ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

Однако в наши отношения вмешались злые силы и великое событие отодвинулось на неопределённое время. В конце мая, едва начались школьные каникулы, Маринка вызвала к себе племянниц, одна из которых, тринадцатилетняя, была очень шустрая. Я был выслежен этими племянницами. И в один прекрасный вечер, когда мы с Верой встретились как всегда на трамвайной остановке, чтобы ехать в город, погулять, возможно, посмотреть кино, непонятно откуда рядом с нами оказалась третья фигура — Маринка. Начался кошмар наяву.

— Девушка, я законная жена вот этого человека. Позвольте узнать, а вы кто ему доводитесь? — громко, чтобы слышали подходившие на остановку люди сказала Маринка.

— Никто, — ответила Вера.

Я сказал Маринке:

— Я же тебе всё объяснил. Уходи отсюда. Вот как есть, так и будет.

Взял Веру за руку и мы быстро пошли к бывшему кладбищу, на котором могилки сровняли с землёй бульдозерами, посадили деревья, очень быстро пышно разросшиеся. Новый парк для отдыха трудящихся постарались сделать уютным, но редко в нём можно было видеть кого на лавочке, только прохожие. Туда мы и пришли с неумолимо в трёх шагах позади следовавшей за нами постылой женой, которая как кондовая баба громко стыдила нас.

— Между вами ведь ничего ещё не было? — твердила Маринка, когда мы оказались в пустом парке. Вера стояла перед ней совершенной овечкой и что-то лепетала.

— Отстань от нас. Уйди. Ничего ты таким путём не добьёшься, — твердил я.

— Нет уж. Пропадает моя жизнь. Это ты оставь нас. Я должна с этой сукой поговорить. Я должна… должна… должна… Уходи!

— Уходи, — сказала Вера вдруг довольно твёрдо. — Пожалуйста, уходи.

Жуткая всё-таки была ситуация. Перед обеими я был виноват. Ещё и ещё они потребовали, чтобы я ушёл. Мне пришлось убраться.

А дальше было так.

Следующим утром я поджидал её на остановке. Вера улыбалась улыбкой знающего на что шёл человека.

— Глаза кислотой у меня будут залиты. Я в это не верю. Она, между прочим, тебе не пара. Но мне очень плохо.

— Но я не знаю, как иначе! — взмолился я. — Людей вокруг миллионы, а человека по душе в жизни можно встретить раз, два, и не более трёх. Мне так кажется. Правда. Не будем расставаться. Переживём. Я не дрянь. Это точно. И, повторяю, не знаю, как иначе.

— С завтрашнего дня я в учебном отпуске. Буду готовиться и ходить сдавать экзамены. Можно иногда видеться. Только в новом месте. И поздно вечером. Чтобы посидеть с полчасика в твоей машине. Всё равно, если целый день сидишь над учебниками, голова вечером не работает.

Я был счастлив. Я решил, что самое страшное позади: она не дрогнула, и значит, всё остальное кончится хорошо.

Не тут то было. На первое же свидание на новом месте Вера пришла сама не своя.

— Ой-ой! Я пришла сказать, что ничего больше не будет. Твоя Марина с двумя женщинами приходила к нам домой. Орали они перед нашей калиткой на всю улицу. Обзывали и меня, и папу с мамой самыми последними словами. Потом какую-то землю под наш дом посыпали из платочков. Всё, Вадим. Никто мне не простит, что я разбила чужую семью.

Некоторое время я шёл за ней, пытался удержать за руку.

— Нет. Нет. Нет. Всё!

Дома у меня среди разного строительного инструмента была тяжеленная с длинной, хорошо насаженной ручкой кувалда. «Понедельник» — так работяги называют этот снаряд. Я вернулся домой с намерением гневно разговаривать с Маринкой. Но как-то в одно время уши мои услышали из нашей избушки голоса Маринки и её племянниц, а глаза увидели этот самый «понедельник». Ну и руки сами ухватили предмет и стал я изо всех сил пробивать стену своей хатки. Рядом было окно, но мне почему-то надо было пробить стену. И после нескольких ударов она подалась, кирпичи и саманы стали падать внутрь, а там был как раз наш супружеский диван-кровать. Страшные вопли раздались из наполнившегося рыжей густой пылью домика. В одночасье всё было кончено. Сначала ошарашенные злодейки выскочили, крича и размахивая руками.

— А ты как думала?! — мстительно спрашивал я Маринку.

— Гад, сволочь! Ну теперь ты попался. Милицию вызову, лет на пять загремишь у меня

Но вдруг какое-то соображение осенило мою несчастную жену, она бросилась назад в почти непроницаемую от пыли мглу, собрала там какие-то вещички и вместе с племянницами, проклиная меня, угрожая расправами, исчезла со двора.

Да, так было.

Уже на следующий день она приехала на грузовике с Ларисками Большой и Маленькой, с двумя грузчиками, забрала всё, что хоть на четверть принадлежало ей, страшно ругалась, прокляла всех, в том числе сочувствовавших ей соседей, тем самым мгновенно развернув общественное мнение о себе на сто восемьдесят градусов, посыпала чем-то наш двор и они укатили. Я всего этого не видел, потому что был на работе. Судить о том, что всё-таки произошло, смог по матери. Она заикалась.

— Какая она злая. Я тоже брошенная. Но чтобы так всех подряд оскорблять. Я же всегда к ней хорошо относилась… А соседей как крыла…

Тем же вечером Маринка ещё раз приехала — на такси, с Лариской Большой и её мужем Борисом — вручили мне повестку на суд по поводу развода. Дата суда меня поразила.

— Через пять дней нас разведут?.. Как вам это удалось? Не верю.

— Поверишь, — сказала Маринка. Она хотела казаться злобной, на самом деле было видно, что на душе у неё кошки скребут и тоска смертная.

— До суда ты должен заплатить ей три тысячи и тогда на имущественный раздел Маринка претендовать не будет, — сказала Лариска Большая. В такую сумму они оценили нажитое нами за годы совместной жизни.

Я с ними легко согласился. Денег у меня совсем нет, но достану. Мне помогут.

— Я могу занять тебе полторы тысячи, — неожиданно предложил Борис.

— Шутить изволите. Честный советский человек год за такие деньги уродуется.

— Не хочешь? Завтра приезжай к девяти в ателье.

— Ну, Борис! Если это правда, я тебе буду навеки обязан.

Откуда такое великодушие и готовность рисковать очень для всех нас немалыми деньгами, я задумываться не стал.

Лариска принялась стыдить. Опять я соглашался: сволочь и подонок, гореть мне в аду до скончания веков. Как хотелось сказать: «На самом деле, всё очень просто: вы мне не компания, а Маринка не пара. Деться некуда было».

— Ну вот давай поговорим честно. Молоденькую захотел, да? Ну сознайся…

— Чистую.

— Ага. А мы, значит, дрянь, отбросы.

— Обыкновенные. Я в том числе. Время убиваем. Веселимся, сколько сил хватает.

— Сволочь он самая настоящая, — сказала Маринка.

— Ладно, пусть мы плохие, а она хорошая. Но ты думаешь, она не станет такой же? Ещё как станет, — сказала Лариска.

— Может быть. Но кроме того она красивая… Что, напросилась? Всё! Больше о личностях ни слова! Говори что хочешь, отвечать не буду.

— Дурак ты! Работал, работал… Эта новая тебя тоже разденет, — так мне напророчила Лариска Большая.

Уход Марины, а затем скорый развод сильно меня ободрили. Нет, и перед судом, и особенно после было тяжко невероятно. Маринка всё ещё надеялась, смотреть на меня ей было больно. Ради неизвестно какой вольной жизни я бы не выдержал, вернул её. Но уже была другая. Письмо, которое я взялся писать сразу же после суда — это был замечательный повод расставить всё по местам. «Я тебе уже говорил, что в жизни человека по душе можно встретить раз, два, может быть, три, но вряд ли больше… Понимаешь, предназначенным друг другу иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять: вот, наконец, то, что тебе надо. Когда я увидел тебя, мне стало очень плохо. Ты была то, что надо, и в то же время недосягаема по причине молодости. Но ты мне была предназначена. Иначе при твоей красоте давно бы уж сделала выбор… Человек подобен кораблю, днище которого за годы плаваний обрастает всякой дрянью, способной его и загубить. Мы с Мариной никогда семьёй не были. Брачная пара, не более того. Это случается с очень многими. Чтобы избавиться от одиночества и пустоты в себе, решаются заполнить её женитьбой без любви. И делается легче. А если характеры покладистые, то и жизнь вполне можно так прожить. Но если вдруг видишь свой идеал. И этому идеалу, божеству оказываешься не противен, брак без любви превращается в тяжкий груз, от которого надо освободиться… Вчера я освободился: суд, скорый и правый, развёл нас… Вера, пугающие тебя причины исчезли. Нам обязательно надо ещё хоть раз встретиться, поскольку не всё ещё сказано». В таком духе я ещё много написал.

Письмо я попытался вручить ей утром на нашей трамвайной остановке. Она не приняла. Я погнал в город и встретил её перед местом работы. Она на этот раз взяла и даже чуть улыбнулась моей настойчивости. Через несколько дней я опять перед ней появился.

— Твоё письмо всё во мне перевернуло! — были первые Верины слова. Я снова стал желанным.