ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

Памяти Виталия Сёмина

Лев Толстой

Шел тысяча девятьсот сорок седьмой год. Собирались они на поляне. Это был угловой участок земли, на котором неизвестный владелец успел заложить перед войной крепкий фундамент да посадить несколько жердел и вишен. Наступило лето. Время остановилось: жара, пустой желудок, полная свобода — так каждый день.

Накануне твердили друг другу, что рано утром пойдут ловить рыбу. И червей заготовили полную жестяную банку — у «татар» под сараем, где корова стояла, накопали.

— Пацаны! Котелок и соли возьмем, ухи наварим! — кричали.— А чего?.. Костер разведем, воду вскипятим, посолим…

Однако гуляли допоздна, проспали и утром на поляну стали подходить поздно. Один Пака пришел с удочкой и куском хлеба за пазухой. Остальные явились без ничего, лишь узнать, пойдут они все-таки или не пойдут на Дон. Таращились друг на друга.

— Ну, пацаны, чего?..

Показался Сережка. С котелком и удочкой, страшно мрачный. Долго он подходил. Куня смотрел-смотрел на него и вдруг захохотал.

— Вот бы мы его с котелком дожидались!

— Пошел ты, Куня, знаешь куда!.. Кто вчера больше всех горло драл: пораньше пойдем!. Я уже вас, знаешь, сколько дожидаюсь? .— яростно отвечал Сережка.

— Ну и пойдем! — сказал Куня и бодро взглянул на товарищей.

— Кто пойдет?

— Я!.. Я!..

— За удочками! Одна нога здесь, другая там. Да жрать побольше берите.

Вадик за удочкой бегом побежал. Из дома за ним увязался Женин пятилетний Юрка.

— Юрка, по-хорошему, отстань — оглядываясь назад, кричал Вадик. Но маленький косолапый Юрка, прячась за стволы деревьев, упрямо бежал следом.

— Да что я в самом деле! Нужен он мне…— сам себе сказал Вадик и перестал оглядываться.

На поляне шел спор. Спорил, конечно, Сережка. Сережка утверждал, что в мае было тридцать дней.

— Да ты что? Тридцать один! — удивился Ермак.

— Тридцать один! — кричали Сережке.

— Тридцать, — стоял на своем Сережка.

— В глаз тебе дать, что ли? — рассердился Ермак.

Пришел с удочкой Куня. Куня был старше всех, сильней всех. Он успел остаться на третий год в третьем классе, а это что-нибудь да значило.

— Куня, сколько дней было в мае?

— Тридцать, — не задумываясь, не видя напряжения на лицах, сказал Куня.

— А!..— завопил Сережка.— Проспорил, Ермачишка…

— Куня! Тридцать один…

Куня похлопал глазами и подтвердил:

— Да-да, тридцать один…

— Тридцать один! Тридцать один! — радостно закричали вокруг, а Пака прибавил:

— Ермак, дай ему в глаз, чтоб не спорил.

— Как ты сказал? — направился Сережка к Паке.

Но Пака знал, что бояться ему сейчас нечего.

— Ермак, глянь, чего Спикулю надо?

— Ты! — грозно крикнул Ермак Сережке, и тот остановился.

— Я тебе этого не забуду, — пообещал Сережка Паке.

После этого тронулись было в путь. Но еще задержались. Теперь ругались между собой «татары». На улице, неподалеку от поляны, паслась корова Милка. Кто-то из братьев Татаркиных обязан был глаз с нее не спускать. И вот старший безобидный Витька Татаркин спохватился:

— Ленька! Мишка! Пусть кто-нибудь из вас сегодня пасет.

— Мишка будет пасти, — решил средний Ленька.

— Гля-ля-ля… Чего это ради? — запел Мишка.

Старший сказал:

— Пасите оба.

И средний с младшим мгновенно объединились:

— Нужна она нам, твоя корова. Ты больше всех за нее отвечаешь, ты и паси.— И хладнокровно пошли прочь.

Шли по двое, по трое, кто в обнимку, распевая песни. Лишь Сережка шагал посередине со своим котелком в одиночестве.

Путь их к Дону был далек и небезопасен. По длинной Первой Круговой надо было дойти до конца поселка, потом через широкое ровное поле выйти к Нижне-Гниловской, бывшей казачьей станице, слившейся с городом. Спустившись по крутым тропинкам между оврагами и домами и перебравшись через железнодорожное полотно, они выходили к реке. Еще в своем поселке могли они нарваться на врага. Например, их мог пугануть какой-нибудь дядька, потому что они ведь никогда не ходили так, чтобы не срывать с деревьев плоды, чтобы не выдергивать из заборов прутья, палки, вооружаясь ими — всегда вооружаясь до такой степени, что самим страшно делалось: «Пацаны! А если этим дрыном по башке трахнуть, то и убить запросто».

Широкое ровное поле за поселком со всех сторон было окружено огородами рабочих Железнодорожного района. Как только начали там подрастать огурцы и помидоры, посреди огородов появились шалаши и вышки сторожей…

Свой поселок прошли благополучно. Перед полем с огородами приостановились. Волчок первым шагнул мимо щита с надписью:

Следующим, схватив за руку Юрку, Вадик. Потом без дороги, ломая кукурузу и подсолнухи, остальные. Обошлось. Выбежали в поле на тропинку в высокой траве. Утро было чистое, роса еще не успела высохнуть, над полем подымался легкий пар.

— А что! Душа моя чует: будет сегодня красноперка клевать! — воскликнул Куня.

И все почуяли. Мысленно уже соревновались, кто больше поймает рыбешек. Молча, дружно сопя, прибавили шагу.