ними там. Первым проговорился Балда.

— А вы знаете, братцы, — сказал он с глупой улыбкой, — меня любит одна фея, и она говорит, что я очень умный. Может быть, я и правда умный?

Его подняли на смех, он обиделся и замолчал. Но тут заговорил Музыкант:

— Слушайте, ребята, сейчас вы ещё посмеётесь. Меня тоже любит фея, и, когда я играю на флейте, она слушает, вытирает слёзы и говорит: «Ах, какой ты грустный! Какая печаль в голосе твоей флейты…» — И он очень похоже изобразил Грустную Фею.

Одних этот рассказ развеселил, но другие задумались. И тогда каждый рассказал о том, какая фея его любит и каким считает.

— Всё ясно: нас околдовали, — сказал Хорёк. — Мы должны им отомстить.

— Давайте сыграем с ними какую-нибудь смешную шутку, — предложил Музыкант.

— Может быть, не стоит? Ещё неизвестно, что из этого выйдет, — промямлил Кисель.

Они немного поспорили и решили, что раз феи любят их не такими, какие они есть, больше они не будут ходить в лес. Пусть феи обходятся без них. Нечего их околдовывать, нечего с ними шутки шутить, нечего их сбивать с пути истинного. Жили они без фей и дальше проживут.

Феи в городе

И наступили в лесу невесёлые дни. Феи перестали наряжаться, петь и танцевать; теперь они целыми днями грустили и плакали, даже Весёлая Фея. А лес стал страшным, диким и дремучим, и если кто-нибудь из людей заходил в лес, он спешил поскорее выбраться из него.

— Хватит! — сказала наконец Беспокойная Фея. — Я больше не могу. Давайте пойдём в город и всё выясним.

С тех пор как феи влюбились, она стала самой главной феей в лесу, хотя никто её не выбирал, и все феи её слушались, как раньше слушались Умную Фею.

И феи, одевшись как можно лучше, направились в город. Они шли по улицам, красивые, нарядные и решительные, окружённые цветочным ароматом, и улицы перед ними пустели. Люди никогда не видели фей и очень испугались, хотя феи были совсем не страшные. Укрывшись в домах, жители города наблюдали из окон.

Феи подошли к дому, где жил Хорёк. Добрая Фея постучала в окно, и он вышел.

— Почему ты не приходишь в лес? — спросила фея.

— Потому что ты мне надоела, — усмехнулся Хорёк. — И ты, и твой лес. Уходи отсюда, я к тебе всё равно больше не приду.

— Не разговаривай с ним, — сказала Умная Фея. — Теперь ты видишь, какой он?

— Да, теперь я вижу, — ответила Добрая Фея, чуть не плача.

Феи пошли дальше. Следующим был дом Музыканта, но его не оказалось дома.

— Всегда мне не везёт! — воскликнула Грустная Фея и заплакала.

— Ничего, мы найдём его, — успокоила её Добрая Фея.

Кисель сказал, что он ничего не имеет против, но если все так решили, он будет как все, а вообще он ничего не знает. Балда наговорил таких глупостей, что Умная Фея покраснела от стыда.

— Идёмте в лес, — сказала она феям. — Нам незачем заходить в другие дома: мы и так знаем, что любили совсем не тех. Мы должны забыть их и жить так же радостно и счастливо, как раньше.

Но в этот момент в одном из домов раздались звуки развесёлого танца, и Грустная Фея узнала флейту своего Музыканта. Он увидел в окно её грустное лицо, вышел и сказал:

— Ты хорошая, фея, но мне с тобой скучно и грустно, потому что сам я очень весёлый. Я не приду больше в лес.

— А что там у вас происходит? — спросила Любопытная Фея.

— У нас свадьба, — ответил Музыкант. — Мой друг женится на дочери кузнеца.

— Сейчас я ему устрою свадьбу! — произнёс кто-то сдавленным голосом. Конечно, это была Коварная Фея.

Все феи уговаривали её, но она никого не слушала. Внезапно наступила тишина.

— Мы запрещаем тебе, — сказала Умная Фея. — Наши законы не разрешают делать людям зло.

И Коварной Фее пришлось подчиниться.

Феи вернулись в лес, в полном молчании приготовили маковую настойку, выпили каждая по полколокольчика и принялись за дела. Феи попробовали жить радостно и счастливо, но ничего у них не получилось. Они больше не любили своих избранников, но им совсем не хотелось веселиться и придумывать себе наряды.

— Нам нельзя оставаться в этом лесу, — сказала Умная Фея. — Как только мы покинем его, всё снова будет хорошо.

И феи решили уйти из леса. Но, когда они это решили, Грустная Фея расплакалась:

— Мне грустно! Мне их жалко!

— Мне тоже, — сказала Добрая Фея. — Давайте сделаем для них что-нибудь хорошее. Я сделаю Хорька добрым.

— Я сделаю Балду умным, — сказала Умная Фея.

— Я сделаю Киселя и добрым, и умным, и красивым, — сказала Красивая Фея.

— Я сделаю Музыканта грустным, — сказала Грустная Фея.

— Не смей этого делать! — возмутилась Весёлая Фея.

И все поддержали её.

— Хорошо, — согласилась Грустная Фея. — Пусть он научится играть не только весёлые танцы, но и такие мелодии, которые играл в лесу. Тогда он будет очень хорошим музыкантом.

— Это ты можешь сделать, — разрешила Умная Фея.

И все феи сделали для своих бывших любимых что-то хорошее, даже Коварная Фея, потому что в глубине души она тоже была добрая и даже если делала что-нибудь коварное, в конце концов всё исправляла.

Уход

Непутёвая Фея не ходила в город и не пила настойку. Но все феи были так заняты собой, что не обратили на это внимания, кроме Доброй Феи, которая кое-что знала. А она по своей доброте опять нарушила закон и не выдала подругу.

В тот день, когда феи уходили, Непутёвая Фея сбежала из леса, чтобы они не увели её с собой: если желание одной феи расходится с желанием всех — будет так, как хотят все, потому что у фей считается, что так лучше. Одна фея бессильна против всех, хотя она и фея: такой закон был у фей в этом лесу.

Когда Непутёвая Фея выходила из леса, её остановила Добрая Фея.

— Это всё из-за тебя, — сказала она. — Из-за тебя мы влюбились, из-за тебя страдали, а теперь из-за тебя уходим.

— Я знаю, — ответила Непутёвая Фея, опустив голову. — Но теперь ничего нельзя изменить.

— Теперь нельзя. Но если бы ты с самого начала сделала так, как я говорила, ничего бы не было.

— А разве нужно, чтобы ничего не было? — удивилась Непутёвая Фея.

— Лучше пусть бы ничего не было, чем-то, что было. Феи должны жить спокойно.

Непутёвая Фея промолчала, потому что не знала, как должны жить феи.

— Тебя хоть совесть мучит? — спросила Добрая Фея.

— Ещё как!

— Это хорошо. Значит, ты не совсем плохая фея. Ладно, я не буду говорить феям, что это ты во всём виновата: я добрая. Ты не уйдёшь с нами?

— Нет, я не могу, — сказала Непутёвая Фея.

— Жаль, что ты не слушаешь добрых советов. Ну, поступай как знаешь.

Феи обнялись, пожелали друг другу всего хорошего и расстались.

Вечером Непутёвая Фея пошла к морю посмотреть, как заходит солнце, чтобы не было так страшно остаться одной. Солнце медленно остывало и гасло, по всему небу разливался разноцветный огонь; он невидимо подбирался к облакам, они вспыхивали, разгорались, а потом огонь уходил из них и они снова становились просто серыми или белыми.

Солнце скрылось, всё затихло, и ночь бросила на землю синюю тень. Загорелись звёзды; они сверкали в небе, отражались в море и играли с волнами. Прилетел ветер.

— Здравствуй, ветер, — тихо сказала фея.

Он растрепал ей платье и волосы, но понял, что ей сейчас не до него, и притаился в стороне.

— Отойди подальше, — сказал фея. — Подожди меня, если хочешь.

Ветер взвился вверх, пошумел в верхушках деревьев и куда-то улетел.

И вдруг её неудержимо потянуло в лес, туда, где феи: в это время они собрались у Старого Дуба, чтобы проститься с лесом и уйти. Какая-то сила чуть не унесла её против воли, но фея успела выпустить из рук лист Старого Дуба, который захватила с собой. Он постоял в воздухе, вспыхнул и исчез. Фея успокоилась. И сразу почувствовала себя сильной и свободной, какой никогда ещё не была. Она знала, что это значит: феи ушли из леса.

Ветер сорвался откуда-то сверху и закружил её. Они вместе помчались через лес, среди спящих зверей, деревьев и цветов, по тропинке и мимо озера, пока не очутились в том лесу, где жила фея. Ветер осыпая её лепестками цветов и листьями и полетел своей дорогой.

Когда феи уходили, они не заметили, что с ними нет Непутёвой Феи: ей помог лист Старого Дуба. Потом, в другом лесу, феи, конечно, вспомнили о ней, но было уже поздно: они забыли дорогу в лес, из которого ушли. Зато они помнили запахи цветов, горы, деревья, ручьи; помнили песни, очертания облаков, голоса людей и птиц.

Встреча

В эту ночь фея сладко спала в своей постели из душистой сухой травы и тополиного пуха, и ей снился розовый звенящий сон. Утром солнце коснулось лучами её ресниц, и она проснулась. Фея улыбнулась, посмотрела на солнце и сказала:

— Здравствуй, солнышко!

Она всегда здоровалась с ним, даже тогда, когда его не было видно за тучами: она знала, что солнце всё равно там, на небе, что оно взойдёт, что бы ни случилось. А знать, что солнце взойдёт, — очень важно для феи.

Она ходила по лесу и не узнавала его: лес стал печальным и сумрачным, потому что феи ушли из него. Фея остановилась на берегу мутного озера. Ей было очень грустно. Она вспоминала всех фей и жалела, что никогда больше не увидит их.

Вдруг её кто-то позвал. Она оглянулась и увидела Оленёнка. Фея обняла Оленёнка за шею и спросила:

— Почему ты пришёл?

— Я пришёл к тебе, — ответил Оленёнок, — ты ведь теперь одна. Можно я буду жить в твоём лесу?

— Конечно, можно, — обрадовалась фея, — только в моём лесу нет оленей, тебе будет скучно одному.

— Нет, — ответил Оленёнок. — Я буду не один, а с тобой. А к оленям иногда буду приходить в гости.

Фея засмеялась от радости и бросила в воду василёк — озеро тут же стало голубым, и в нём заиграло солнечное серебро.

— Одуванчики, идите сюда, — позвала фея.

Одуванчики насыплись перед ней пушистым ворохом и сплелись в венок. Фея подняла его над головой. Солнечные лучи заискрились на одуванчиках и остались там.

Фея надела сияющий венок и обратилась к лесу:

— Здравствуй, лес! Это я, Непутёвая Фея, я осталась с тобой. Но теперь меня зовут Фея Солнечных Одуванчиков, это имя мне больше нравится. Стань таким, каким ты был.

Фея и Оленёнок обошли весь лес. Она разговаривала с деревьями, цветами, птицами и зверями — и всё радостно отзывалось ей. Лес снова стал волшебным. А венок из солнечных одуванчиков никогда не вял и светился даже ночью и в дождь. Но Фею Солнечных Одуванчиков все называли просто Феей: её можно было так называть, потому что теперь она была единственной феей в лесу.

Она иногда грустила о других феях, но зато Оленёнок всегда был с ней, даже часто сопровождал Фею, когда в лес приходил он. Так они и шли: он, Фея и Оленёнок, а он думал, что идёт один.

Однажды утром Оленёнок заметил, что Фея ведёт себя как-то странно: она поздоровалась с солнцем два раза, забыла на траве цветы, приготовленные для украшения платья, и даже не заметила двух синичек, которые кружились над ней и хотели ей что-то сказать.

— Что с тобой? — спросил Оленёнок. — Может быть, ты заболела?

— Феи не болеют, — ответила Фея. — Знаешь, Оленёнок, я хочу, чтобы он сегодня увидел меня. Как по-твоему, он может меня полюбить?

— А разве ты не можешь сделать так, чтобы он тебя полюбил? — удивился Оленёнок.

— Я могу. Но мне хочется, чтобы он полюбил меня сам, — сказала Фея. — Я ничего не буду для этого делать. Только я боюсь: вдруг он меня не полюбит?

— Не бойся, ты сегодня очень красивая, — сказал Оленёнок.

Фея посмотрела в зеркало и улыбнулась. Потом она увидела синичек, поговорила с ними, взглянула на цветы — и они вернулись на своё место, туда, где цвели.

Закончив свои дела, Фея направилась к Старому Дубу. Она почтительно поздоровалась с ним и коснулась его шершавого тёплого ствола. Старый Дуб всегда помогал Фее, когда ей приходилось трудно, и она любила его, но немного побаивалась, потому что он был огромный, мудрый и молчаливый и при нём она особенно ясно понимала, какая она непутёвая. Фея долго стояла под Старым Дубом, слушая, как шумят его листья, но так и не смогла успокоиться.

Когда Фея почувствовала, что он вошёл в лес, она сорвала узорный дубовый лист и пошла ему навстречу.

Он увидел Фею. Она стояла совсем близко от него, положив руку на ствол дерева, в простом зелёном платье из травы и листьев, смотрела на него и улыбалась.

— Вот мы и встретились, — сказала она.

— Кто ты? — спросил он, хотя сразу было видно, что это фея.

— Я Фея Солнечных Одуванчиков.

— Фей не бывает, — сказал он. — Теперь я вспомнил: я видел тебя на празднике. Ты живёшь в городе?

— Я живу в лесу, — ответила Фея.

— А ты не знаешь, кто положил цветы на моё окно? С каждым днём они становятся всё красивее. Это твои цветы?

— Да, — сказала Фея. — Я боялась, что ты их выбросишь.

— Нет, я поставил их в воду. Но таких цветов не бывает. И фей не бывает. Я знаю это совершенно точно.

— Но ты же видел эти цветы, — засмеялась Фея. — И меня видишь.

— Я должен уйти отсюда, — сказал он. — Почему я вспомнил об этих цветах, когда увидел тебя? Мне кажется, что это не я, потому что я готов поверить во все эти глупости.

— Не надо уходить, — попросила Фея. — Я сделаю так, что силы моего леса не будут действовать на тебя.

Она подбросила вверх лист Старого Дуба, и лист превратился в облако ароматной зелёной пыли. Облако медленно рассеялось.

— Почему ты выдаёшь себя за фею? — спросил он.

— Я и есть фея.

Он усмехнулся, и Фея поняла, что он ей не верит, но не стала с ним спорить. Она протянула руки к солнцу, и вдруг лучи стали обвиваться вокруг неё, превращаясь в сверкающее одеяние. Ветер принёс тончайшие кружева из морской пены и набросил их на неё: жёлтые, красные, фиолетовые цветы ложились на солнечную ткань, то бледнея, то вспыхивая; разными оттенками переливалось ожерелье из капелек росы.

— Пойдём со мной, — позвала Фея.

И они долго ходили по лесу. Он узнал много такого, чего ни одна фея не открывала человеку, и ему ничего больше не оставалось, как поверить в это.

Когда он собрался уходить, Фея сказала:

— Ты приходил в лес, потому что он звал тебя. Теперь он не будет тебя звать. Ты придёшь?

— Приду, — ответил он. — Я должен разобраться в твоих чудесах.

Вечер чудес

Он приходил в лес по-прежнему. Иногда они с Феей не встречались, иногда просто здоровались и расходились, иногда шли рядом, о чём-нибудь разговаривая. Они были очень разные. Он занимался наукой, знал много серьёзных вещей и читал умные книги, а Фея ничего не читала и знала совсем другое: стихи, которые носились в воздухе, песни, приходившие к ней неизвестно откуда, и всякую «фейскую ерунду», как он говорил.

Фея хотела быть похожей на него, чтобы он полюбил её, и попросила его принести ей какую-нибудь умную книгу. Он принёс. Когда он ушёл, Фея поцеловала книгу и стала её читать. Сначала всё было понятно и интересно, но потом вдруг то, о чём говорилось в книге, стало превращаться для неё в старые пни, солнечные блики и чашечки цветов. Она видела его, слышала его голос и больше ничего не могла понять.

Она закрыла книгу, прижала её к сердцу и ходила с ней по лесу, пока не стало совсем темно. «Я очень глупая, — думала она. — Он не может полюбить такую глупую фею».

— Оленёнок, я глупая? — спросила она утром.

Оленёнок подумал и ответил:

— Не знаю, я ещё маленький. Спроси у Старого Дуба.

— А за что ты меня любишь?

— Не знаю.

— Наверное, мы с тобой оба глупые, — решила Фея.

И никогда больше она не читала умные книги.

Незаметно прошло лето, наступила осень.

Шёл дождь, лес стоял золотой и безмолвный, озеро потемнело, и в нём плавали жёлтые листья. Фее было очень грустно, потому что он давно не приходил. И Оленёнка в этот день не было: он ушёл в свой лес. Фея села на большой пень и закрыла глаза. Она не заметила, как солнце успело пройти почти весь свой путь по небу.

— Что с тобой? — вдруг спросил его голос.

Фея спрыгнула с пня, посмотрела на него и заплакала.

— Хочешь, я сделаю так, что это пройдёт? — спросил он.

— Сделай, — сказала Фея.

Он ничего не делал, просто улыбнулся и подал ей букет цветов; такие цветы никогда не росли в лесу.

— Откуда у тебя такие красивые цветы? — удивилась Фея.

— Я их придумал. Они тебе нравятся?

— Очень. А как ты их сделал? Ты ведь не фея и не волшебник.

— Я многому научился, — сказал он, — и теперь вижу, что не зря ходил в лес.

— А что ещё ты умеешь?

— Показать?

— Покажи!

Он снял с её головы венок из солнечных одуванчиков и примерил его перед зеркалом, как это делали феи, когда надевали что-нибудь новое; зеркало он сделал по способу фей.

— Сегодня я буду феей вместо тебя, — сказал он.

И начались чудеса. За один вечер он натворил их столько, что Фея не успевала удивляться. Ей было весело и немного страшно. А он был красивый, весёлый и озорной, смотрел на неё смеющимися глазами и придумывал всё новые и новые чудеса. В лесу всё пело и звенело от счастья, и Фее казалось, что так было и так будет всегда.

— Помнишь праздник? — спросил он. — Тогда ты пригласила меня танцевать. Теперь я приглашаю тебя.

Они танцевали в золотом осеннем лесу до поздней ночи. Тихо звучала лесная музыка, падали на землю листья, свежий осенний воздух неподвижно стоял над лесом.

Он поцеловал её. Это было самое удивительное чудо за весь этот вечер чудес, и Фея сказала:

— Я люблю тебя.

Лесной музыки больше не было. Он молчал и смотрел в сторону. Стало темно и холодно. Он снял венок из солнечных одуванчиков и отдал его Фее.

С этого дня всё изменилось: он почти перестал приходить в лес, а когда приходил, не обращал на Фею никакого внимания. Она спросила, что с ним случилось, но он не ответил. И Фея больше не разговаривала с ним. Она ходила по лесу хмурая и молчаливая, в одном и том же зелёном платье; ей не хотелось ни смотреть в зеркало, ни слушать, как звенят капли дождя, падая в озеро, а венок из солнечных одуванчиков где-то затерялся.

Тихим синим вечером она спросила у Старого Дуба:

— Почему он стал таким?

— Потому что он не любит тебя, — ответил Старый Дуб.

— Пусть не любит, если не хочет, но почему он со мной не разговаривает? Разве можно так обращаться с феей, которая тебя любит?

— Не знаю, — сказал Старый Дуб. — Иногда люди ведут себя так, что даже я ничего не понимаю.

— Что же мне делать?

— Надень красивое платье, посмотри в зеркало и поиграй с Оленёнком, — сказал Старый Дуб, — ты о нём совсем забыла. А твой венок под липой, которая рядом с тропинкой, что ведёт к озеру, как раз напротив двух берёз. Ты становишься всё больше похожа на человека, а это нехорошо. Ты должна быть феей.

И Фея сделала так, как сказал Старый Дуб. Она нашла венок, cнова стала наряжаться и заниматься своими делами, а Оленёнок всегда был с ней. Но она почти совсем перестала улыбаться.

Прощание

Теперь Фея смотрела на него только издали, и всегда на его лице была тень какой-то тёмной мысли. Один раз она не выдержала, подошла к нему и спросила:

— Ты думаешь о чём-то плохом?

— Нет, о хорошем, — ответил он.

— О чём ты думаешь?

— О том, — сказал он, — что можно довести себя до совершенства: можно научиться так управлять своими чувствами, что они не будут тебе мешать. Например, если ты считаешь, что тебе не надо кого-то любить или о чём-то беспокоиться, ты говоришь себе, что этого нет, — и этого не будет. Человек станет свободным: он будет жить без горя, страха и привязанностей и всё своё время, за исключением отдыха, сможет употребить на занятия чем-нибудь полезным.

— Как странно ты стал говорить… — сказала Фея. — Так пишут умные книги, а не разговаривают.

— Я так и думал, что ты ничего не поймёшь.

— Нет, я поняла. Ты хочешь уйти от себя. Не надо этого делать.

— Ты говоришь глупости, — усмехнулся он. — Просто я хочу себя усовершенствовать и заниматься только наукой.

— Послушай меня, — сказала Фея. — Ты понимаешь, что я говорю? И послушай себя.

Он прислушался к её голосу: она говорила на языке, похожем на шелест листьев и звон ручья; слова были ему незнакомы, но он понимал всё, что она говорила.

— Я понимаю тебя, но не знаю, как мне это удаётся, — ответил он на том же языке.

— Ты говоришь на языке фей, — объяснила она. — Мы с тобой и раньше иногда говорили на нём, только ты не замечал. Пока ты можешь говорить на нашем языке, ты не станешь таким, каким хочешь быть.

— Ты плохо знаешь меня, — ответил он. — Я могу сделать почти всё, что захочу. Ты ведь видишь, что я уже сильно изменился?

— Да, я вижу, — вздохнула Фея.

После этого разговора она долго не видела его. Сначала она считала, сколько дней его не было: день золотой, день ветреный, день тихий, день туманный… Потом перестала считать и целыми днями бродила по лесу, смотрела в озеро, пела грустные песни и ждала его.

Он пришёл. Ей показалось, что это не он. Но это был он, только глаза его стали холодными и прозрачными, как льдинки.

— Я пришёл проститься, — сказал он спокойным голосом. — Завтра я уезжаю.

— Подожди, — чуть слышно проговорила Фея, — я сейчас вернусь.

Она исчезла. Лес замер. Не играл ветер в ветвях деревьев, не пели птицы, не прыгали белки. Над лесом повисла серая тень, и солнце виднелось сквозь неё бледным синим кругом.

— Где ты? — спросил он. — Посмотри, что стало с твоим лесом.

И он увидел Фею. Она стояла, прислонившись к дереву.

— Это пройдёт, — сказала она. — Видишь, лес уже оживает.

На дереве, под которым стояла Фея, шевельнулись листья, её цветочное платье медленно колыхнулось — это её утешал ветер. Вдалеке запела птица.

— Ты едешь заниматься своей наукой? — спросила она.

— Да.

— Надолго?

— Считай, что навсегда, — ответил он. — Я не должен тебя видеть, это отвлекает меня. И в лесу мне больше незачем бывать: я понял всё, что мне было нужно.

— Ты уже не такой, как был, — сказала Фея. — Ты правильно говорил, что всё можешь. Но ещё не поздно, ещё можно всё изменить.

— Нет. Пусть будет так, как я решил.

Они стояли в холодном лесу, с деревьев тихо и медленно падали листья, и от этого по всему лесу стоял шорох, будто там бродил кто-то грустный и одинокий.

— Я люблю тебя больше солнца, — сказала Фея, — а фея никого не должна любить больше, чем солнце.

— Забудь меня, — сказал он, — а я забуду тебя. Всё это пройдёт.

— Нет, я тебя не забуду, — ответила Фея, — и ты меня не забывай.

— Мне пора, — сказал он, взглянув на часы; они у него были очень точные.

— Почему ты поцеловал меня в тот вечер? — спросила Фея. — И почему всё тогда было так хорошо?

В это время они дошли дол края леса.

— Просто это был вечер чудес, — ответил он.

И он ушёл. Фея смотрела ему вслед, и когда его не стало видно, она ещё долго смотрела в ту сторону, куда он ушёл.

— Пойдём в лес, — сказал Оленёнок. — И не надо плакать, а то ты стала совсем как Грустная Фея.

Оленёнок знал всех фей, хотя никогда не видел их: Фея Солнечных Одуванчиков часто ему о них рассказывала.

Три волшебных слова

Прошло несколько лет. Он стал знаменитым учёным и даже научился делать открытия. Все дни у него были рассчитаны по часам и минутам, и он всегда работал и отдыхал в точно назначенное время. Он завёл тетрадь, в которую записывал потерянное время: если он не работал, когда надо было работать, или плохо отдыхал, когда полагалось отдыхать, такое время считалось потерянным. Но этого времени становилось всё меньше. Он никого не любил, никогда не жалел о том, что случилось, и о том, что не сбылось. Жил он в столице королевства и не вспоминал о фее и о лесе.

Но пришло письмо от матери. Она писала, что отец болен, и просил приехать. Ещё она писала о том, что в городе давно наступила весна и что под окнами у них растут необыкновенные цветы, которые никто не сажал. Он подумал ровно пять минут, собрался и поехал.

Дома он жил так же, как в столице: занимался наукой, отмечал потерянное время и каждый день плавал в море и гулял, потому что это полезно для здоровья и для занятий наукой. В лес он не ходил. Но ему постоянно казалось, что кто-то смотрит на него, идёт с ним рядом, думает о нём. Однажды вечером он спросил:

— Кто здесь?

Из-за дерева вышла Фея и что-то сказала. Он не понял.

— Ты уже забыл мой язык, — грустно проговорила она. — Я с тобой поздоровалась.

— Здравствуй, — ответил он. — Зачем ты пришла? Только говори быстро. — Он взглянул на свои точные часы. — Время моего отдыха кончается, мне надо работать. У меня осталось три минуты.

— Мы так давно не виделись, — сказала Фея. — Почему ты не приходишь в лес? Ты совсем забыл меня?

— Нет, я тебя помню.

— Я хочу, чтобы всё было как раньше, — сказала Фея. — Чтобы мы с тобой вместе ходили по лесу, чтобы ты иногда разговаривал со мной, а я смотрела на тебя и радовалась. Если не любишь меня — не надо. Только приходи в лес.

— Нет, Фея, у меня нет на это времени. И не ходи за мной, ты мне мешаешь.

Фея долго-долго посмотрела на него — так, чтобы запомнить навсегда.

— Прощай, — сказала она.

— Прощай, — сказал он.

Простившись с Феей, он пришёл домой и узнал от матери, что отец умер. Он выслушал её и ушёл в свою комнату, потому что по расписанию ему надо было работать: он писал какую-то очень умную книгу. Но ему мешали мысли об отце и о Фее, и он никак не мог их отогнать. В соседней комнате плакала мать. Он пошел к ней.

— Не плачь, — сказал он. — Подумай о том, что это обычное явление. Если человек умер, мы не можем этого изменить. Так стоит ли плакать?

Мать пристально посмотрела на него:

— Иди в лес. Может быть, это поможет.

— Зачем? — удивился он.

— Когда с человеком происходит что-то странное, ему надо идти в лес, об этом знают все в городе, — ответила мать.

Он попробовал ещё немного поработать, но не смог. Перед сном он записал в тетрадь потерянное время: в этот день он потерял очень много времени и не выполнил намеченного. Он долго не мог заснуть. В окно светили звёзды, а он смотрел на них и вспоминал о том, что было с ним с тех пор, как он уехал отсюда. Но он ничего не мог вспомнить, кроме своей науки, и ему показалось, что всё это время его не было.

Он встал и пошёл в лес. Но лес его не узнал. Ни одно дерево не зашумело, ни одна травинка не всколыхнулась. В лесу стояла тишина, и иногда среди этой тишины раздавался протяжный крик ночной птицы.

Фея видела его в эту ночь. Она проснулась, как только он вошёл в лес. Но теперь ей нельзя было подходить к нему, и она, только взглянув, побежала к Старому Дубу. Она села на землю рядом с ним и обняла его могучий ствол.

— Я всё знаю, не надо мне ничего рассказывать, — сказал Старый Дуб. — Отдохни и успокойся.

И всю ночь он тихо шелестел над ней, передавая ей свою силу и спокойствие.

— Старый Дуб, — сказала Фея на рассвете, — мне кажется, что без трёх волшебных слов не обойтись.

— Только сначала хорошо подумай, — ответил Старый Дуб. — В нашем лесу их ещё никто не произносил.

— Я думала об этом всю ночь. Мне очень страшно: ведь никто не знает, что из этого может получиться. Но спасти его можно только так.

— И всё-таки подумай ещё раз, — посоветовал Старый Дуб.

— Он не сможет так жить, — сказала Фея. — И наукой заниматься не сможет. Он так далеко ушёл от себя, что сам уже не вернётся. Надо ему помочь.

Старый Дуб понял, что Фея его не послушает, что бы он ни говорил.

— Когда взошло солнце, Фея сорвала дубовый лист, повернула его так, чтобы на него упал солнечный луч, и сказала про себя три волшебных слова, которые нельзя произносить вслух. Поклонилась солнцу, прижалась лицом к коре Старого Дуба и скрылась в лесу.

Там её ждал большой стройный Олень. Это был тот самый Оленёнок, он так и остался её другом. Теперь в лесу было много оленей: они пришли из того леса, где когда-то жил Оленёнок.

— Помнишь, как ты пришла в мой лес, когда я думал о своей матери? — спросил Олень. — Мне тогда было плохо, но я увидел тебя — и всё прошло.

— Да, Олень, я помню. И я помню, как ты пришёл в мой лес, когда я осталась одна. Ты был тогда ещё маленький. А теперь ты большой и сильный. Но ты ведь всё равно любишь меня?

— Ты же сама знаешь. Пойдём по лесу, как всегда.

— Мне сейчас некогда, Оленёнок; подожди меня немного, — попросила Фея. — А потом мы целый день будем ходить по лесу.

Фея вошла в его комнату. Он спал и видел страшный сон. Она махнула рукой, и сон перестал ему сниться, но он почувствовал, что Фея здесь, и начал просыпаться. Тогда она оставила у него на подушке дубовый лист и ушла.

Лист Старого Дуба

Он увидел лист и хотел выбросить его в окно, но не смог: он понял, что это лист Старого Дуба. Он положил его в книгу и убрал подальше, чтобы не думать о том, что в ней лежит лист Старого Дуба. Но это не помогло. Он всё время думал об этом листе и о Фее.

Он вошёл в комнату, где умер его отец. Там сидела мать и тихо плакала. Он тоже заплакал и погладил её седые волосы.

— Я не знаю, чем тебя утешить, мама, — сказал он.

— Ты уже утешил меня, — отозвалась она.

Они сидели рядом, то молчали, то разговаривали об отце, и лицо матери прояснялось.

В конце дня он нашёл книгу, взял дубовый лист и положил его на ладонь: лист был живой и тёплый, и от него шёл таинственный запах леса.

Он открыл окно. В лицо ему золотом полыхнуло солнце.

— Здравствуй, солнце! — сказал он вдруг, как Фея.

Он вышел. На него налетел ветер, и он обрадовался ветру, как давнему другу. Он вошёл в лес. Деревья радостно зашумели, цветы запахли сильнее, свежая волна прошла по всему лесу. Ещё издали он увидел Старый Дуб.

— Здравствуй, Старый Дуб! — сказал он. — Я вернулся.

И тут появилась Фея. Они взялись за руки и пошли по лесу, не говоря ни слова. Лес овевал их прохладой, звуками и ароматами, и все печали отходили от них. Они не заметили, как наступила ночь. Весь лес осветился лунным сиянием и замер в глубоком сне, зазвучала лесная музыка, и их окутало голубое туманное облако. Такой чудесной ночи ещё не было в этом лесу.

Приближался рассвет. Звёзды гасли одна за другой, ночь таяла. Проснулся ветер, прошёлся по всему лесу и скрылся вдали. В лесу начиналось что-то необычное: птицы пели незнакомыми тревожными голосами, над деревьями вспыхивал странный свет.

— Уходи скорее, тебе нельзя больше оставаться здесь, — сказала Фея.

— Как же я могу оставить тебя в таком страшном лесу? Ведь я люблю тебя, — сказал он.

Но Фея смотрела на него печально:

— Ты перестанешь любить меня, как только взойдёт солнце. Но ты сможешь заниматься наукой и, может быть, полюбишь кого-нибудь по-настоящему.

— Но я хочу любить только тебя.

— Это пройдёт, — грустно улыбнулась Фея. — Когда я произносила три волшебных слова, я не знала, что ты полюбишь меня. И теперь не понимаю, что происходит с лесом. Я только знаю, что всё кончится с восходом солнца. Иди. И никогда больше не приходи в лес.

Но он не уходил.

— Скажи ещё раз, что ты любишь меня, — попросила Фея.

— Люблю, — сказал он.

И Фея исчезла.

Восход солнца

По лесу шёл Олень, слегка прихрамывая на одну ногу и переступая через упавшие деревья. Он звал Фею, но она не отзывалась. Лес казался мёртвым, и идти по нему было страшно.

Наконец Олень увидел Фею: она неподвижно лежала под Старым Дубом. У Дуба высохло несколько веток, и земля под ним была усыпана жёлтыми листьями.

— Фея! — позвал он. — Это я, Олень.

Фея открыла глаза.

— Бедный Олень! — воскликнула она и заплакала. — Бедный Старый Дуб! Бедный мой лес! А он? Как я теперь буду жить без него?

— Не плачь, — сказал Старый Дуб. — Всё проходит, всё когда-нибудь кончается. С тобой весь лес, и мы все тебя любим.

— Пойдём со мной, — сказал Олень. — У моей Оленихи сегодня ночью родился сын, он смешной и очень хорошенький. Ты увидишь его, и тебе станет легче.

Фея обняла Оленя и снова заплакала. Она дотронулась до поникшего цветка, но он не ожил. И дерево, лежавшее недалеко от Старого Дуба, не встало от её прикосновения.

— Их уже не вернёшь, — сказал Старый Дуб. — Сохрани хотя бы то, что осталось.

Фея подходила к живым деревьям, но они не отвечали ей.

— Прости меня, лес, — сказала Фея, — я виновата перед тобой. Давай жить по-прежнему, я больше не обижу тебя.

На дереве, стоявшем рядом с Феей, чуть заметно задрожали листья. И другие деревья тихо зашумели. Цветы стали медленно раскрываться, послышались неуверенные птичьи голоса.

Взошло солнце.

— Здравствуй, солнце! — сказала Фея.

И увидела его.

— Зачем ты пришёл? — спросила она испуганно. — Ведь солнце взошло.

— Ну и что? — ответил он.

— Если оно взошло — значит, ты меня уже не любишь.

— Ничего не значит.

Фея смотрела на него и молчала.

— Объясни ей, Олень, — попросил он.

— По-моему, он тебя любит, — сказал Олень.

— Правда? — спросила Фея.

— Правда, — ответил он.

Фея смахнула слёзы, обняла Оленя, звонко рассмеялась и сказала:

— Пойдёмте смотреть на оленёнка.

Утро во дворце

В добрые старые времена жил на свете король Фердинанд Третий. Он старался быть хорошим королём, но это ему плохо удавалось, потому что он очень любил рисовать. Гораздо больше, чем управлять государством.

У Фердинанда Третьего, как и у всех королей, было много королевских обязанностей, но только одну из них он выполнял с удовольствием: он любил участвовать в придворных балах и увеселительных прогулках. А было ещё множество королевских обязанностей, которые отнимали много времени и не доставляли никакого удовольствия. Поэтому Фердинанд Третий не слишком радовался тому, что он король.

Всё началось в день приёма послов. А этот день, как и все другие, начался с утра. Хотя, может быть, никто во дворце, кроме короля, этого не заметил. Он открыл окно, посмотрел на солнце, дома и деревья и взялся за кисть. Окно он так и оставил открытым, потому что ему нравилось, чтобы по комнате гулял ветер.

Когда король рисовал, он был похож не на короля, а на художника, и напевал песни, которых не знают короли. А Фердинанд Третий знал эти песни потому, что иногда, когда его особенно донимали королевские обязанности, он тайком уходил из дворца. И тогда он видел, слышал и узнавал такое, чего короли обычно не видят, не слышат и не знают.

— Молодец, Фердинанд! — сам себе сказал король, немного отступив от своей картины и глядя на неё прищуренными глазами. — Но что-то мне жёлтый цвет не нравится.

Фердинанд Третий давно уже понял, что король ни с кем не может поговорить по душам, кроме самого себя, и с тех пор говорил по душам только с собой.

Он подошёл к окну и налил вина в высокий хрустальный бокал. Солнечные лучи вспыхнули в тёмно-золотом вине, заиграли в узорах хрусталя. Король замер: это был тот самый глубокий и радостный жёлтый цвет, которого он добивался. Это был такой цвет, что, если долго смотреть на него, в глубине души что-то начинало светиться и в этом свете исчезали заботы и неприятности.

За дверью послышались лёгкие решительные шаги. Король поставил бокал на подоконник, схватил одну из своих картин, выставил её на самом видном месте и сделал вид, что смотрит в окно. В комнату вошла его жена, королева Матильда. Она была в изящном бледно-сиреневом платье и в дурном настроении.

— Доброе утро, ваше величество! — сказала она высокомерно.

— Доброе утро, ваше величество! — отозвался король, отвесив ей церемонный поклон.

— Вы опять напились? — спросила королева, взглянув на бокал с вином.

Она считала Фердинанда Третьего страшным пьяницей и никогда не упускала случая сказать ему об этом, хотя он пил ничуть не больше, чем другие короли. Правда, эту странность королевы можно было понять. Её отец, тоже король, прославился тем, что его не мог перепить ни один король, герцог и граф, а однажды он даже пил на спор с сапожником, которого не мог перепить ни один сапожник в королевстве, и вышел из спора победителем. А два брата королевы несколько раз перепивали отца, но, конечно, когда он был не в ударе. Поэтому королева Матильда была уверена, что все короли и принцы только и думают, как бы выпить.

— Позвольте спросить, ваше величество, — галантно осведомился король, — что привело вас сюда в столь ранний час?

— Я пришла напомнить вам, ваше величество, что сегодня день приёма послов, чтобы вы не успели напиться, — сказала королева. — Но, кажется, я уже опоздала.

— А я думал, что вы пришли, чтобы испортить мне настроение.

— Мне нет никакого дела до вашего настроения, — сказала королева, — но я забочусь о чести государства и поэтому прошу вас помнить, что сегодня день приёма послов.

Фердинанду Третьему было очень скучно слушать королеву, а может быть, и самой королеве было скучно говорить такие скучные вещи, но она считала, что это её королевская обязанность.

— Не правда ли, ваше величество, сегодня чудесное утро? — сказал король, чтобы отвлечь королеву от забот о чести государства.

— Мне нет никакого дела до этого чудесного утра, — ответила королева. — В отличие от вас, мне некогда любоваться природой.

— Жаль, — заметил король, глядя куда-то в сторону, — иногда это доставляет большое удовольствие.

Проследив за взглядом короля, Матильда увидела картину, которую он выставил перед её приходом. На ней была пустынная равнина, унылое серое небо и тонкие деревья, склонившиеся под ветром. Как и все картины, которые рисовал Фердинанд Третий, она была не совсем обыкновенная. И поэтому чем дольше смотрела на неё королева, тем ей становилось грустнее и тоскливее.

— Боже мой, какая тоска! — простонала она, опускаясь в кресло.

— Вы правы, — подтвердил король. — Я чуть не взбесился от тоски, пока писал её.

Он преспокойно отвернулся от королевы и снова стал смотреть, как играет вино под солнцем.

— Долго это будет продолжаться? — взмолилась королева.

— Пока вы будете смотреть на картину и ещё минут пять, — ответил король.

Королева встала. Её красивые холодные глаза сузились от гнева.

— Хорошо, ваше величество, — сказала она. — Сейчас выиграли вы, но я ещё отыграюсь.

— Желаю успеха, — ответил король.

Королева Матильда смерила его презрительным взглядом и вышла. А король, напевая уличную песню, стал смешивать краски, чтобы получить тот цвет, который он увидел в бокале вина. Но цвет никак не получался. Король сел в кресло и задумался.

Придворная дама

Вдруг он услышал, что кто-то идёт по коридору и поёт. Король удивился, что кто-то, кроме него, поёт во дворце, и ему захотелось посмотреть, кто это. Когда голос приблизился, он открыл дверь и увидел незнакомую красавицу. Хотя, может быть, она была и не красавица, просто хорошенькая и очень милая. Он взял её за пышный розовый рукав, и не успела она опомниться, как очутилась в мастерской короля.

— Ах, ваше величество! — вскрикнула она немного нараспев.

Король весело рассмеялся.

— Почему вы поёте во дворце? — спросил он.

— Разве это запрещено, ваше величество? — Незнакомка подняла на него глаза; они были большие, серые и серьёзные, а лицо — золотистое от лёгкого загара.

— Нет, не запрещено. Но я никогда не слышал, чтобы во дворце пел кто-нибудь, кроме меня.

— Если вам не нравится, я больше не буду петь.

— Нет, что вы, мне очень нравится, — сказал король, — только скоро вы перестанете петь.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что это дворец. Скоро вы сами всё поймёте.

— А дома я всегда пела, — сказала незнакомка. — Я только что приехала из провинции.

— Кто вы?

— Меня зовут графиня Элеонора, — ответила она, сделав реверанс. — Я новая придворная дама королевы Матильды.

— Я буду называть вас просто Эль, — сказал король, ласково улыбаясь, — потому что вы мне нравитесь. Я думаю, что с вами даже можно поговорить по душам. Вы совсем не похожи на придворную даму королевы Матильды.

— А на кого я похожа?

— На одну цветочницу. Она продаёт цветы на углу, недалеко от дворца, а когда поблизости никого нет, что-то тихонько напевает. И улыбка у неё такая же, как у вас. А в остальном вы на неё совсем не похожи.

— Какая же у неё улыбка?

— Не знаю, улыбку трудно объяснить. Это очень хорошая улыбка, так улыбаются простые и добрые девушки. А придворные дамы так не улыбаются. Я вам нравлюсь? — вдруг спросил король.

Элеонора посмотрела на него и опустила глаза. Фердинанд Третий был молодой, высокий и стройный, каштановые волосы падали на плечи мягкими волнами, тёмные глаза смотрели задумчиво и немного насмешливо. Он очень нравился дамам, придворным и непридворным. А впрочем, это не удивительно: почему-то многим дамам нравятся короли, и даже не такие красивые, как Фердинанд Третий.

— Что же вы не отвечаете? — еле сдерживаясь от смеха, спросил король. — Я вижу, что нравлюсь вам. А почему? Потому что я красивый?

— Нет.

— Что значит «нет»? Вы хотите сказать, что я не красивый?

— Красивый. Ваше величество очень красивы, — поправилась Элеонора. — Но вы мне нравитесь не поэтому.

— А почему? — веселился Фердинанд Третий. — Потому что я король?

— Нет. Потому что вы не похожи на короля. А то, что вы мне нравитесь, ничего не значит. Вы мне просто нравитесь. И перестаньте надо мной смеяться, — строго проговорила Элеонора.

— Я смеюсь не над вами, а от удовольствия, — сказал король. — Мне приятно с вами разговаривать. И ещё мне приятно, что вы забываете прибавлять чуть ли не к каждому слову «ваше величество».

— Я постараюсь не забывать, ваше величество.

— Нет-нет, лучше забывайте. Давайте выпьем, — предложил король.

— Что? — испугалась Элеонора. — Королева Матильда говорила…

— Королева Матильда говорила неправильно, — перебил король. — Она постоянно говорит о том, что я пью, но это неправда. Я пью только тогда, когда надо.

— А сейчас разве надо?

— Конечно. Я выпью за вас, а вы за меня. И вы, Эль, с этой минуты никогда не будете называть меня «ваше величество». Для вас я не король, а просто художник Фердинанд.

В это время Элеонора увидела картину, которая только что нагнала такую тоску на королеву Матильду, и на её лице тоже появилось тоскливое выражение.

— Не смотрите, — сказал король, отвернув картину к стене. — Сейчас это пройдёт.

И он стал рисовать цветы на белом листе бумаги. Цветы были ярко-алые, бледно-голубые, нежно-лиловые, сияюще-жёлтые, окружённые тонкой зеленью. Элеонора радостно улыбнулась.

— Вот и хорошо, — обрадовался король. — Он налил вина в хрустальный бокал и подал его Элеоноре, а себе взял тот, который стоял на подоконнике. — За вас, Эль, — сказал он, поднимая бокал.

Элеонора тоже подняла бокал.

— За вас, ваше величество… Фердинанд, — сказала она, покраснев.

Бокалы зазвенели, и солнечный луч вспыхнул сначала в одном, а потом в другом.

Но тут в комнату ворвалась королева Матильда.

— Вы опять пьянствуете? — набросилась она на короля. — Если вам так хочется, спивайтесь сами, но не спаивайте моих придворных дам!

Элеонора, присев в реверансе, выскользнула из комнаты.

— Вы её больше не увидите, — сказала Матильда, — завтра же я отошлю её обратно.

И королева величественно удалилась.

Зелёный шар

Вечером, за час до приёма послов, король Фердинанд Третий, одетый совсем не по-королевски, вышел из дворца через чёрный ход. Он быстро прошёл улицу, ведущую от дворца, и, прежде чем свернуть в переулок, остановился и посмотрел на дворец. Он возвышался в сумерках на фоне фиолетового неба, стройный и белоснежный. Не так-то просто было уйти из него, особенно если король — художник и понимает, что такое красивый дворец. Но Фердинанд Третий отступать не собирался.

Он взял с собой только краски, кисти, немного денег и бутылку бургундского. Издавна повелось, что эту бутылку каждый король в роду Фердинанда передавал своему сыну. Открыть её должен был тот, кто мог бы сказать: «Я счастлив, и больше мне ничего не надо. Пусть так будет всегда». И тогда он будет счастлив всю свою жизнь, и счастливы будут те, кто вместе с ним выпьет хотя бы глоток вина. Но если король, который произнесёт эти слова, не будет в тот момент счастлив по-настоящему, он никогда не увидит счастья, и те, кто вместе с ними выпьют вино, тоже будут несчастливы. До сих пор ни один король не решился открыть бутылку бургундского.

Ночь Фердинанд провёл в гостинице, а утром отправился бродить по городу. Он остриг свои красивые длинные волосы и сбрил усы, чтобы его не узнали.

Весь город потонул в тумане. Фердинанд шёл, и навстречу ему из тумана вырисовывались смутные очертания домов и людей; они проплывали, как серые молчаливые тени, и снова скрывались. И ему начало казаться, что вся столица королевства превратилась в тени, которые возникали и исчезали когда им вздумается и что ему никогда не выбраться из этого тумана. Он вспомнил дворец, свою мастерскую, где ему так нравилось работать, свои картины, оставленные там… «Зачем я ушёл?» — подумал он.

Вдруг перед ним появился высокий старик со связкой разноцветных шаров. Он внимательно посмотрел Фердинанду в лицо, выбрал шар, подал ему и исчез в тумане.

— Постойте! — закричал Фердинанд, но из тумана никто не ответил.

Он посмотрел на шар, который дал ему старик: шар был зелёный, весёлый и непослушный, он вился в воздухе, как живой. Фердинанд улыбнулся и пошёл дальше, напевая одну из своих любимых песенок. К нему вернулось спокойствие и королевская уверенность в себе.

Но прошло немного времени, и ему снова стало грустно — то ли из-за тумана, то ли из-за того, что он остался один. Но всё-таки с шаром было лучше.

— У вас есть друзья? — спросил кто-то рядом. Это был старик с шарами. — Мне кажется, что вы совсем один, — продолжал он, — а так нельзя. Пойдёмте со мной.

Фердинанд удивился, но последовал за ним. Они шли переулками и проходными дворами и скоро очутились на окраине города, перед большим тёмным домом. Старик открыл дверь своим ключом и позвонил в колокольчик, висевший у двери.

— Идите, вас встретят, — сказал он Фердинанду, слегка подтолкнув его к длинной мраморной лестнице.

Фердинанд поднялся на несколько ступенек и оглянулся: незнакомца не было.

Два друга

На лестнице появился человек в богатом вишнёвом камзоле, разорванном по шву. Его буйные чёрные волосы вились кольцами, в ухе поблёскивала серьга, а на смуглой, давно не бритой щеке виднелся шрам. Он был подозрительно похож на пирата, и Фердинанд удивился, что от него исходил тонкий аромат духов.

— Добрый день, — мрачно, но вежливо приветствовал «пират» гостя. — Мы вам очень рады. Вас привёл Оскар?

— Меня привёл человек с шарами, — ответил Фердинанд.

— Это Оскар. Он приводит к нам тех, кому это нужно.

Они вошли в большую комнату. В ней был страшный беспорядок. У окна, развалившись в кресле, сидел худой, бледный и печальный человек. Он посмотрел на Фердинанда так, будто ему было всё равно, кто к нему пришёл, и вообще всё равно, пришёл к нему кто-нибудь или нет.

— Христофор, — представился он слабым голосом, слегка привстав.

— Альфонс, — поклонился «пират».

Фердинанд сказал, что он Фердинанд, но не сказал, что Третий.

Альфонс вышел.

— Вы хозяин этого дома? — спросил Фердинанд у Христофора.

— Мы оба хозяева.

— А я принял его за слугу, — сказал Фердинанд. — Вы всегда сами встречаете гостей?

— Да, потому что у нас нет слуг, — ответил Христофор. — У нас никто не хочет служить. В городе нас считают сумасшедшими, разве вы не знаете?

— Не знаю, я приезжий, — сказал Фердинанд. — А почему так считают?

— Потому что мы дружим с Оскаром, который раздаёт шары, хотя он тоже не сумасшедший. И ещё потому, что мы живём не так, как принято. Извините, — сказал он, медленно поднимаясь с кресла, — я вас ненадолго оставлю.

Никто не приходил так долго, что Фердинанд забеспокоился, не забыли ли о нём. Но вдруг двери распахнулась и вошли оба хозяина с подносами, уставленными всякой всячиной.

— Кто же всё это готовил? — поразился Фердинанд. — Ведь у вас нет слуг.

— Мы сами, — гордо ответил Христофор. — У нас есть книга, которую написала одна очень умная женщина, моя двоюродная тётушка. Нам нравится готовить самим: это отвлекает от печальных мыслей.

После обеда Христофор встал и тихо проговорил:

— Я пойду.

— Опять? — рассердился Альфонс. — Тебе нельзя туда идти в таком настроении. Лучше вымой посуду.

— Я всегда знал, что посуда для тебя дороже моей души.

Христофор оскорблённо поднял голову и вышел. Фердинанд ничего не понимал.

— Что с ним? Он болен? — спросил он.

— Не обращайте внимания, — мрачно ответил Альфонс. — Он несчастный человек. А сегодня у него тоска. Может быть, вы поможете мне вымыть посуду? Тем временем мы поговорим.

— Что?! — спросил Фердинанд королевским голосом.

— Если вам никогда не приходилось мыть посуду, не беспокойтесь: это совсем не трудно, — сказал Альфонс, не замечая его королевского голоса.

И пришлось Фердинанду мыть посуду. За этим занятием он узнал, что Альфонс никогда не был пиратом, что Оскар целыми днями ходит по улицам и раздаёт шары всем несчастливым и опечаленным и что Альфонс и Христофор готовят и моют посуду по очереди, но Альфонсу приходится делать это чаще, потому что Христофор — несчастный человек.

— Мне кажется, вы тоже не очень счастливый человек, — сказал Фердинанд.

— Да. Только не говорите это Христофору, — попросил Альфонс, — он может обидеться.

— Может быть, скоро мы будем счастливы, — сказал Фердинанд, — только не надо спешить. Я вам потом всё объясню.

Встреча под дождём

Домыв посуду, Фердинанд вышел на улицу. И скоро он встретил Элеонору, потому что это был день неожиданных встреч и невероятных событий. Она шла ему навстречу с голубым зонтиком, а к нему был привязан синий шар — синий, как море в летний день.

— Неужели это вы, графиня Эль? — удивился Фердинанд. — Почему вы гуляете под дождём, одна и без кареты?

— Я люблю бродить под дождём, — сказала Элеонора. — Мне кажется, сегодня такой день, когда должно случиться что-нибудь необыкновенное.

— Что-нибудь уже случилось? — улыбнулся Фердинанд.

— Да. Случилось два необыкновенных события: какой-то странный прохожий подарил мне этот синий шар, а потом я встретила вас.

Она слегка коснулась шара, и он заплясал в воздухе.

— Я знаю этого странного прохожего, — сказал Фердинанд, играя своим зелёным шаром. — А почему он дал вам шар? Чем вы опечалены?

Элеонора не ответила, но вместо этого спросила:

— Вы вернётесь во дворец?

— О нет, прекрасная графиня, — беспечно улыбаясь, ответил Фердинанд. — Мне там делать совершенно нечего. К тому же я намерен серьёзно заняться живописью, а во дворце мне мешают.

Фердинанд выпустил нитку, и зелёный шар полетел под тонкими струйками дождя.

— Зачем вы его выпустили? — спросила Элеонора. — Ему трудно лететь под дождём.

— Он рвался у меня из рук, — объяснил Фердинанд.

— Во дворце без вас будет пусто, — вздохнула Элеонора.

— Там, где вы, не может быть пусто, — галантно произнёс Фердинанд.

— Я говорю серьёзно, — грустно сказала Элеонора. — Может быть, мы с вами больше не увидимся, а вы разговариваете со мной, как с незнакомой дамой на придворном балу.

— Милая Элеонора, — всё тем же шутливым тоном проговорил Фердинанд, — если говорить серьёзно, всё становится похоже на этот дождливый день, а если несерьёзно — на этот шарик, — и он тронул её синий шар. — Поэтому я говорю несерьёзно. А вам надо скорее вернуться во дворец. Постойте! — вспомнил он. — Ведь королева Матильда хотела отправить вас домой.

— Ей не до меня. Она ищет вас.

Элеонора отвернулась и пошла быстрее.

— Я рад, что мы сегодня встретились, — тихо сказал Фердинанд. — Прощайте и будьте счастливы! И не говорите никому, что видели меня. Не гуляйте одна: придворным дамам это вредно! — крикнул он уже с другой стороны улицы.

Элеонора улыбнулась и помахала ему рукой.

Фердинанду снова стало грустно. Он вспомнил о зелёном шаре и подумал, что отпустил его слишком рано.

Оскорбление величества

Фердинанд ходил по улицам до позднего вечера. Вдруг из темноты возникла ярко освещённая вывеска: «Весёлые собутыльники».

В полутёмной комнате было тепло и уютно. Фердинанд сел за пустой столик у окна и заказал самое вкусное, что было. Хотел взять вина, но вспомнил королеву Матильду — и ему сразу расхотелось. Он смотрел в окно на дождь и радовался, что на него никто не обращает внимания и никто не говорит ему «ваше величество».

— Слушай, что я тебе скажу! — услышал он приглушённый голос. — Король исчез.

— Глупости! — отозвался другой голос. — Короли не исчезают. Это деньги из кармана исчезают, а король не медный грош.

Говорили двое за соседним столиком.

— Сам ты медный грош, — ответил первый. — А король пропал, это я точно знаю. Мой брат во дворце истопником работает, и он случайно услышал. А жаль: хороший был король. Может, ещё найдётся?

— Чем хороший? — возмутился второй. — Он только и знал что малевать, а о народе подумать у него времени не хватало.

— Вот и хорошо, что не хватало, — возразил первый. — Когда король слишком много думает о народе, народу от этого только хуже. Вам нравится король? — обратился он к Фердинанду.

— Нет, — ответил Фердинанд, — не нравится.

— Почему? — обиделся первый собутыльник.

— Потому что надо быть или королём, или художником. Не понимать этого может только осёл.

— Правильно! — подхватил второй собутыльник. — Давай с тобой выпьем, ты мне нравишься.

— Я не позволю оскорблять короля! — заорал первый. — За короля вы у меня получите! А ты скажи так, чтобы все услышали, что тебе король не нравится, — пристал он к Фердинанду. — Да не скажешь, побоишься.

— Отстаньте от меня вы оба! — рассердился Фердинанд.

— А я говорю: скажи громко, что тебе король не нравится, — не отставал первый. — Тогда посмотришь, что будет: народ короля любит.

Хотя Фердинанд уже не был королём, ему стало интересно узнать, любит ли его народ. Он вынул из кармана кусок угля и нарисовал на стене осла с лицом короля Фердинанда Третьего, с кистью в копыте и с короной на одном ухе.

Пока он рисовал, становилось всё тише. Фердинанд чувствовал, что все смотрят на него, и ждал, что же будет. Но ничего не случилось. Все снова заговорили, уткнувшись в тарелки и стаканы. Несколько человек встали и поспешно направились к выходу. Фердинанд окинул взглядом погребок, но ни с кем не встретился глазами: все старались не смотреть на рисунок, даже его соседи.

Фердинанд вышел. Но он успел пройти всего несколько шагов. Дорогу ему преградили какие-то тёмные фигуры. Его схватили, связали, втолкнули в карету и куда-то повезли.

— Куда меня везут? — спросил он у человека, сидевшего с ним рядом.

— В тюрьму, — ответил он. — Должен же хоть кто-то там сидеть. А то она уже месяц пустует.

— За что?

— За оскорбление его королевского величества Фердинанда Третьего.

Карета королевы Матильды

Очутившись в тёмной камере, Фердинанд присел на топчан в углу и задумался. Потом подошёл к двери, ударил по ней кулаком и закричал:

— Откройте!

Ему открыли сразу, потому что он кричал королевским голосом.

—Чего надо? — спросил тюремщик, жуя грушу.

— Приведи сюда начальника тюрьмы, — приказал Фердинанд.

— Ещё чего! — сказал тюремщик. — Ночь на дворе. И вообще, начальники по камерам не ходят. Начальники сами заключённых вызывают, когда захотят.

— Приведи сюда начальника тюрьмы, или я велю сослать тебя на галеры, — тихо сказал Фердинанд. — Разве ты не узнаёшь меня?

Тюремщик посмотрел на него, подумал и скрылся. Вскоре появился сонный начальник тюрьмы, зевая, поправляя парик и осыпая бранью тюремщика.

— Кто вы такой, сударь? — спросил он сварливо. — И как вы смеете беспокоить меня среди ночи?

— Я король, — сказал Фердинанд. — Посмотрите на меня внимательнее.

Начальник тюрьмы посмотрел на Фердинанда, узнал его и похолодел.

— Простите, ваше величество, — пробормотал он. — Что вам угодно?

— Мне угодно выйти отсюда немедленно.

Начальник тюрьмы почесал парик.

— К сожалению, это невозможно, — сказал он, не смея взглянуть на короля. — Если бы ваше величество кого-нибудь убили… или что-нибудь в этом роде… Но за оскорбление величества полагается смертная казнь. Простите меня, ваше величество, но если я вас отпущу, я нарушу свой долг перед королём и государством. А вдруг к тому же окажется, что ваше величество, простите, не король?

— Да король я! Вы ведь сами видите, что я король! Не приговорят же к смерти короля за то, что он сам на себя нарисовал карикатуру!

— Как знать, ваше величество, — грустно сказал начальник тюрьмы. — Нигде не сказано, как поступить с королём, если он оскорбил собственное величество. Придётся создать специальную комиссию, чтобы она рассмотрела этот вопрос и вынесла решение.

— Убирайтесь вон! — закричал Фердинанд, бросив в него шляпу.

Начальник тюрьмы отшатнулся. Для него не было сомнений, что это голос короля.

— Позвольте мне сказать, ваше величество… — произнёс он чуть слышно.

— Не позволю! Убирайтесь! — сказал Фердинанд. — И пусть мне принесут свечи.

Начальник тюрьмы поклонился и вышел, заперев за собой дверь.

Фердинанд остался один в тюремной камере. Он поставил на стол большой тяжёлый подсвечник с тремя свечами, который принёс тюремщик, и начал расписывать стены. У него был уголь, мел и несколько красок. Фердинанд напевал самые весёлые песни, которые только знал, хотя ему совсем не было весело, чтобы не думать ни о тюрьме, ни о комиссии, ни о бутылке бургундского. Он рисовал почти всю ночь, а когда закончил, обошёл свою камеру и остался доволен. Все стены были расписаны: там были синие моря и лёгкие корабли под белыми парусами, нарядные города, цветущие степи, дремучие зелёные леса; всадники скакали по дорогам, летели птицы, ходили красивые и весёлые люди. И вся эта картина, нарисованная на четырёх стенах, была как большая светлая радость. От этой радости Фердинанд забыл и о тюрьме, и о комиссии, и о бутылке бургундского.

Щёлкнул замок, и вошёл всё тот же тюремщик. Он посмотрел на стены, и его лицо стало детским и простодушным.

— Вот это да! — воскликнул он и, забыв запереть дверь, бросился в коридор.

Вскоре он вернулся, ведя за собой ещё нескольких тюремщиков. Они уставились на стены, онемев от удивления. И вдруг все заулыбались, взялись за руки и стали танцевать. Один из них с блаженным видом бренчал связкой ключей. Фердинанд осторожно тронул его за плечо.

— Дай ключи, — сказал он шёпотом.

— Они мне нужны, — тоже шёпотом ответил тюремщик, позвякивая.

— Я их сейчас принесу, — пообещал Фердинанд.

Он вышел во двор, открыл ворота, вернулся в камеру и отдал ключи тюремщику.

Выйдя за ворота, он увидел, что прямо на него летит карета, запряжённая четвёркой белых лошадей. Он узнал её: это была карета королевы Матильды. Карета остановилась, чуть не сбив Фердинанда, и из неё вышла кипящая от гнева королева Матильда.

— Что всё это значит? — спросила она. — Мало того, что вы сбежали из дворца и сорвали церемонию, так вы ещё и в тюрьму попали! Хорошо, что мне сообщил об этом начальник тюрьмы. Напились, должно быть!

— Матильда, — попросил Фердинанд, — отпустите меня, я не хочу возвращаться во дворец.

— Нет, ваше величество! — ответила королева. — Я привезу вас во дворец и назначу шпионов, которые будут следить за каждым вашим шагом. Хотите вы этого или нет — вы будете королём.

— Не буду, ваше величество, — сказал Фердинанд. — Лучше я вернусь в тюрьму, и пусть меня приговорят к смертной казни.

— Но тогда вы не сможете рисовать, — рассмеялась королева. — А во дворце ваша мастерская по-прежнему будет в вашем распоряжении.

— На этот раз выиграли вы, ваше величество, — невесело улыбнулся Фердинанд и сел в карету. — Но подождём другого раза.

Всю дорогу они молчали. Вдруг Матильда остановила карету.

— Если вы так хотите, — сказала она, — выходите.

— Вы отпускаете меня, Матильда? — не поверил он.

— Да. Я целый день смотрела ваши картины. Вы настоящий художник. Если картины вам нужны, скажите, куда их доставить. А две или три я оставлю себе.

— Благодарю вас.

Фердинанд с изумлением посмотрел на королеву. В карете было темно, и он мог ошибиться, но ему показалось, что у неё в глазах стояли слёзы.

— Выходите! — повелительно сказала Матильда. — Только не вздумайте возвращаться. И можете жениться на ком угодно, хоть на цветочнице. Мне это совершенно безразлично!

Фердинанд вышел, снял шляпу и поклонился. Карета умчалась.

Праздничный пирог

Фердинанд осмотрелся и увидел гостиницу, где он оставил бутылку бургундского.

— Вам письмо, сударь, — сказал хозяин гостиницы, подавая ему розовый конверт, пахнущий духами.

По этому запаху Фердинанд сразу понял, что письмо от Альфонса. В нём было только одно слово: «Возвращайтесь».

Когда он вошёл в свой номер, слуга как раз собирался сунуть бутылку бургундского за пазуху. Фердинанд отобрал у него бутылку и вышел.

Хозяев дома он застал на кухне. Христофор сидел на столе, читал какую-то толстую книгу (очевидно, ту самую, которую написала его двоюродная тётка) и громким голосом отдавал распоряжения Альфонсу, а тот всё беспрекословно выполнял.

— Помогайте, — сказал Христофор как ни в чём не бывало, — а то он всё делает гораздо медленнее, чем я читаю.

— И расскажите, что с вами случилось, — добавил Альфонс.

— Я был в тюрьме, — объявил Фердинанд.

— Ничего себе! — сказал Христофор. «Добавить стакан сахару и ложку лимонного сока».

Альфонс, сделай сок.

— А вы ищите орехи, — обратился он к Фердинанду.

— Где их искать?

— Если бы я знал, где, я бы сказал «возьмите», а не «ищите».

Фердинанд стал искать орехи. К нему присоединился Альфонс. Христофор спрыгнул со стола и тоже стал искать.

— Хватит! — сказал наконец Альфонс. — И так обойдёмся. Читай дальше.

Христофор снова устроился на столе и взял книгу.

— «…И ложку лимонного сока», — прочитал он. — Сколько можно читать одно и то же? Фердинанд, возьмите лимон на столе и сделайте из него сок. Не беспокойтесь, не вы один не умеете. Альфонс, режь яблоки тонкими дольками. Ну и фантазия у моей тётушки! Так за что вы попали в тюрьму?

— За оскорбление королевского величества.

— Молодец! — одобрил Христофор.

Фердинанд удивлялся, глядя на Христофора. Сегодня он совсем не был похож на несчастного человека.

— Сколько яблок резать? — спросил Альфонс.

— Не знаю, на этом месте в книге клякса. Режь сколько хочешь. Фердинанд, вы сделали сок?

— Нет.

— Скорее. Так как же вы оскорбили его величество?

— Лучше я потом расскажу, — сказал Фердинанд, — всё равно вы не слушаете. И объясните, что это мы делаем.

— Мы печём фруктово-шоколадно-мармеладно-кремовый пирог, — важно ответил Христофор. — У меня сегодня день рождения.

В это время послышался звонок.

— Вы сделали сок, Фердинанд? — спросил Христофор. — Откройте.

В дверях стояла девушка в простом белом платье. Она была испуганная и несчастная, а у неё в руке на ниточке прыгал яркий малиновый шар — значит, её привёл Оскар. Фердинанд узнал её: это была цветочница Маргарита, о которой он рассказывал Элеоноре.

— Что случилось, Маргарита? — спросил он. — Вас кто-нибудь обидел?

Девушка кивнула.

— Кто?

— Великий художник. — Маргарита закрыла лицо тоненькими пальчиками и расплакалась. — Он хочет меня нарисовать. В большой шляпе с цветами.

— Так что же вы плачете? — удивился Фердинанд. — Надо радоваться, что вас хотят нарисовать.

— Я видела, как он рисует, — сказала Маргарита, — от его картин холодно. Я его боюсь.

Она всхлипывала, вытирала платочком слёзы, а сама быстро шла по лестнице вслед за Фердинандом, грациозно придерживая подол платья и не замечая, как красиво она идёт.

Альфонс, увидев её, застыл. Христофор взглянул на Маргариту, ответил на приветствие и продолжал что-то читать по книге, но Альфонс не слышал его.

— Интересно, для кого я читаю? — обиделся Христофор.

— У нас гостья, — тихо проговорил Альфонс. — Разве ты не видишь?

Христофор оторвался от книги.

— Простите, я такой рассеянный, — сказал он. — Я очень рад, но прошу нас извинить: мы не можем уделить вам должного внимания, потому что печём праздничный пирог.

— А вы умеете? — спросила Маргарита.

Она обвела взглядом всех троих, кухню, в которой они устроили полный разгром, и слёзы у неё сразу высохли.

— Не очень, — признался Христофор. — Я им читаю, а они ничего не могут сделать как следует.

— Давайте я вам помогу, — предложила Маргарита, — я умею. Уберите книгу, — сказала она Христофору, — и подойдите к другому столу, вы будете делать крем.

— А что прикажете делать мне? — спросил Фердинанд.

— Не беспокойтесь, и для вас дело найдётся.

— И для меня? — Альфонс опустил глаза и побледнел.

— Что это с вами? — испугалась Маргарита. — Вам плохо?

— Нет, мне хорошо, — ответил Альфонс. — Я в вашем распоряжении.

Корабль на стене

Они приготовили много вкусных вещей и пировали весь вечер. Альфонс привёл себя в порядок и перестал походить на пирата. Он всё время молчал и не отрывал глаз от Маргариты. А Христофор был настоящим именинником: он смеялся, шутил и рассказывал весёлые истории. Был здесь и Оскар, свои шары он оставил внизу. Фердинанд впервые сидел за столом с друзьями, и от радости ему хотелось принести и поставить на этот стол бутылку бургундского. Но он понимал, что до счастья ещё далеко.

Когда Маргарита резала пирог, раздался звон колокольчика. Альфонс пошёл открывать и вернулся с незнакомым человеком. Лицо у него было красивое, но от него веяло холодом. Маргарита, увидев его, выронила нож.

— Я великий художник, — представился он, ни на кого не глядя. — Я пришёл за Маргаритой. Идёмте со мной, — властно сказал он, обращаясь к ней.

— Оставьте девушку в покое, — вступился Фердинанд. — Вы же видите, что она не хочет с вами идти.

— У меня есть документ, разрешающий мне рисовать всех, кого я захочу, — сказал великий художник. — Документ подписан его величеством Фердинандом Вторым. Мне никто не может помешать.

— У него документ… — Христофор беспомощно взглянул на Маргариту и развёл руками.

Альфонс подошёл к великому художнику, посмотрел ему в глаза и сказал:

— Уходите.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Наконец великий художник опустил глаза и вышел.

— Почему все называют его великим художником? — спросила Маргарита.

— Такое звание ему дал прежний король, отец Фердинанда Третьего, — ответил Фердинанд, — за то, что он написал портрет его семьи во всю стену. А отменять законы и приказы короля в нашем королевстве нельзя.

Пир продолжался.

А утром, когда друзья постучали в комнату Маргариты, чтобы пригласить её к завтраку, им никто не отозвался. В комнате её не было, а во дворе они нашли смятый белый бант от её платья. Альфонс поднял его и положил себе в карман.

— Я знаю, где живёт великий художник, — сказал он. — Сейчас я приведу Маргариту.

— Я пойду с вами, — присоединился к нему Фердинанд.

— А у меня что-то голова болит, — пожаловался Христофор, — я полежу.

Не обращая внимания на слугу, пытавшегося их остановить, они поднялись наверх, и Альфонс открыл дверь в мастерскую великого художника. Она была очень похожа на мастерскую Фердинанда в королевском дворце. Великий художник рисовал, а напротив сидела печальная Маргарита в том же белом платье и в огромной шляпе с цветами. Увидев Альфонса и Фердинанда, она радостно вскрикнула и вскочила.

— Как вы посмели сюда войти?! — закричал великий художник. — Меня нельзя беспокоить, когда я работаю.

Фердинанд посмотрел на его набросок и сказал:

— У вас не получается.

— А вас никто не спрашивает!

— И не получится, — добавил Фердинанд.

— Это почему же?

— Потому что Маргарита не хочет, чтобы вы её рисовали, — сказал Фердинанд. — И не только поэтому.

— Это тёмная девушка, она не понимает своего счастья, — усмехнулся великий художник. — А вы, вместо того чтобы объяснить ей это, делаете ещё хуже. У меня есть документ, и вы должны мне помогать.

— Покажите ваш документ, — сказал Альфонс.

Великий художник подал ему документ. Альфонс прочитал его, разорвал на мелкие кусочки и высыпал их на стол.

— Вы свободны, Маргарита, — объявил он. — Пойдёмте с нами.

Великий художник позеленел.

— Вы за это ответите. Я пожалуюсь его величеству, и вы оба попадёте в тюрьму. А мне он выпишет новый документ.

— Как вам будет угодно, — ответил Фердинанд. — Разрешите откланяться.

— Постойте! — остановил их великий художник. — Так почему, вы говорите, у меня не получится?

Фердинанд взял кисть и несколько раз провёл по рисунку. Нарисованная Маргарита стала как живая.

— Кто вы? — спросил великий художник.

— Я художник.

Великий художник внимательно посмотрел на него.

— Я вас где-то видел, — сказал он.

— Может быть, — ответил Фердинанд. — А может быть, и нет. Говорят, что я похож на короля.

На улице дул холодный ветер. Они шли быстро, чтобы скорее добраться до тёплого дома. Фердинанд посмотрел на Альфонса, и ему захотелось нарисовать его: чёрный плащ развевался на ветру, глаза радостно блестели, и сам он был похож на ветер.

— Маргарита, я люблю вас, — вдруг сказал Альфонс. — Пойдёмте на корабль! Он стоит тут рядом, в бухте. Сейчас хороший ветер, и мы быстро пойдём под парусами. Волны будут плескать через борт на палубу. А ночью мы будем слушать сквозь сон, как шумит море и воет ветер.

— Я боюсь, — сказала Маргарита. — Я боюсь и моря, и ветра, и вас.

Альфонс побледнел, его глаза потухли.

— Тогда я пойду один, — сказал он. — До свидания, Фердинанд. Прощайте, Маргарита.

Ветер рванул его чёрный плащ.

Фердинанд и Маргарита прошли прямо в комнату Альфонса. Фердинанд решил нарисовать на стене море, чтобы он мог смотреть на него, когда вернётся. Маргарита стояла за его спиной и смотрела, как он рисует. Море получилось тёмное, грозное, беспокойное. Высоко поднимались волны, над ними кружили чайки, на небе сквозь серые тучи виднелись куски яркого неба.

— Чего-то не хватает, — тихо сказала Маргарита.

Фердинанд отступил от картины, посмотрел на неё и нарисовал в левом углу, у самого горизонта, маленький стройный корабль с белыми парусами.

— Теперь всё, — сказала Маргарита.

По комнате прошёл ветер. Стало тревожно и радостно. Шар цвета морской волны, привязанный к спинке стула, взвился в воздух.

— А знаете, Фердинанд, — сказала Маргарита, — если бы вы захотели меня нарисовать, мне это было бы приятно.

Фердинанд понимающе улыбнулся:

— Вы хотите, чтобы в этой комнате был ваш портрет?

Маргарита вспыхнула и опустила глаза.

— Я вас нарисую, Маргарита, — сказал Фердинанд. — Вы будете смотреть на море и на корабль, а когда Альфонс вернётся, вы будете смотреть со стены на него.

И он нарисовал на стене её взволнованное лицо со взглядом, устремлённым к кораблю.

Маргарита заплакала и ушла в свою комнату.

История несчастного человека

Закончив рисовать, Фердинанд пошёл проведать Христофора. Он сидел в кресле, а на столе перед ним стояла ваза с единственной оранжевой розой. Тут же стояло блюдо с жёлтыми румяными яблоками, рядом с блюдом валялась куча огрызков, а в руке у Христофора был золотистый воздушный шар.

— Что с вами? — спросил Фердинанд.

— Тоска! — ответил Христофор, дожёвывая яблоко. — Я несчастный человек.

— Почему вы не спрашиваете, где Альфонс?

— Мне не до этого. А где он?

— Он в море.

— Ну и что? Он не может жить без моря. Он уже собрался в кругосветное путешествие, но его пришлось отложить, потому что я несчастный человек. Он иногда уходит в море, но всегда скоро возвращается: меня нельзя надолго оставлять одного.

— Почему?

— Я же говорю вам, что я несчастный человек. Неужели непонятно?

— А как по-вашему, он счастливый человек? — начал сердиться Фердинанд.

— Не знаю, — ответил Христофор и взял ещё одно яблоко. — Он никогда об этом не говорит.

— Хватит! — сказал Фердинанд, отодвигая блюдо. — Рассказывайте.

— Что вам рассказывать? — Христофор поднял на него тоскливые глаза.

— Расскажите, почему вы такой несчастный.

— Если бы мне от этого стало легче! — вздохнул Христофор.

И он начал рассказывать. Год назад он проходил мимо одного дома. Вокруг этого дома был сад, а в саду девушка собирала яблоки. У неё были золотистые волосы и золотистые глаза, и яблоки, которые она собирала, тоже были золотистые, и её освещало золотое солнце. Она немного посмотрела на него молча, а потом вдруг закричала: «Вы ещё долго собираетесь здесь стоять? Вам что, нечем заняться? Может быть, вам вынести стул, чтобы вы не устали?» Он смотрел на девушку и ничего не мог сказать в ответ.

С этого дня он и стал считать себя несчастным человеком. Когда его одолевала тоска, он подходил к её дому и, если она была во дворе, смотрел на неё. Но после этого ему становилось ещё хуже, потому что каждый раз она смеялась над ним.

— И это всё ваше несчастье? — спросил Фердинанд.

— Вы считаете, что этого мало? — удивился Христофор. — Меня никто не может понять. Оставьте меня одного, так мне будет легче, — сказал он, взяв с блюда яблоко.

— А вы не пробовали поговорить с ней? — спросил Фердинанд.

— Один раз пробовал. Больше не буду, — ответил Христофор. — Перестаньте меня мучить своими вопросами!

Он отвернулся и стал есть яблоко.

Дочь часовщика

В столице королевства, которым ещё недавно правил Фердинанд Третий, жил часовщик Мартин. Он был таким хорошим часовщиком, что все, кто жил поблизости, узнавали время без часов. А если ему случалось починить кому-нибудь часы, они уже не ломались. Поэтому к часовщику обращались всё реже и реже. И, хотя он был самым лучшим мастером в королевстве, ему удавалось заработать очень мало. Он делал разные красивые и хитроумные часы, и они стояли и висели у него дома, звеня и играя на разные голоса, а его сын Альберт заводил их все по утрам; ему это очень нравилось. Зато всё это не нравилось его жене, и она уже давно ушла от него к другому часовщику, у которого в доме было меньше часов и больше денег. И Мартин остался со своими часами и двумя детьми: сорванцом Альбертом и своенравной красавицей Розой.

Её и отправился искать Фердинанд. Он шёл по улице и вдруг почувствовал, что сейчас двадцать минут шестого. Пройдя ещё немного, он увидел дом, вокруг дома — сад, а в саду — девушку с пышными золотистыми волосами. Может быть, волосы были рыжие, а не золотистые, но всё равно очень красивые. Девушка собирала яблоки, потому что стоял такой же ясный осенний день, как и год назад, когда Христофор увидел её впервые. Она посмотрела на Фердинанда, прищурив красивые глаза, отливавшие золотом, упёрла руки в бока и звонко закричала:

— Ах, боже мой! Откуда такой красавчик? Альберт, ты только посмотри на него! Стоит как король! Чего изволите, ваше величество?

Из-за дерева вынырнул рыжий мальчик с корзиной и, хитро улыбаясь, уставился на Фердинанда.

— Слух о вашей красоте и чудесном характере прошёл по всему королевству, — сказал Фердинанд, — и я пришёл, чтобы посмотреть на вас.

— Как ты думаешь, Альберт, поверить ему или нет? — спросила красавица. — Может быть, у меня и правда чудесный характер?

— Конечно, — подтвердил брат. — Ты такая тихая, скромная девушка. Да ещё и доверчивая.

Он отпрыгнул в сторону, потому что сестра шутя замахнулась на него.

— Слух подтвердился, — сказал Фердинанд, — у вас просто замечательный характер. А ваша красота выше всяких похвал.

— Послушайте, а вы не заблудились? — продолжала насмехаться Роза. — Я могу показать вам дорогу, чтобы вы поскорее убрались отсюда.

Фердинанд смотрел на неё и улыбался.

— Убираться я пока не думаю, — сказал он. — Надеюсь, вы будете так любезны, что проводите меня в дом. Я к вашему отцу. Ведь вы дочь часовщика Мартина?

— Ты слышишь, Альберт? — воскликнула девушка. — К отцу ещё кто-то приходит! Ты помнишь, когда это было в последний раз?

— Сто с половиной лет назад, — ответил мальчик.

Фердинанд подружился с семьёй часовщика. Мартин был такой же рыжий, как его сын и дочь, но, в отличие от них, спокойный и задумчивый. Ещё у них была кошка — по странному совпадению тоже рыжая. Фердинанд играл с хозяином в шахматы, а Роза угощала их чаем и пела песни, похожие на ярких невиданных птиц. Когда она пела, лицо у неё было нежным, а иногда даже печальным. И вообще оказалось, что она совсем не такая, какой зачем-то притворялась. Наверное, ей просто надоело, что многие останавливаются, чтобы посмотреть на неё. Мартин умел играть на скрипке и флейте, а Альберт — на мандолине, иногда они устраивали целые концерты. Это была очень музыкальная семья.

Несколько раз Фердинанд заговаривал с Розой о Христофоре, но она и слышать о нём не могла и становилась точь-в-точь как её любимая кошка. Фердинанд даже боялся, что она начнёт шипеть и царапаться.

Ещё одна встреча

Фердинанд устроил себе мастерскую под самой крышей дома и рисовал с утра до вечера. Иногда к нему заходили Маргарита или Христофор, чтобы поставить на стол поднос с едой и посмотреть на картины.

— Знаете, — сказал как-то Христофор, — я думаю, что Альфонс тоже несчастный человек. Скорее бы он возвращался!

Однажды утром Фердинанд вышел, чтобы купить краски. Утро было солнечное и прохладное, он что-то напевал и улыбался.

— Ваше величество! — окликнул его знакомый голос.

Он оглянулся и увидел Элеонору.

— Доброе утро, прекрасная графиня! — сказал Фердинанд. — Где ваша карета?

— У меня больше нет кареты, я ушла из дворца. Узнаёте? — спросила она, подавая ему зелёный шар.

— Где вы его нашли? — обрадовался Фердинанд.

— Он зацепился за дерево, и одному мальчику пришлось лезть и снимать его, — засмеялась Элеонора.

— Куда же вы направляетесь?

— Никуда, я просто гуляю. А вы? Вы очень спешите?

— Очень, — ответил Фердинанд, улыбаясь и не трогаясь с места.

— Ну, не буду вас задерживать. До свидания, ваше величество.

— До свидания, прекрасная графиня. Благодарю за шар, он мне очень нужен.

Они раскланялись.

— Ах, я совсем забыл! — Фердинанд сделал вид, что вдруг вспомнил. — Что это вы говорили насчёт дворца? Вы, кажется, ушли оттуда? Как же он будет без вас, и как вы будете без него? Вернитесь, пока не поздно.

— Интересно, почему это вы решили, что ещё не поздно? — сказала вдруг Элеонора не своим голосом. — Вы, кажется, думаете, что только вы можете уйти из дворца? Я уже сто с половиной лет там не живу!

Фердинанд схватился за голову.

— Вы ли это говорите, Эль? Постойте-постойте! — догадался он. — Вы знакомы с Розой?

— Да, я иногда бываю у неё дома, — ответила Элеонора. — Вам это не нравится?

— А шар с дерева снимал Альберт?

— Да. Это вам тоже не нравится?

— Мне нравится, что мы встретились, — сказал Фердинанд.

— Тогда почему вы так разговариваете со мной? — спросила Элеонора, опустив свои красивые серьёзные глаза. — Ведь вы ещё в первый день сказали, что со мной можно говорить по душам.

— Простите меня, Эль, — сказал Фердинанд. — Я хотел, чтобы вы сами выбрали. Теперь я всегда буду говорить с вами только по душам. Пойдёмте смотреть мои новые картины.

— Ой! — вскрикнула Элеонора. — Он опять улетел!

— Фердинанд посмотрел вверх. Зелёный шар медленно летел, поднимаясь всё выше над домами.

Великий художник

В тот же день Фердинанд и Элеонора пришли в гости к часовщику. В саду их встретила Роза.

— Я так и знала, что опоздаю! — сказала она. — Вы познакомились без меня.

— Вы не виноваты, милая Роза, — успокоил её Фердинанд. — Мы познакомились ещё тогда, когда ни вы о нас, ни мы о вас ничего не знали.

Роза удивилась.

— Ну, это, конечно, ваше дело, — сказала она.

— Может быть, вы пригласите нас в дом? — спросил Фердинанд.

— Нет, не приглашу.

— Вы рассердились на нас?

— Туда нельзя, — прошептала Роза. — Там великий художник, он разговаривает с отцом.

— О чём?

— Не знаю. Альберт подслушивает.

Раздался крик и грохот, и примчался Альберт с рыжей кошкой на руках.

— Он хочет, чтобы отец продал ему все часы, — затараторил он. — А отец говорит: «Зачем вам столько часов?» А он говорит: «Я собираю красивые вещи». А отец говорит: «Мне ваша затея не нравится». Альберт замолчал и отдышался.

— А дальше? — спросила Роза.

— Не знаю. Я здесь, а они там.

— Пойди ещё послушай, — попросила сестра.

— Мне нельзя, — угрюмо ответил Альберт. — Я загремел ведром, наступил кошке на хвост, мы с ней закричали и убежали.

— По-моему, надо выручать вашего отца, — решил Фердинанд. — Пойдёмте все вместе.

— Вы идите, а я погуляю, — сказал Альберт.

Они подошли к двери комнаты, и оттуда донеслось:

— Я заплачу вам столько, что вы сможете всю жизнь не работать.

— Я привык работать, мне это нравится. И со своими часами я не расстанусь: от них в моём доме радость, — говорил Мартин, волнуясь.

— Я заплачу вдвое больше, но с условием, что вы никогда не будете делать часы.

— Зачем вам это нужно? — тихо и удивлённо спросил часовщик.

— Я хочу, чтобы ни у кого не было таких часов, как у меня, — ответил голос великого художника.

— Я буду делать часы, даже если мне не удастся их продать, — сказал Мартин. — И я не буду продавать их таким людям, как вы, потому что они у вас скоро постареют и остановятся. Моим часам нужно, чтобы их любили.

Элеонора взглянула на Фердинанда.

— Знаете, что мы сейчас делаем? — спросила она. — Мы подслушиваем. Как Альберт.

— Не хватало нам ещё загреметь ведром, — засмеялась Роза.

— И наступить кошке на хвост, — добавил Фердинанд.

Они со смехом вошли в комнату. Великий художник в ответ на их приветствие холодно поклонился.

— Вы окончательно решили? — спросил он часовщика.

— Да, — ответил тот.

— Человеческая глупость иногда просто удивительна, — сказал великий художник. — Вы говорите, что вы художник, — обратился он к Фердинанду. — Я хотел бы посмотреть ваши картины.

В мастерской Фердинанда великий художник внимательно рассматривал его картины. Фердинанд не мог понять, нравятся они ему или нет, потому что на его лице не отражалось никаких чувств. Это было странно: ведь картины Фердинанда были необыкновенные и действовали на всех, даже на королеву Матильду.

— Очень жаль, — проговорил наконец великий художник. — У вас есть способности, но вы не умеете рисовать.

— Я рисую по-своему, — сказал Фердинанд.

— Рисовать надо так, как полагается, — возразил великий художник. — Чаще смотрите картины настоящих мастеров и учитесь рисовать. А свои картины лучше никому не показывайте.

— Мои картины нравились всем, кто их видел, — растерянно ответил Фердинанд. — Это были самые разные люди. Правда, среди них не было ни одного художника.

— Бедный молодой человек! — сказал великий художник. — Вы поверили людям, которые ничего не понимают. Если хотите, я могу взять вас в ученики.

— Не надо, — ответил Фердинанд. — Мне это не поможет.

По улицам катила повозка с кучей картин; среди них, опустив голову, сидел Фердинанд. На повороте одна картина упала. Прохожий поднял её и остановился на дороге, счастливо улыбаясь.

— Эй, стойте! — закричал он, придя в себя, и бросился за повозкой. — Вы потеряли картину!

Возчик остановил лошадей.

— Продайте мне эту картину! — попросил прохожий.

— Я не торгую картинами, — ответил Фердинанд.

— А куда вы их везёте?

— За город. Там я сожгу этот хлам.

— Вы что, ненормальный? — возмутился прохожий.

— Отдайте картину! — сказал Фердинанд.

— Не отдам!

Тем временем к повозке подошли ещё несколько человек и взяли по картине.

— Трогай! — крикнул Фердинанд.

Повозка тронулась, но, пока она ехала, к ней всё время подбегали люди и на ходу хватали первую попавшуюся картину, а то и несколько. Фердинанд остановил повозку посреди улицы и слез, чтобы не мешать. Собралась толпа, и скоро все картины разобрали. Те, кто был побогаче, оставляли деньги.

Фердинанд пошёл по солнечным улицам, от радости не замечая, где он идёт. По дороге он накупил столько красок, кистей и холста, что едва донёс всё это, а когда он добрался до дома, был уже вечер. «Открыть бы сейчас бутылку бургундского! — подумал он. — Можно ли быть ещё счастливее?»

У дверей дома стоял человек. Увидев Фердинанда, он подошёл к нему. Это был великий художник.

— Я хотел обмануть вас, — сказал он, — но больше не могу притворяться. Я видел сегодня, как разбирали ваши картины, и сам успел взять несколько. Дома я долго смотрел на них. Это вы великий художник, а не я. Вы знаете какой-то секрет, поделитесь им со мной. У меня много денег и красивых вещей, сделанных мастерами, — я отдам вам всё.

— Я не знаю никакого секрета, — ответил Фердинанд. — А свои деньги оставьте при себе.

— Это правда? — спросил великий художник.

— Правда, — сказал Фердинанд.

— Добрый вечер! — произнёс чей-то голос.

Это был Оскар. Он вгляделся в лицо великого художника и протянул ему шар; в темноте было трудно разобрать, какого он цвета.

Дурацкий сон

Роза плакала. Это было так удивительно, что Фердинанд молча остановился у дверей.

— Уходите, не смотрите! — проговорила она, продолжая рыдать.

— Я не могу уйти, когда вы плачете, — решительно сказал Фердинанд, подойдя к ней. — Что случилось, Роза?

— Мне приснился со-о-он!

Какой сон?

— Дура-а-ацкий!

— Расскажите мне этот сон, — попросил Фердинанд. — Может быть, он не такой плохой.

Роза утёрла слёзы.

— Мне снилось, что я ехала в карете с одним человеком… — начала она и замолчала.

— Пока всё хорошо. А дальше?

— Потом мы подъехали к красивому дому…

— И это хорошо. А дальше?

— А потом он понёс меня по длинной мраморной лестнице… И тут я проснулась.

— Это прекрасный сон, — сказал Фердинанд. — И я знаю, кто этот человек.

— Ничего вы не знаете! — вспылила Роза. — Я вам больше никогда ничего не расскажу! И никакого сна я не видела, и никакого вашего сумасшедшего дружка знать не хочу!

Она снова залилась слезами.

— Вот вам мой совет, дорогая Роза, — весело улыбаясь, сказал Фердинанд, — перестаньте плакать и что-нибудь спойте. Скоро всё изменится.

И он ушёл, не слушая, что кричала ему вслед рассерженная Роза.

Фердинанд рисовал и рисовал, не видя ни дня, ни ночи, а вокруг него шла жизнь.

Он слышал шум подъехавшей к дому кареты и медленные шаги по лестнице. Христофор внёс Розу прямо в мастерскую и осторожно опустил в кресло.

— Как ваш дурацкий сон, Роза? — спросил Фердинанд.

— Кто вас просил рассказывать мой сон этому сумасшедшему? — напустилась на него Роза. — Пусть бы он сам догадался. Вы даже не представляете, как он боялся меня.

— А теперь не боюсь, — сказал улыбающийся Христофор. — Я ведь не знал, что она меня любит.

— Кто, я? — вскричала Роза. — Почему это вдруг вы так решили?

Но Христофор по-прежнему улыбался.

— Спасибо, Фердинанд, — сказал он, — вы помогли мне стать счастливым человеком.

Фердинанд продолжал рисовать. Рядом с ним стояла молчаливая Маргарита и следила за каждым движением его кисти. Вдруг в комнату вошёл Альфонс и остановился, глядя на Маргариту.

— А мы вас давно ждём, — сказала Маргарита.

— И вы? — не поверил Альфонс.

— И я.

Маргарита расплакалась и выскочила из комнаты. Альфонс бросился за ней.

Фердинанд остался один и забыл обо всём, кроме своих картин, только почему-то ему было грустно. И снова кто-то стоял и смотрел, как он рисует.

Он оглянулся и увидел Элеонору.

Свадебный пир

На другой день Фердинанд, Элеонора, Альфонс, Маргарита, Христофор, Роза, Альберт и Оскар сидели за праздничным столом. Праздновали сразу три свадьбы. А на столе среди разных блюд стояла бутылка бургундского. Фердинанд отрыл её, разлил вино по бокалам, и все встали.

— Дорогие мои друзья! — сказал Фердинанд. — Наконец этот час настал. Сейчас я произнесу волшебные слова, мы выпьем это вино, и в нашей жизни не будет ничего, кроме счастья. Все беды и неприятности будут обходить нас стороной. — Его сердце сильно забилось от волнения, и он произнёс те самые слова, которые многие короли завещали своим сыновьям: — Я счастлив, и больше мне ничего не надо. Пусть…

Он не договорил, потому что все смотрели как-то странно и на него, и на бутылку.

— Это та самая бутылка бургундского? — спросил Альфонс.

— Он король! — вскрикнула Роза. — Зачем вы нас обманывали? — обратилась она к Фердинанду.

— Если бы я сразу сказал, кто я, мы с вами никогда не стали бы друзьями: с королями никто не дружит. — Фердинанд грустно улыбнулся. — А теперь я всё равно уже не король. Мы ведь друзья? — спросил он, обведя всех взглядом.

— Конечно, — ответил за всех Христофор.

И все подтвердили это, улыбнувшись или кивнув головой.

— Так давайте выпьем это прекрасное вино и будем счастливы, — предложил Фердинанд, подняв бокал.

— Постойте! — остановил его Оскар. — Вы сказали, что все беды будут обходить нас стороной. Значит, вместо нас они придут к кому-то другому?

— Не знаю, — ответил Фердинанд. — Я об этом не думал.

— Я не могу быть счастливым, когда знаю, что кому-то плохо, — продолжал Оскар. — Если я выпью это вино и буду счастлив, я перестану видеть чужое горе и раздавать шары. А как же будут обходиться без моих шаров несчастливые и опечаленные?

И он поставил свой бокал на стол. То же самое сделал Мартин.

— Вот вы сказали, — обратился он к Фердинанду, — «я счастлив, и больше мне ничего не надо». А если кто-то из нас — Оскар, например, или я, — если мы не можем этого о себе сказать? Если нам ещё чего-то надо?

— Я думал, если я счастлив, это перейдёт и на вас, — ответил Фердинанд.

— Нет, вы только послушайте его! — вмешалась Роза. — Он рассуждает как самый последний король!

В ответ раздался дружный смех.

— А как вы узнали о бутылке бургундского? — спросил Фердинанд у Альфонса. — Ведь это тайна королевской семьи.

— Об этом знают все в королевстве, — ответил Альфонс.

— Наверное, кто-нибудь когда-нибудь подслушал, — вставил Альберт.

Все снова засмеялись.

— Так как же быть с вином? — спросил часовщик. — Не выливать же его.

— Давайте его выпьем и ничего не будем при этом говорить, —предложил Фердинанд. — Я сказал не все слова — значит, они не подействуют. Или произнесём какой-нибудь хороший тост.

— А что будет? — забеспокоился Христофор.

— Будет просто хорошее старое вино.

— За что будем пить? — спросил Альфонс.

— За счастье! — разом сказали Элеонора, Роза и Маргарита.

После свадебного пира Оскар взял шары и пошёл по своим делам. А утром все остальные отправились на корабле Альфонса в кругосветное путешествие.

Корабль мчался, подхваченный ветром, вверху трепетали паруса. А над морем, над ветром, над парусами высоко в небе сияла полная луна. Она освещала и море, и корабль, и людей, стоящих на палубе, призрачным серебристым светом, и лица у всех казались немного загадочными и счастливыми. А может быть, они действительно были счастливы.