ПРЕДПОСЛЕДНЯЯ ВЕСНА

Странно спокойная, словно глядя на себя со стороны, Женя постучала в дом. Открыла невысокая худая женщина с усталым неприветливым лицом.

— Вы знаете, что ваши соседи написали о вас в газету? — спросила Женя.

— Нет, — поспешно ответила женщина. — То есть они мне сказали. Не сразу, а уже потом, когда письмо отправили.

Она смотрела настороженно, и в выражении её близко посаженных глаз было что-то диковатое, лисье.

— Анна Степановна, вы хотите, чтобы вам вернули дочку? — продолжала Женя по заготовленному.

— Миленькая, деточка, помогите мне! — И слёзы, как видно привычные, закапали из глаз женщины.

— Успокойтесь, пожалуйста, — попросила Женя. — Так мы не сможем поговорить.

Анна Степановна послушно вытерла глаза.

— У вас есть дети? — спросила она.

— Нет.

— А вы замужем?

— Была. Недавно развелась. — С некоторых пор Женя стала отвечать так.

— Ну ничего, вы ещё молодая. Будут у вас и муж, и дети. Поймите меня! Двенадцать лет я её растила, заботилась, всё лучшее ей отдавала. Мало того что без мужа осталась — теперь вот он и Таню мою увёл, от родной матери к мачехе. Сама родить не может, так чужих детей переманивает.

Женя попробовала направить разговор:

— Скажите, а когда ваш муж уводил Таню, вы при этом были?

— Нет, я на работе была, а он приехал и увёз. Как разбойник.

— А вы туда не ездили? Не пытались поговорить с дочкой? Или, может быть, писали?

— Нет, не ездила я. — Анна Степановна отвернулась. — Как я туда поеду? Я эту его гадюку видеть не могу. А письмо я написала — не ему, а дочке. Я вам сейчас покажу, что она мне ответила. — В её голосе снова послышались слёзы. — Это он её научил. Или она, ведьма.

Женщина встала, вынула из шкатулки письмо и подала Жене. На листке бумаги в клеточку ровными круглыми буквами было выведено:

«Здравствуй, мама! Зачем ты мне пишешь, чтобы я к тебе вернулась? Ты напрасно надеешься, этого не будет никогда. Что я у тебя видела? У меня даже не было хорошего платья, и кушали мы плохо. А папа мне покупает всё, что я захочу. У меня здесь много красивых платьев, и туфли, и шубу модную мне купили. А ещё мне покупают конфеты, и апельсины, и куклы. Папа очень добрый, он меня никогда не ругает, а ты, мама, меня ругала и била. И тётя Люба очень добрая, она меня называет доченькой, а я потом тоже буду её мамой называть. И что ты, мама, думаешь, разве я могу вернуться к тебе? Нет, мама, никогда и ни за что я к тебе не вернусь. Прости и прощай. Твоя бывшая дочь Таня».

С первых слов письма Женя поняла, что эта ситуация из тех — из безнадёжных. Что бы она ни писала, всё останется как есть. Она даже не знала, что ответить этой женщине. И вдруг услышала всхлипывания. Упав лицом на стол, Анна Степановна плакала.

Женя растерялась окончательно. Она не умела утешать и считала это признаком своей душевной ущербности.

— Вы только не плачьте, — сказала она. — Письмо действительно ужасное, но, может быть, она поймёт? Может быть, с ней нужно просто хорошо поговорить, объяснить?

— Поговорите, прошу вас! — Женщина схватила её за руку, другой рукой вытирая слёзы. — Я вам дам адрес, отсюда два часа езды.

— А это правда, что вы её били? — спросила Женя.

Глаза у Анны Степановны стали маленькими и жёсткими.

— Когда у тебя будут дети, вот тогда посмотрим, как ты их не будешь бить! — почти выкрикнула она. — Если, конечно, они будут.

«Получай, — подумала Женя. — Поделом тебе».

— Зачем же вы так? — спросила она почти безучастно. — Ведь я должна всё знать. Как я смогу вам помочь, если вы мне не всё рассказываете?

«Как я вообще смогу ей помочь? — сверлило в голове. — И кто я ей такая, чтобы мне всё рассказывать? И зачем мне это чужое непоправимое горе?»

— Ну не обижайтесь, простите меня. — Анна Степановна снова начала плакать. — Я сама не знаю, что говорю. Тяжело мне, очень тяжело. А что иногда ударишь, так как же без этого! Они ведь иначе не понимают.

В комнату вошёл мальчик лет семи, посмотрел испуганно.

— Вот мой младший. — Лицо Анны Степановны потеплело. — Один теперь остался.

— Как тебя зовут? — спросила Женя.

— Вова, — сказал мальчик тихим голосом.

— Вова, ты хочешь, чтобы Таня вернулась?

— Хочу, — ответил Вова без всякого выражения.

— Ты Таню любишь, она хорошая девочка?

— Хорошая, — так же сдержанно проговорил Вова.

— А она тебя не обижала?

— Нет. — Мальчик оживился. — Мы с ней играли, на речку ходили. Она за меня заступалась.

— А папу ты любишь? — выдавила из себя Женя.

«Господи, что я делаю! Ведь это ребёнок».

Вова опустил голову и молчал.

— Иди гулять! — резко бросила мать.

Мальчик вытер глаза рукавом и убежал.

Анна Степановна снова смотрела колючими глазами.

— Нашли что спросить, — сказала она. — Любит он отца, если хотите знать, только при мне говорить боится. Он мужик весёлый, заводной, его все любят. И эта, красавица его, говорят, обходительная. Как бы и Вовку у меня не увели. Все про меня говорят: Анька злая, всегда недовольная… А почему я такая? Из-за кого? Всё из-за него. — Она вдруг замолчала. — Напишите, всё напишите! Пусть они поймут, что делают.

— Я напишу, — сказала Женя. — И поговорю с вашим мужем и с Таней.

Анна Степановна взглянула на Женю с сомнением, но в её лице что-то стронулось.

— Поговорите, — произнесла она просительно, с жалкой улыбкой. — И напишите как-нибудь чувствительно. Вы же умеете?

— Я постараюсь, — сказала Женя.

Она ехала домой; те же тополя навытяжку стояли вдоль дороги на фоне уже догоравшего неба и казались фальшивыми, чем-то вроде декорации, а весь мир сжался до размеров автобуса.

Потом Женя несколько раз порывалась съездить к бывшему мужу Анны Степановны и её дочери и долго верила, что всё-таки напишет о них. Но не съездила и не написала.