ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

ВТОРОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

(Повести и рассказы)

МЫ

ОДНАКО НЕЛАДЫ

Оставить комментарий

Да, главными на улицах стали бабьи языки, наступила какая-то дрянь, когда друг про друга соседи стали думать по преимуществу плохо. Раньше ведь как было. Увидел нужного тебе соседа во дворе, без церемоний вошёл в калитку, присел на крыльцо или лавочку и… общайся сколько хочешь. Теперь чтобы поговорить или просить кого-либо об услуге — на это ещё надо было решиться. Железные ворота — не деревянный частокольчик. Железо, когда в него стучишь, когда хозяин открывает изнутри замки и засовы, гудит, вибрирует, скрежещет. Дожидаясь, когда наконец откроется вделанная в ворота калитка, чувствуешь себя очень не званным гостем. Открывающему изнутри тоже не по себе, физиономия у него бывает в лучшем случае удивлённая, а в худшем заспанная и недовольная. Местом встреч соседей друг с другом стала улица. Встретились, здоров — здоров, несколько секунд поговорили и разошлись. И честно говоря, мне с годами всё меньше хотелось не то чтобы говорить, но даже видеть соседей.

Тем не менее я был уверен, что в свидетели народ за меня пойдёт, иначе быть не может.

Сначала я пошёл к Васе, сыну старшей истуканши. Собственно, не пошёл, а подсел в семь утра в автобусик, на котором он работал и как раз выруливал из своего двора на улицу. В пути начал говорить, что вот хотят у меня дом отнять, а ты ж, Вася, сам знаешь, как я его строил собственными руками, да еще ты мне помог, да Володя, да Мишка.

— Слышал я про вас, — как-то не очень добро сказал Вася. — Ну, а чего, сами договориться не можете?

— Но они же идиоты неблагодарные!

— Ну не знаю, не знаю… сказал Вася.

— Чего ты не знаешь?

— Кто там у вас виноват, а кто прав.

Меня это возмутило.

— Как! Ты не пойдёшь в суд сказать правду? А помнишь твой суд с Валькой. Я без возражений был… Я тебя сейчас очень сильно обругаю!

— Но вы же родные.

— А ты с Валькой какой был? Более десятка лет прожили, Славку на свет произвели. Да ты от неё без ума был! Помнишь, как головой об стенку самым натуральным образом бился. Кровь лилась, скорую вызывали. А сколько раз жаловался, что не можешь изменять ей… Родной она тебе была дальше некуда. Ты очень любил её, Вася.

— Я её любил? Эту заразу?.. Да никогда я её не любил! — к великому моему удивлению яростно вскричал Вася.

Я прекрасно знал всю историю Васи и его бывшей жены Вальки, я пытался напомнить ему разные эпизоды из их жизни — он меня не слышал. Он был вне себя.

— Я никогда её не любил! Чтоб я эту суку… Да никогда…

— Да что с тобой? Ну не любил и ладно. Речь сегодня обо мне.

Но он не унимался, ругался самыми последними словами.

— Останови машину, пока мы в кого-нибудь не врезались, — потребовал я.

Но лишь после нескольких моих во всё горло выкриков «Стой! Стой, мне надо выйти», он затормозил.

В общем мне понятно было в чём дело.

В самое последнее время у нас на улице умерло несколько человек. Сначала, не дожив и до сорока, умерло двое из моих бывших футболистов, Юрка Филонов и Серёжа Хоронько. Юрка, в юности казавшийся очень здоровым, после двадцати занедужил, чах, чах и помер. Серёжа Хоронёк, тоже какой-то неповоротливый, видимо не совсем здоровый, погубил себя водкой. А за ними умер дядя Коля, ветеран войны, муж истуканши из дома напротив, Васин отец, я кое-что использовал из его воспоминаний, когда писал повести о войне. За ним скоропостижно Володя, муж соседки справа. Удивительные последствия имели эти последние две смерти.

Долго умиравший от рака дядя Коля завещал свой дом только дочке. Сын Вася слегка помешался от удивления и несправедливости. Дом строить отцу помогал он, а досталось дочке абсолютно в стройке не участвовавшей по причине малолетства. Это было непонятно. Ну да, Вася успел в глубине двора хороший трехкомнатный флигель построить. Так и сестра была не без крыши, владела двухкомнатной квартирой, которую каким-то образом отсудила у мужа алкоголика.

О том, что отец лишает его наследства, Вася узнал ещё при его жизни. Приходил ко мне советоваться:

— Что делать? Почему он так? Я когда он дом строил, в воинской части на новеньком ЗИЛе работал. Там за две бутылки водки тебе что хочешь могли отгрузить. Кирпич, цемент, песок, лес — это же всё я, я, я… Да ещё пахал как проклятый вместе с ним. Всё ж своими руками делалось.

— Вася, — ляпнул я тогда, — ты родился в сорок третьем?

— Да.

— В каком месяце?

— В августе.

Мы догадались одновременно. Вася остолбенел.

— Ты думаешь?.. Нет! Нет! Не может быть.

— Ну как же. Посчитай. И тебе это никогда не приходило в голову?

— Никогда, — прошептал Вася

В ноябре месяце сорок второго, когда он был зачат, на Ростовской земле хозяйничали немцы, следовательно, мать никак не могла забеременеть от дяди Коли, прошедшего войну солдатом в действующей армии от начала до конца. После ранений дядя Коля бывал в родной деревне, но в ноябре сорок второго этого никак не могло случиться. Вот так я просветил нечаянно Васю. Он после этого помешался, возненавидел отца, мать, сестру.

Удивительные вещи иногда случаются. Райка, Васина сестра, когда узнала о завещании, стала часто приходить к родителям с изобильной пищей. Так как умирающий дядя Коля ничего не ел, всё пожирала мать Васи, стала просто чудовищной, на вид не менее двухсот килограммов. И постоянно падала в обмороки, так как тоже давно была больна целым букетом болезней. И так они и лежали — умирающий в полном сознании на кровати, тётка Варя на полу в доме, на веранде или даже во дворе сначала без сознания, а потом и придя в себя, но не способная подняться на ноги из-за послеобморочной слабости и чрезмерного веса. Вася злорадствовал: «После десяти котлет полежать не вредно. Пусть хоть сдохнет, не подойду». Но похоже, что он не всё понял. А я уж вслух не рассуждал о его происхождении. Потому что Вася вполне мог быть немцем. В России ведь с сорок второго по сорок шестой у российских девушек родилось немало мальчиков и девочек от немецких и воевавших за них солдат других национальностей. Сам ведь я был в первый раз женат на полурумынке, родившейся как и Вася в сорок третьем году. Но про это я молчал, иначе бы он окончательно свихнулся.

— Вася! — сказал я, когда он остановил машину. — Дядя Коля был неплохим человеком. А то, что он сделал, было задумано им ещё когда вернулся с войны. Вбил себе в голову, что должен отомстить и жил с этим. Это месть. Но не тебе, а твоей матери.

— Ты так думаешь?

— А что ещё? И на суд мой ты придёшь. Иначе совсем кошмар какой-то. Вспомни, как ты мне штукатурить помогал, а я тебе коробку флигеля сложил. Уж это-то было. Про это на суде и скажешь. Ничего кроме правды.

— Ладно, приду, — устало сказал Вася.

А после смерти мужа помешалась и соседка справа. Она всегда была нехорошей. Цыганам, своим соседям слева, не разрешила строить второй этаж, тем пришлось удовольствоваться мансардой. Не дай бог перед её домом на улице остановится машина. Сейчас же появится и орёт, что у неё здесь не стоянка. Вечно науськивала мужа на меня. После его смерти руки у неё оказались развязанными. И вот месяца через два после смерти Володи со стороны их двора, прямо под окном моей комнаты на первом этаже раздался грохот, брань. Я вышел посмотреть. Соседка и её сын рубили заросли моего сильно запущенного виноградника, давно уж пустившие побеги на их сарай, расшвыривая при этом лежащие под забором навалом канистры из-под машинного масла, бутылки неизвестно с чем, плитку кафельную, ещё что-то.

— Что вы делаете?

Моё появление удвоило их ярость.

— Писатель хуев! — орал сын Серёжа, которого когда-то мне приходилось и на руках носить.

— Навалил тут! — орала мамаша, в своём гневе похожая на рассвирепевшую свинью средних размеров.

— Но это же моя территория. С чего вы так взбесились?

Меня будто не слышали.

— Писатель хуев!

— Понастроил… Всё мало ему…

Они ремонтировали кусок деревянного забора — с моей стороны прибивали к нему листы шифера. От сына, когда-то тоненького мальчика, учившегося играть не баяне, теперь к сорока краснорожего, с огромным брюхом шофера, за пять метров разило водкой и потом.

— Эй, что вы творите? Зачем с таким треском, по-скотски.

— Обнаглел. Всё ему мало, мало… — продолжала орать мамаша.

Я вплотную подступил к Серёжке. Ему пришлось остановиться.

— Чо ты творишь в моём дворе?

Он видимо вспомнил, какая между нами разница.

— Ну делай забор сам… Надо же делать.

— Кому надо? Это вам надо. А мне не надо. Пожалуйста, гуляй. Мы единственные остались на улице без глухого забора.

— Стол к нашему сараю поставил. Землю зацементировал, чтобы к нам вода лилась. Умывальник под Галкиным домом устроили… Мы забор сделаем, а ты орех руби. Ветки по Галыной крыше барабанят, антенну вот-вот снесут. Листья твои к нам падают, подметаю каждое утро.

На всё это мне было что сказать. Сарай их стоял по меже, а надо было отступить на семьдесят сантиметров, но я когда-то разрешил поставить так. Придвинуть к нему свой верстак с тисками я имел полное моральное право. На бетонную отмостку вокруг своего дома, стоящего от межи на метр двадцать я имел уже законное право. Летний умывальник тоже от межи был на метр двадцать. Насчёт ореха, за двадцать лет поднявшегося метров на двенадцать и накрывшего своими ветками пол двора и часть соседского я уж и сам давно решил — рубить под корень, поскольку старею и скоро он мне будет не по силам.

Всё это я мог бы сказать. Но как, если тебе рта не дают раскрыть?

— Вы, оказывается, одной породы с моим племянником.

Плюнул на землю у их ног и ушел к себе в дом, на кухню, самое удалённое от соседей место. Руки у меня дрожали. Надо было как-то успокоиться. Поставил на плиту чайник. Стал думать: отчего так вдруг ни с того ни с сего они взбесились?




Комментарии — 0

Добавить комментарий


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.