ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

Еще через два дня работал я в районе зоопарка на шабашке до позднего вечера. Устал страшно. Настроение, несмотря на то, что заработал порядочно денег, было безрадостное. Хозяин по случаю окончания работ поставил бутылку водки, мы ее с ним осушили, но даже это не подняло настроения, наоборот, стало совсем пусто. Я был без мотоцикла, пошел на автобусную остановку, ждал минут двадцать, мне бы остановить такси, но не люблю я этот вид транспорта, подумал, что ведь если пойти напрямую через железную дорогу и опытное поле, то до дома не так уж и далеко. Что-то, однако, ныло во мне, подсказывало: не надо… Я колебался, пока на себя не рассердился: бывало по ночам через кладбище ходил, а здесь по светлу чего-то забоялся. И пошел.

Едва за спиной остались дома и я оказался в старом глиняном карьере, буйно заросшем начавшей высыхать травой, как сразу стало хорошо. Впереди была железнодорожная насыпь с вздымающимся от нее опытным полем, справа в далекие деревья садилось солнце, слева повис белый месяц. И уж не в первый раз, когда оказывался за городом, подумалось: случись эта самая атомная война, погибни все человечество, жизнь все-таки не исчезнет, почти мгновенно, за каких-нибудь пять лет прорастут травами и деревьями наши дороги, в домах, фабриках расплодятся звери и птицы. Жизнь не исчезнет, наоборот, восторжествует…

Чтобы выбраться на дорогу посреди опытного поля, надо было метров двести идти по железнодорожной насыпи. Поднявшись на нее, я вздрогнул: между рельсов лежала большая черная собачья голова, из открытой пасти видны были белые зубы и красный язык, несмотря на позднее время жужжали очень бодрые мухи. Что за зверство, было моей первой мыслью. Однако метров через двадцать под левым от меня рельсом увидел черное растерзанное туловище, с которого при моем приближении взвилась туча мух. Здесь догадался, что бедная собака попала под поезд. И вслед за этим пришла другая мысль: это мне что-то грозит, это мне предупреждение и в ближайшие дни и даже недели надо быть осторожным.

Да, совершенно определенно я так подумал. Что именно в ближайшие дни или даже недели.

Что через несколько минут, что времени у меня уже нет — это не пришло.

Но едва свернул на дорогу вдоль лесополосы, как увидел впереди две подозрительные фигуры. Поглядывая на меня, довольно крупные взрослые парни что-то искали в кустах под деревьями. Потом они стали мочиться. Когда я был уже совсем близко, еще раз расстегнули штаны и будто бы помочились. Лица у обоих были воспаленные. И скорее всего не только от водки, но и травки. Темные брюки и белые рубашки с закатанными рукавами на обоих мятые, очень несвежие. «Вот же, сука, ну почему я не взял с собой хотя бы часть инструмента! Вечно я в таких случаях невооруженный», — тоскливо подумал я. Ведь, к примеру, с молотком в правой руке, ножовкой по металлу в левой я был бы защищен не хуже римского легионера, а так…

— Ну что, проводил?!

Один схватил меня за руки, второй тянул из-за пазухи (где только он его взял?) ржавый немецкий штык-нож.

— Кого проводил? Да я вас в первый раз вижу! — вскричал я.

Они не слышали. Дернувшись, я увернулся от кинжала и бросился бежать. Переутомившийся от работы, выпивший к тому же стакан водки я был очень тяжел. Но и они, одуревшие от пьянки, были не легче. Спасла меня футбольная сноровка. Шагов десять вглубь лесопосадки я сделал по прямой, потом взял круто влево и также круто вправо. После последнего маневра, поверивший в твое левое направление противник остается далеко позади. Слышал, как один из парней грохнулся и взвыл. Я выбежал на дорогу и бросился назад, потому что если и мог бежать, то только под гору. Мне было очень плохо. Еще не добежав до железнодорожной насыпи, я уже знал, что за мной гонится лишь один, который держал меня за руки, и, следовательно, был без кинжала. На насыпь взбежать я уж не мог, набрал в руки осыпавшихся сверху дробленых кремней и стал швырять в преследователя. Он остановился, но когда я попал ему в руку, бросился ко мне. Заграбастав поспешно еще кремней, я рванулся ему навстречу, продолжая швыряться и попал прямо в изрыгающий проклятья рот. На этом все было кончено. Он как бы забыл про меня, сел на землю, совал в рот пальцы, размазывал ими по лицу кровь. Я даже не подошел к нему, хотя всего несколько секунд тому назад хотел убить.

На трассу я шел, злорадно смеясь. Это все козни Лильки-профуры. Дурочка, я посильнее тебя… Подходя к асфальтовой дороге, увидел на автобусной остановке тех же людей, с которыми совсем недавно ждал. Совсем недавно… Господи, сколько ж это прошло времени? Здесь как раз показался автобус и, подымаясь в него, я нервно хохотнул: как удивительно, однако, можно скрасить себе ожидание…

А потом я испытал новый приступ ненависти. Меня, стоящего в проходе, спросили, выхожу ли я на следующей остановке. Я открыл было рот, но это отозвалось такой резкой, ослепительной болью в правом ухе… Меня все-таки ударили чем-то в ухо. Я было дернулся к выходу: надо вернуться и этого гада, оставшегося там, под насыпью, сделать инвалидом… Но тут же и остыл: это бы было уж слишком. …

Такая история вспомнилась мне в больнице. Удивительно, что оба раза пострадал я от выпускниц биологического факультета нашего университета. Проклинали меня множество раз. Но сработало от неудовлетворенных.