НЕ ЭТО, НЕ ТО, А НЕВЕДОМО ЧТО

Проснулся утром Никита, а над ним два молодца стоят. Подняли они его почтительно, коня ему подвели и во дворец доставили. Привели прямо к царю.

— Прослышал я, Никита, — говорит царь, — что ты можешь хворобу лечить, злые наговоры снимать, привораживать, почёт и счастье давать.

Смешно стало Никите:

— Да что ты, государь! Сроду за мной такого не водилось.

— А мне верный человек сказывал, — говорит царь, — он врать не будет. Дормидонтом зовут — может, знаешь?

У Никиты дух перехватило:

— Где этот Дормидонт? Он у меня коня украл.

Царь брови нахмурил:

— Не украл, а купил. Далеко Дормидонт, отсюда не видно. Да и не о нём сейчас речь.

Посадили Никиту за стол с самим царём и с боярами, угостили яствами невиданными, винами заморскими. И балалаечник для гостей играл, да так, что Никита заслушался.

— А теперь посмотрим, что ты можешь, — говорит царь. — Вот мой любимый балалаечник, вылечи его.

— Что с тобой, мил человек? — спрашивает Никита.

А тот молчит.

— Оглох он, — объясняет царь. — Можешь ему слух вернуть?

Никиту страх взял: ну как не получится? Но вспомнил, что Дормидонт ему обещал, и отвечает:

— Попробую, царь-батюшка. — И к балалаечнику: — Слышишь меня, мил человек?

Он даже подскочил от удивления.

— Слышу, — кричит, — ещё как слышу!

— У кого ещё какие напасти? — спрашивает царь.

— Сын мой за моря уплыл, — говорит один боярин, — и уже год известий нет. Вернётся ли он?

Никита осмелел немного. Знать ничего не знает, а отвечает:

— Вернётся. А известие на днях получишь.

Но тут царь заговорил:

— С такими делами потом будете приходить. Просите о том, что сейчас можно проверить. — И к другому боярину, молодому: — Что печальный такой?

— Хотел я послать сватов к своей зазнобушке, — говорит боярин, а она мне сказала, что не люб я ей.

Разгневался царь:

— Опять не то! Не сей же час она тебя полюбит!

Но Никита успел-таки сказать:

— Полюбит она тебя.

А тут привели хромую девушку, еле-еле ковыляет.

— Помоги мне, Никита, — просит она. — Поплясать хочется, по зелёной травке побегать.

Никита опять испугался: не верил ещё в свою силу. Но деваться некуда.

— Хочется — так побегай, попляши.

Только сказал — и девушка в пляс пустилась, а балалаечник ей плясовую грянул.

— Спасибо, Никита! — крикнула. — И бежать…

Посмотрел на это царь и говорит:

— Вижу я, что Дормидонт меня не обманул: всё ты можешь. Пойдём со мной.

И пришли они к царскому сыну, маленькому царевичу. Лежал царевич без памяти, белый как снег. Никита глянул и к царю обращается:

— Поправится твой сыночек, государь, — к утру здоров будет.

Царевич открыл глазки, улыбнулся, повернулся на бочок и сладко заснул, а на щеках румянец появился.

На другой день старый боярин от сына известие получил, скоро и сам он вернулся. А молодой боярин через неделю со своей зазнобой свадьбу сыграл.

Поселил царь Никиту в высоком доме, дал ему невесту хорошую — купеческую дочь, красивую, умную и нравом тихую; Аннушкой звали. Жить бы да радоваться, а радости нет.

Молва о Никите пошла по всему государству. Каждый день к нему люди приходили с просьбами да жалобами, и всем он помогал. Только на сердце у него словно камень лежал. И чем дальше, тем тяжелее. А как вспомнит свой дом родной, поле неубранное, коня, что Дормидонту достался, — совсем худо становится. Глядя на него и Аннушка печалиться стала.

А раз как-то посмотрела на Никиту и ахнула:

— Никитушка, что это с тобой? Сколько волос у тебя седых!

Видит Никита — и впрямь засеребрились его кудри русые.

Аннушка заплакала.

— Пойдём, — говорит, — отсюда куда глаза глядят. Не будет нам здесь счастья. Всё равно всем не поможешь, а зачем себя-то губить!

Никита даже лицом потемнел:

— Молчи, Анна! Такой, видно, жребий мне выпал. Пока могу людям добро делать — значит, так тому и быть.

Прожили они так три года. Никита стал весь седой, согнулся, по лицу морщины пошли — старик стариком. И детей у них не было. Аннушка извелась от тоски, но молчала.

Однажды пришла к Никите девушка. Всем хороша, только лицо после оспы рябое. Никита её излечил сразу — дело простое. Но в сердце кольнуло.

Вечером хотел с женой поговорить, а она затворилась, не пускает. Никита стал просить, кричать, в дверь колотить.

Отворилась дверь. Стоит перед ним Аннушка, платком по самые глаза повязана. Отвернул Никита платок — а лицо у неё всё в оспинах. У Никиты свет в глазах померк, рухнул он на пол как подкошенный. А очнулся — рядом Дормидонт стоит.

— Ну и как тебе, Никита, — спрашивает Дормидонт, — не это, не то, а неведомо что?

— Ловко ты меня обманул, — отвечает Никита. — И коня увёл, и молодость отнял. Только жену мою за что наказал?

— Жену пожалел, — смеётся Дормидонт, — а других тебе не жаль? Ведь ты три года с одних на других напасти перекладывал.

— Теперь-то я понял, — говорит Никита, — когда Аннушку увидал. Выходит, всё это время я злодеем был?

А Дормидонт всё хохочет:

— Почему же злодеем? Моим помощником.

Никита не стерпел:

— Тьфу ты, погань какая! Не буду больше твоим помощником, хоть убей!

Дормидонт пуще прежнего заливается:

— Зачем убивать? Ты и так скоро помрёшь. А помогать мне всё равно не сможешь: кончилась твоя сила.

Сказал — и исчез, как сквозь землю провалился.

— Что же теперь будет, Аннушка? — спрашивает Никита.

— Что будет, то и будет, Никитушка, — отвечает Аннушка. — А нам с тобой надо уходить. Добра мы здесь не нажили.

И в тот же миг не стало богатого дома. Очутились они в чистом поле. А там ветер воет и дождь льёт. Где они, куда идти — неизвестно, и спросить некого.

— Эх, мой конь! — вскричал Никита. — Зачем я Дормидонту поддался, зачем выбрал не это, не то, а неведомо что? И дом свой покинул, и тебя злодею отдал, и столько зла натворил… И Аннушке со мной счастья не было. Ох, доля моя горемычная!