ПРЕДПОСЛЕДНЯЯ ВЕСНА

Она решила пока поверить и удивлённо распахнула глаза:

— А вы кто — режиссёр?

— Нет, сценарист. Вернее, я написал сценарий. — Лицо у Михаила Олеговича стало серьёзным, даже хмурым. — Это мой первый сценарий, и я беспокоюсь за его судьбу. Сценарий только что принят, и на роли ещё никто не утверждён.

— А режиссёр… он что, поручил вам подбирать актёров?

— Режиссёр — мой одноклассник, так что я надеюсь быть услышанным.

— Как его фамилия? Какие фильмы он снял?

— Ну вот, — погрустнел Михаил Олегович, — вы мне не верите. Хотя действительно, какой нормальный человек поверит? Только какая-нибудь наивная и романтичная особа. Но таких, очевидно, уже не осталось. — Он выдержал паузу, но Агата разубеждать его не собиралась. — А фамилия моего одноклассника-режиссёра — Зеленский, но вам она не нужна: всё равно вы его не знаете. Вернее, он даже не режиссёр, а оператор; фильм по моему сценарию будет его режиссёрским дебютом. Если сценарий в конце концов не зарубят, — добавил он суеверно. Вдруг замолчал и посмотрел на Агату озабоченно и даже обеспокоенно: — Вам сколько лет?

— Отвечать обязательно?

— Да что вы жеманитесь? До двадцати и после семидесяти можно отвечать как есть.

— Восемнадцать.

«Вот и выдал себя, — подумала Агата. — Это он насчёт статьи за совращение несовершеннолетних».

— Уже исполнилось? — уточнил Михаил Олегович.

— Да, ещё весной.

— Ну, слава Богу!

Агата разозлилась на себя: ведь она почти поверила. Улыбнулась как можно ядовитее и взглянула с прищуром:

— А почему это вы так радуетесь?

Михаил Олегович рассмеялся громко, раскатисто, ударил себя руками по коленям; проходившая мимо пожилая женщина обернулась.

— Ай, молодец! Раскусила! А в глазах какие чёртики — прелесть! — Отсмеявшись, сказал серьёзно, без всяких следов смеха: — Объясняю. Если бы вам не было восемнадцати, пришлось бы договариваться с вашими родителями, преодолевать много всяких ненужных сложностей… Удобнее иметь дело с полноправным человеком, который сам за себя отвечает. Принято? Ещё вопросы есть?

Вопросов у Агаты было много, но один — главный.

— Почему именно я? Почему вы предлагаете это мне?

— Хороший вопрос! — обрадовался Михаил Олегович. — Приятно разговаривать с умной женщиной… — он мягко улыбнулся, — девушкой. Может быть, я вас разочарую, но вы не первая. Вы четвёртая. Но, что интересно… или неинтересно, предыдущие кандидатки не спрашивали, почему я выбрал их: были настолько уверены в своей неотразимости.

— А я не уверена… то есть я смотрю на себя объективно.

Играть становилось всё труднее. Если это правда, отказываться нужно сразу, сейчас, чтобы потом, когда у неё ничего не будет получаться, не мучиться из-за своей бездарности. А если неправда — тем более.

— Я думаю, что для кино не подхожу, — через силу выговорила Агата.

— Чем же вы не подходите?

— Всем. И лицо, и рост, и голос… И вообще я не умею играть.

— Вот это глупости. Идеальная красавица для этой роли не нужна. И от всяких стандартов меня тошнит. А нужна этакая остренькая штучка… Постойте, вы же не спросили, что за роль!

— А что за роль? — спросила Агата.

— Во-первых, главная.

— И вы хотите, чтобы я вам поверила?

— Хочу.

— Хотите себе на здоровье. А во-вторых?

— А во-вторых, моя героиня — девушка из казачьей станицы, которая стала модельером и вышла замуж за бизнесмена. Она от серии к серии меняется, становится интереснее и значительнее и проживает на экране отрезок жизни от пятнадцатилетней девочки до прекрасной тридцатилетней женщины.

— Так это что, сериал?

— Пятьдесят серий обещать не могу, но восемь будет. А вы сериалы полностью отвергаете?

Агата всё яснее видела себя глазами Михаила Олеговича: получалось не очень уравновешенное создание, идущее по жизни решительно и свободно, — что-то вроде лёгкой, скользящей по волнам каравеллы. Она настроилась на ветер и поплыла дальше.

— Сериалы я не смотрю. Я люблю настоящее искусство.

— О-хо-хо-хо-хо! Скажите пожалуйста! Между прочим, в сериалах снимаются многие лучшие актёры российского и даже бывшего советского кино. А вам, видите ли, зазорно! Вы что же, хотите сразу сняться у Михалкова или Говорухина?

— Да ничего я не хочу. Ни у Михалкова, ни в этом вашем сериале. — Агата почувствовала, что каравелла накренилась. — И никто меня снимать не бросится.

— Ну во-от! — протянул Михаил Олегович. — Сейчас слёзы закапают. Почему такой пессимизм?

— А потому, что есть профессиональные актрисы, даже больше чем надо. Кто захочет со мной возиться?

— Вот тут вы, голубушка, чепуху говорите. Для этой роли нужна естественность, неиспорченность профессионализмом. А жилка актёрская у вас есть, я вижу. — Михаил Олегович посмотрел на часы. — Мама дорогая! Заболтался я с вами, почти опоздал. Так что, попробуем? Решайтесь, а то жалеть потом будете. Если согласны, я вам дам фрагмент сценария, а вы его выучите и мне покажете. А не понравится или не сможете сыграть, что ж… — Он улыбнулся и развёл руками. — Ну как?

Агата кивнула.

II

Такого сумасшедшего дня у неё, пожалуй, ещё не было. Придя домой после этого фантастического разговора с Михаилом Олеговичем, Агата сразу позвонила маме на работу, как договаривались. Когда она сообщила о своём провале, последовала такая длительная пауза, что Агата испугалась.

Потом мама проговорила спокойным голосом, без интонаций:

— Ты только не волнуйся, Агаша. Это когда-нибудь исправится… наладится. Тебе просто сейчас не повезло. Подготовишься получше и сдашь в следующем году. Ты очень расстроилась?

— Ну-у… не очень. Мама, я боюсь, что ты… что тебе…

— Я? Я ничего. — Чувствовалось, что мама старается держаться изо всех сил. — Мы все вместе это как-нибудь переживём. Только не уходи в себя.

Агата старалась представить, какое сейчас у мамы лицо. С весны, с тех пор как она бросила учиться, мама вдруг перестала выглядеть молодой, лицо у неё осунулось и погрустнело. А как она изменится теперь?

И она закричала в трубку, размазывая вдруг хлынувшие слёзы:

— Мама, я весь год буду заниматься! Буду где-нибудь работать, а по вечерам зубрить! Я всё наизусть вызубрю, ты только не болей!

Мама тоже заплакала, начали друг дружку утешать. Кое-как успокоились. Мама посоветовала поесть и поспать, и Агата выполнила это буквально: отрезала огромный ломоть хлеба, от души намазала маслом, положила сверху толстенный кусок сыру и умяла с почти полулитровой чашкой чаю, а потом проспала часа два.