ПРЕДПОСЛЕДНЯЯ ВЕСНА

Показалось, что это у неё из жил хлещет кровь; даже запястья потёрла. И стала листать книгу, выхватывая строчки, но стихи попадались больше длинные, на несколько страниц, с цифрами под одним заголовком — Зина назвала их многоэтажными, — в такие она даже не заглядывала: от длинных стихов её всегда одолевала скука. Много было странного и непонятного: «Аполлонический подъём музейного фронтона…» Но некоторые стихи завораживали неизвестно чем, как те есенинские, где «воздух прозрачный и синий», и Зина переписывала их в тетрадь.

А вот опять про звёзды:

Всходили и гасли звёзды.

(Откуда такая нежность?)

Всходили и гасли очи

У самых моих очей.

Так они стояли тогда с Толиком на балконе… И дальше: «С ресницами — нет длинней». И это он, Толик…

* * *

Зина готовила борщ и пела. Слух у неё был неважный, голос в пении — резкий, мальчишеский. Зная это, она пела редко, но сейчас вытаскивала из памяти то, что слышала от матери, любившей распевать старые песни, и кричала: «Вот кто-то с горочки спустился…», «Огней так много золотых…», «Ой, рябина кудрявая, белые цветы…». В ней накопилось столько счастья, что оно не умещалось внутри и выплёскивалось в пении-кричании.

Вчера они с Толиком ездили за город! На велосипедах! Вдвоём! Какой он нежный… Валера никогда не был с ней таким. Там, среди травы и деревьев, казалось, что яркое синее небо колеблется от пения жаворонков и случайно свалившегося на неё счастья. Вспоминая этот день, она старалась думать не словами, потому что никакими словами нельзя было выразить то, что было и что она чувствовала.

Прошло почти два месяца с тех пор, как они с Валерой расстались. А позавчера свекровь увезла Катю в Кисловодск на двадцать дней — целых двадцать дней, это же почти вечность. И началось счастливое сумасшествие. Толик стал жить у Зины. И она сама себе удивлялась: ей было всё равно, что о ней подумают другие, даже мать Толика, крупная неулыбчивая женщина, отвечавшая на её слегка смущённые «здравствуйте» подчёркнуто сухо. Зина теперь любила эту хмурую тётю Шуру за то, что она любит Толика, и даже за то, что она так неприветлива с ней, которая, как она должна думать, её сыну не пара.

По утрам они вместе просыпались, вместе завтракали, а вечером, после работы, куда-нибудь уходили — просто гуляли там, где были кусочки природы, — или Зина дома «делала ресторан»: быстро готовила что-нибудь вкусное, красиво накрывала стол, и они под музыку ужинали с вином. А два раза съездили на велосипедах за город, чтобы повторить свой первый день. Толик ничего не говорил о будущем, и Зина не хотела об этом задумываться. Ей было хорошо, как никогда раньше, а если думать… ещё неизвестно, до чего додумаешься.

Незаметно подошёл вечер, после которого утром нужно было идти к Валериным родителям, чтобы забрать Катю домой. Он был ещё весь впереди, и ночь впереди, а только потом — утро.

На этот раз Зина особенно постаралась: набрала у «девочек» на работе рецептов и приготовила что-то умопомрачительное из курицы и какие-то невиданные салаты. Толик принёс пять больших красных роз и торт. Зина поставила букет в вазе на край стола, надела своё лучшее платье, и они сели за стол. Но не успели ещё всё распробовать, как раздался звонок. Зина сразу почувствовала, что праздник кончился, и обречённо пошла открывать.

Свекровь, не переступая порога, слегка подтолкнула Катю к матери и сказала:

— Вот привела, чтоб завтра не будить ребёнка чуть свет. — Она прислушалась к музыке, доносившейся из-за двери. — Ты, я вижу, не скучаешь. У тебя гости?

— Да так… — замялась Зина.

— Не бойся, заходить не буду. Мне Катю обратно вести?

Свекровь смотрела строго, проникающе, и Зине показалось, что она всё о ней знает.

— Зачем же обратно? Спасибо, мама, что привели. — Она улыбнулась. — И вообще спасибо…

Катя, войдя в комнату, уставилась на Толика так же, как её бабушка только что смотрела на Зину.

— Привет, Катерина! — На лице у Толика была полная растерянность.

— Привет, — ответила Катя, нахмурившись. — Ты почему к нам пришёл?

— Твоя мама пригласила. Садись за стол. Видишь, какое здесь всё вкусное?

Катя постояла, подумала и выдала:

— А почему ты говоришь, чтобы я садилась? Ты что, здесь хозяин?

— Как ты разговариваешь? — привычно закричала Зина. — Извинись сейчас же!

— Не буду. — Катя не спускала с Толика тяжёлого взгляда. — Это я ему могу сказать «садись за стол». Почему он командует?

— Катюша, ну что ты придумала? — ласково сказал Толик. — Я тебя позвал за стол, потому что я здесь уже сижу, а ты только что пришла. Хозяйки здесь вы — твоя мама и ты. А я гость. Ты же гостеприимная? Не скажешь, чтобы я уходил?

Катя смягчилась:

— Ладно, сиди.

Зина не поняла, по доброте Толик так ведёт себя с Катей или заискивает перед ней. Он подъезжал к Кате со всех сторон, что-то рассказывал, стараясь её рассмешить, но взглядывал на Зину всё тревожнее и беспомощнее.

Съев большой кусок торта, Катя упёрлась взглядом в Толика и спросила напрямик:

— Когда ты уйдёшь?

Он смотрел почти умоляюще и молчал.

— Ты не хочешь уходить? Хочешь с мамой спать, как папа?

Зина взорвалась:

— А это не твоего ума дело! Не лезь куда не просят.

— Моего ума! Я знаю, откуда дети получаются. Я всё папе расскажу!

Толик сказал, что будет ждать Зину на балконе, и ушёл. Утихомирив и уложив Катю, она вышла. Неожиданный приход свекрови Зина приняла как запрещающий знак, да и у Толика от Катиного напора поубавилось решительности. Зина легко уговорила его подождать, но чего ждать, сколько и зачем — она и сама не знала.