ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

Встретили меня как будто радостно. Вера сразу же принялась кормить. Потом пошли на море. Потом обедали. Потом они пошли поспать, а я сел в машину и поехал искать себе за городом пристанище и нашел его на островке в широком русле обмелевшей за лето горной реки. Чтобы на островок попасть, пришлось, сильно газуя, буквально скакать всеми четырьмя колёсами по крупной гальке через ручей. Днище моего «запорожца» оказалось дырявым, машина наполнилась водой сантиметров на пять. Впрочем, основная часть воды тут же и убыла, но многие вещи, валявшиеся на полу перед задним сиденьем намокли. Пришлось сушиться, наводить порядок. На это ушло время и заснуть не удалось, потому что в пять должен был их поджидать.

Я пришёл вовремя. Однако на пляже сон наконец сморил меня и спал я довольно долго. Проснувшись, подумал, что наверное плохо выгляжу. Во всяком случае, Наташа поглядывала на меня не очень хорошо. Мы пошли с Верой купаться и здесь увидел, что да, мною недовольны, на мои попытки обнять её, Вера смотрела предупреждающе строго. Впрочем, ужин и возвращение домой наши затянулись до глубокой ночи. Долго ужинали с вином в открытом кафе, потом сидели на лавочке лицом к морю, и тоже с вином. Было решено, что завтра мы поедем в Салоники, где пляж дикий и чистый.

А пойти со мной к речке в машину Вера отказалась. Что обо мне подумает хозяйка, другие отдыхающие?

— То и подумают, что ты уже взрослая. Ничего другого. Более того, они уже это думают.

— Ну хорошо. Завтра.

Завтра мы были на диком пляже. Я далеко уплыл. Вернулся, они ко мне, вылезающему из воды, сидят повернувшись спиной и не хотят разговаривать. Я понял, что девушек напугал и стал оправдываться.

— Помнишь, я говорил, что переплыву Таганрогский залив? Ну вот, это не было пустым звуком.

— Больше так не делай, — сказала Вера.

Довольно долго мы лежали молча. Я чувствовал себя несчастным. Но приближался полдень, люди уходили на обед. Вдруг Вера, лежавшая на животе, перевернулась, придвинулась ко мне и с такой страстью обняла, такие затяжные начались поцелуи. Потом мы бросились в море, она с детским красно-жёлтым спасательным кружком. Отплыли. Я принялся кружить вокруг повисшей на детском спасательном средстве Вере. Всё её тело было теперь в моём распоряжении. Ах, если б за нами не подглядывала Наташа, остальными — редкими, оставшимися в отдалении пляжниками, можно было бы и пренебречь.

Потом, когда пообедали и ехали домой, Вера пожелала побывать на моём острове. Наташа сказала, что лучше бы мы её высадили. Но Вера возразила: да что ты, это же интересно и та, где надо, из машины не вышла. На острове мы с Верой прошлись из конца в конец, а Наташа осталась около машины. В дальнем конце я было уложил Веру на песчаном месте в тени ивы.

— Нет! Нет! Нет! Вечером. Я договорюсь, чтобы дверь Наташа не запирала.

— Вечером само собой, а сейчас это сейчас.

— Нет.

Я был огорчён, а пожалуй и раздосадован. Похоже, моя невеста была большая чистоплюйка.

Дальше было хуже и хуже. В новый вечер я хотел повторить предыдущий, с вином, гуляньем, может быть купаньем. Вера изначально это отвергла.

— Что, каждый день? Без вина никак нельзя?

Я, конечно, мгновенно отказался от своей идеи.

Мы погуляли по главной, не очень шикарной для субтропиков улице города втроём. Потом удалились с Верой на остров. Но то, что получилось, было плохо. Всё выходило слишком быстро. Кусали комары, было очень душно. А главное, я очень переутомился, однако всё ещё не хотел себе в этом признаться и на следующее утро опять соблазнил девушек поехать ещё на какой-нибудь красивый пляж. И вот мы покатились, и всё никак не могли на чём-нибудь остановиться — то въезд запрещён, то слишком людно. И так въехали и переехали главный город побережья Сочи, докатились до Адлера, вдруг увидели указатель на «Красную Поляну». Я спросил: были вы здесь? Оказалось, нет. Я тоже не был, а говорят, там красиво, может быть съездим?.. И поехали на свою голову. Дорога оказалась старой, узкой, в выбоинах, мотор перегревался. Несколько раз приходилось останавливался. Для лучшего охлаждения поднял капот и пристроил под него палку, чтобы не опускался. Всё-таки мы доехали до конца асфальта, а дальше были какие-то дома под высокими деревьями и кругом заросли, и запрещающий въезд знак. Прошлись в одну сторону, в другую, но заросли были кругом. Так и не увидев горных далей, мы повернули назад, а время уж было позднее. Вера поменялась с Наташей местами и задремала на заднем сиденье. Назад спускались, не включая мотор и он совершенно остыл и можно было бы выбросить палку, опустив капот, но на улицах Сочи могли быть задержки и мотор мог опять перегреться. Да и сразу после Сочи был перевал. В Сочи нас застала ночь, а за городом мы уже въехали густую, усиливавшуюся росшими над дорогой деревьями темень. И вот когда мы взбирались на перевал, за моей спиной раздался крик любимой.

— Горим! Вадим, пожар.

Я нисколько не испугался почему-то. Вернее, не поверил: женский пол склонен к панике. Но оглянулся и увидел, что из-под заднего, моторного капота валит густой, освещённый невидимым пламенем дым. Машина в это время с трудом подымалась на первой скорости, ручник у меня не работал, выключил зажигание, сдал задом под скалу, влез головой под капот. Палка, державшая его, перетёрла провода заднего освещения. Схватился за подгоревший слипшийся комок проводов, расплавленный хлорвинил прилип к пальцам. В общем левая ладонь и три её пальца сильно пострадали, в полной тьме лихорадочно на ощупь разъединил провода, обмотал изолентой. Всё это лихорадочно, не зная, что будет дальше, потому что неизвестно где мы находились, и заведётся ли после моих слепых действий машина. Она завелась, горели же только передние подфарники, совершенно ничего не освещавшие впереди. Польза от них была только та, что встречные машины меня видели. Ну и ещё повезло, что перевал был в сотне метров, там было открытое пространство и светила яркая луна. Ехать можно было только осторожно, на второй и третьей скоростях, часто на ощупь — кроме луны мне ещё помогала дорожная разметка, её белые линии. Время от времени, прибавив скорости, удавалось ехать позади только что обогнавшей машины. Но они были либо местные и скоро сворачивали, либо имели слишком большую скорость и быстро уносились вперёд. Долго-долго добирались мы до дома. Страшно хотелось водки. Сказал об этом девушкам. И что у меня есть в запасе бутылка. После такого случая обязательно надо успокоиться, затормозить нервную систему. Девушки, понявшие, что водитель я опытный и пожалуй доставлю их к кроваткам невредимыми, опять, как в Салониках, не желали со мной разговаривать.

— Вынесите хоть какую хлебную корочку, — попросил я, когда подъехали к их пристанищу. Они выпорхнули из машины молча и исчезли. Подождал. И не зря. Вера вынесла два кусочка хлеба, помидор и огурец. Не было сказано ни слова. Эх, совсем эти молодые были не похожи на тех, с которыми приходилось иметь дело. Не битые, не пуганные. Это, может быть, и хорошо, но как часто жестокий опыт помогает не видеть трагедии там, где выросший в тепле и сытости теряется и паникует.

На другой день всё было плохо, плохо, плохо… На меня сердились. Это было невыносимо. Позавтракали в полном молчании. Пошли купаться. Вода людей оживляет и делает добрей, но разговаривать со мной по прежнему не хотели. Захотелось петь. Тихонько напевая, полежал на песке около девушек с полчаса и понял, что надо убираться.

— Надо поговорить, — сказал Вере. — Пройдёмся.

Получилось у меня коротко:

— Я вёл себя как не знающая меры уличная шпана. В голове стучит: незваный гость хуже татарина, третий лишний и всё такое прочее. В общем со мной вам плохо. Поэтому после обеда я отбуду. Пожалуйста, не сердись на меня.

Вера просветлела и стала оправдываться:

— Наташе хочется с кем-нибудь познакомиться. Ей кажется, ты мешаешь.

— Так оно и есть. Она на тебя сердится, а я нисколько. Видимо нам с тобой ещё много кой чего придётся пережить. Переживём, а?.. Я переживу. Есть из-за чего. Ты очень красивая. Особенно когда выходишь из воды и она стекает по тебе. Афродита. Умереть можно.

Ещё с полчаса мы загорали на песке. На прощанье я всё-таки не удержался — отметился

К причалу для прогулочных катеров пристал полный туристов катер. Когда желающие искупаться сошли на берег, я отправился на судно, попросил голого в плавках, но в морской фуражке:

— Капитан, разреши хоть раз с твоей рубки упасть.

Он посмотрел на меня очень-очень критически:

— Жить надоело?

— Ой-ой! Я старый чемпион по водным видам. Детство хочу вспомнить.

— Нет.

— Капитан, — настаивал я, — вон сидят две молодые клизмы, которые ничего в жизни не видели и видеть не хотят. А я всё-таки должен кое-что им показать. Позволь. Ну пожалуйста. Очень мне поможешь, а я тебя не подведу.

Хороший мужик мне разрешил. Я взобрался на железную крышу рубки. Она была вся раскалённая солнцем и в самом деле напомнила детство — железную десятиметровую, на железных понтонах вышку на водной станции «Аврал» на Нижней Гниловской, бывшей станице, давно ставшей частью Ростова. Помахал рукой подружкам. Они ответили очень даже милостиво. Разогнался, взвился вверх «щучкой», врезался в воду камнем, без брызг.

Возвращался домой я, можно сказать, обожжённый происшедшим. До сих пор наши отношения с Верой шли по восходящей, это было только нашим делом, я чувствовал себя желанным. И вдруг появилось нечто новое. Чужие глаза, чужое мнение. Я сделался каким-то чудаком. А самое главное, за эти несколько дней ни слова не было сказано о нашем будущем. Очень странно. Все девушки, которых я знал раньше, на Верином месте только об этом и говорили. Это значит, что ничего она ещё не решила. Утомлённый, наконец уже после Краснодара я сказал себе: спасение моё только одно — работать, работать. Всё делать как положено, что-нибудь путёвое из этого выйдет. Так или иначе каждый в конце концов получает по заслугам. Даже смерть люди получают заслуженную всей своей жизни, уже давно знал я.