ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

И что же?

На следующий день, часов в пять вечера я увидел бегающую по двору Ленкину трехлетнюю девчонку. Скоро показалась и сама Ленка, худосочная внучка моей будто бы сестры. И черт меня дернул выйти из дома и впервые в жизни серьезно с ней поговорить. То есть я изложил ей суть ошибки с документами и чтобы она повлияла на бабулю ради всеобщего спокойствия и сохранения средств, которые ни у кого не лишние. Она вроде бы со мной согласилась, более того, в глазах её была тайная радость, мне показалось, она польщена, что к ней обращаются как к разумной взрослой женщине. Увы, я очень даже ошибся.

В следующий вечер Ленка со своим мужем приехали к сестре. Минут через пятнадцать Ленка позвала меня. Вид у нее был очень даже нехороший: совершенно выраженная враждебность. Сразу за дверью стоял зять, выставив мне навстречу грудь.

— Нам нужны документы! — отвернув лицо к стене, требовательно сказал он.

Ничего подобного я не ожидал.

— Но… Мы вместе пойдем к нотариусу. Там каждый получит свое.

— У нас одна вторая. Отдайте нам наши документы.

— А у меня что?

— У вас одна шестая, у нас одна вторая. Мы проверили. Нам нужны документы.

— Лидка, ты хочешь у меня мой дом отнять? — обратился я к сестре. — Ты совсем плохая стала, да? Здесь каждый кирпич положен, каждый гвоздь забит моими руками. Свидетели — вся улица, а можно и с соседних позвать.

— Да ничего мне не надо, — сказала моя единоутробная.

— А что это за разговоры? Значит, внучке твоей надо?

— Мне тоже ничего не надо. Через год у нас квартира новая будет, — запищала Ленка.

— Нам вашего не надо. Нам по закону: одна вторая, и все, — сказал зять, по-прежнему глядя неукротимо в стену и пялясь на меня грудью. Его физиономия базарного сутяги и всегда-то казалась мне малопривлекательной.

— Ничего вы не получите, — сказал я, и, поворачиваясь к двери, увидел настороженно выглядывающего из парадной комнаты племянничка Колю: идиотика эти умные решили вообще убрать подальше.

Вернувшись к себе, я все рассказал жене. Повозмущавшись, она не выдержала, пошла на враждебную половину. Вернулась она, в полном смысле этого слова, заикой.

— Какие же они! Ничем не прошибешь. Вы хотите наш дом? Нам не нужен ваш дом, нам нужна одна вторая… Зять у них просто сволочь.

— Они живут рядом со Старым базаром, его отец и мать работали на базаре. Естественно, он с детства впитал все те нравы. Уговаривать их можно, разговаривать как с белыми людьми — нет. Будем судиться.

Но тогда я еще не до конца рассердился, еще чувствовал себя обязанным поддерживать во дворе порядок. Когда Ленка с мужем и девчонкой уехали на своем битом перебитом «москвиче» выпуска пятидесятых годов, я сказал сновавшему по двору племянничку:

— Хоть вы и усилились еще одним придурком, в чем у меня теперь нет никаких сомнений, обижаться на обиженных не стоит. По пятницам ты теперь выходной. Завтра как раз такой день. Поэтому сколотим новый сортир, понял?

— Понял, — буркнул племянничек, глянув на меня исподлобья.

Да, все было именно так.

Но того, что случилось на завтра, я уж точно представить себе не мог.

Сестру с сыночком с раннего утра куда-то унесло. И целый день их не было. Лишь часов в шесть вечера дремавший в доме на лестнице Джек вдруг вскочил и залился лаем. Открыл дверь — на веранде стояли впереди зять, за его спиной Ленка, Лидка и Колька. Зять протянул мне бумаги.

— Наша одна вторая, остальное нас не касается.

Это были ксерокопии: бумажка из БТИ, вторая — нотариальной конторы, где черным по белому сказано, что одна вторая домовладения по улице С. Разина 94 принадлежит сестре, одна третья Чигракову, одна шестая мне. Еще была бумажка о том, что все дела сестра доверяет вести Ленке.

— Все понятно, — сказал я.

Зять выждал немного.

— Так, базара не будет, — сказал он, и победители, видимо ожидавшие воплей и оскорблений, тихо исчезли.

О! Что было с нами. Я смеялся. Жена смеялась и плакала. Мы задыхались от изумления и злобы.

— Ну и негодяи! Ну и подлецы! А больше всего дураки. Нисколько не сомневаюсь, что она сегодня завещание сделала. Думаю, половина Ленке, половина Кольке.

— Они понимают, что не правы, но вдруг мы еще дурней их, вдруг чего-то испугаемся.

— Или наоборот, не испугаемся, а будем жить как жили, понадеявшись, что невозможно ведь выселить живых людей из их собственного дома.

— К тому же время тяжелое, а судиться — это если не в долги влезть, то уж последнее выложить.

— Ну, а там, глядишь, кто-нибудь помрет… Хорошо если б помер я. Кондрашка хватила или в аварию влип. Ты на тот свет — тоже неплохо…

— Словом, тянули мы тянули, теперь отступать нельзя. Завтра и послезавтра бюджетники отдыхают, а с понедельника начнём битву за собственные квадратные метры.

Так я сказал, после этого сел за стол и на листе бумаги сделал как бы опись строительных работ в нашем дворе.

Выглядело это так:

1956 год. Начато строительство флигеля из двух комнаток общей площадью в20 кв. м.

1957 год. Наше семейство переселяется в домик.

59 год. Построили глиняный сарай для дров и угля.

61 год. Построили ещё один глиняный урод — летнюю кухню с газобаллонной установкой. Радости было словами не передать.

65 год. Я пристраиваю к нашему жилью ещё комнату в шесть кв. м и коридор в четыре метра. А прежде этого заканчиваю стройку ещё одного флигеля площадью в15 кв. м.

70 год. Построен гараж для автомобиля.

74 год. Начато строительство двухэтажного дома 7×7 вокруг малого флигеля. К зиме этот малый исчезает.

75 год. Строительство закончено.

77 год. Старый дом и новый соединяются воедино ради новой жилой, образовавшейся между ними площади.

82 год. Провели газ.

93−94 годы. Вместо гаража построен двухэтажный дом 6x8

Декабрь 94-го года. Новый дом продан. Продажа оформлена неправильно, из-за этого у нас теперь конфликт.

Наш частный сектор весь фактически самозастройный. Всем, вступающим в пользование участками, вручался совершенно никак не обеспеченный стандартный план застройки. При всеобщей, однако очень разнообразной нищете, при отсутствии в свободной продаже стройматериалов (стройматериалы на складах кой-какие лежали, но продавали их в основном по очень сложной схеме — через исполкомы, те в свою очередь отбирали достойных по рекомендациям с заводов и фабрик) одна семья могла слепить себе избушку из саманов в шесть квадратных метров, другая нечто большее, третья, шикарный по тем временам, 7×8, кирпичный дом. Стандартным планом абсолютно никто не пользовался. Для жуков из райкоммунхоза это была великолепная зацепка. Самозастрой! Снять самозастрой просто так, то есть уплатив всё положенное по госрасценкам, надо сказать, копеечным, было делом невозможным. Так и жили. Платили налог земельный, проводили в неоформленные, по документам как бы не существующие дома электричество, водопровод, газ, платили страховку. Но вот грянула перестройка, подули свежие ветры, кто-то где-то проснулся и задал в охваченное райкоммунхозами великое пространство России вопрос: а почему столько неучтённой жиллощади? Это же преступление! Повод Западу говорить о нашей нищете. Если всё учесть, то получится в СССР на душу населения площади в два раза больше. И невозможное стало возможным, райкоммунхозы, и до того в приёмные дни не пустовавшие, наполнились огромными очередями.

В 88-м году я занялся оформлением документов. Без взяток, конечно, всё равно не обошлось, но дело двигалось. Однако когда уж все бумаги были готовы, умерла моя многострадальная мать, хозяйка домовладения. Снова документы пришлось переделывать, вступать в права наследства. В райкоммунхозе выдали наконец документы. Но, сказали:

— Это ещё не всё. Теперь вам с сестрой надо через суд установить кому какая часть принадлежит.

У меня от этого сообщения внутри всё упало: как, опять ходить по кабинетам, стоять в очередях… Можете договориться сами и жить как жили, обрадовали меня после некоторой паузы… Но лучше всё-таки суд. Вдруг ваша сестра или вы сами умрете. Наследники точно тогда перессорятся…

— Но ведь этот суд — не срочно?.. — спросил я.

— Нет, конечно нет.

После этого я тогда и сказал сестре:

— Правая половина двора и всё что на ней твоя, левая моя. Согласна?

Она промолчала. Но что она думает, я знал. На правой половине был только старый дом, расползшийся от пристроек влево и вправо и переполненный деревянный сортир. На левой же мой двухэтажный, летняя кухня с сараем для дров и угля и просторным гаражом. Она считала, что раз мать была владелицей всего, то это должно теперь разделиться поровну.

— Выкинь глупости из своей головы, — сказал я. — Всё здесь построено моими руками. Правая половина твоя, левая моя. Ничего другого быть не может. Кухню с сараем с тех пор, как провели газ, вы загадили дальше некуда. В самое ближайшее время я их выкину.

— А уборная? Куда мы ходить будем?

— Придумаем что-нибудь. Всё!

Так вот мы разделились.