ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

ВТОРОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

(Повести и рассказы)

МЫ

ЛЮБОВЬ... ЛЮБОВЬ...

Оставить комментарий

Шел третий или четвертый день запоя. В тот день даже не помню, где и с кем болтался примерно с пяти до десяти вечера, и то ли я ее подцепил на темной улице Горького, на остановке трамвая возле цирка, то ли она меня. Трамвая долго не было, а потом, когда «тройка» подкатила, проехали всего одну остановку и, миновав какой-то закоулок, оказались в полуподвальной квартире. Комнат было две, с очень низкими потолками. В первой, довольно большой, стояли штук шесть коек и на них спали пятнадцатилетние девочки, во второй поменьше был стол, стулья, комод и двуспальная кровать с перинами и огромными подушками до самого потолка. Хозяйка ввела меня во вторую комнату, выставила, явно гордясь собственной щедростью, две бутылки «солнечного удара» («Солнцедара»), от одного вида которого у меня в желудке свело — что не помешало его пить, нарезала большими кусками хлеб, намазала маслом и посыпала сверху сахаром. «Песни петь будем?» — спросил я. «А как же!» — сказала она и достала из комода гармонь с украшениями из бляшек. «А девочки? Им завтра в пэтэу». «Ничего, потерпят…» Что сделало меня в эту ночь свободным и неистовым? Все вместе. Много водки, выпитой до того, «солнечный удар», хлеб с маслом и сахаром, и как мы пробовали петь советские песни под гармошку, но играть она не умела. Еще необыкновенные перины и подушки, когда я в них наконец опустился. И еще, пожалуй, присутствие девочек в смежной комнате. Впрочем, и это очень удивительно, как начали, не помню. что-то между ног у меня перемкнулось, я сделался всемогущ и упивался собственной силой часа полтора. Но её наслаждение было повидимому ещё сильнее. Как же она орала, выла и причитала. Потоки слов, смешных и в то же время трогательных, лились из нее. Живой фольклор творился у меня, можно сказать, на глазах. Будь оно проклято это радио, кино, телевидение, даже само печатное слово! Эти игрушки цивилизации помогли прийти к власти таким ублюдкам как Ленин, Сталин и Гитлер, нас же, простых людей, сделали немыми. Ведь простой человек не может не понимать, что его пение, его шутки-прибаутки — это намного хуже того, что идет из репродукторов, с экранов, когда говорят, играют настоящие профессионалы. И простой человек, попробовав голос где-нибудь за свадебным столом, в смущении скоро умолкает и выворачивает регулятор громкости магнитофона на полную мощность… Наверное не только девочки, но и во всех квартирах над нами в ту ночь никто не спал. Так нельзя — так можно… Так нельзя — так можно… Я и до сих пор все-таки думаю, что так можно. Иногда.

Часа в четыре утра она тихо поднялась, оделась и вышла. Скоро я услышал с улицы, как кто-то метет по асфальту. Ага, она дворничиха. Поднялся, оделся, допил «удар» и тихо убрался.

Маришу я вспомнил в начале июня. И когда увидел ее, почувствовал себя так, будто выполз на свет божий из сырого грязного подвала. Позади были заплесневелые потолки и стены, лужи под ногами, и поперек дороги мокрые бревна, осколки кирпича; и вдруг оказался на свету, а он яркий, жаркий, словом, на дворе стоит настоящее лето.

Я так долго молча смотрел на нее, одетую по случаю первых жарких дней в легкий сарафанчик, что она засмеялась.

— Где же ты был?

А я тоже засмеялся, потому что вдруг полностью забыл, где же я в самом деле был.

— Был да и все, — сказал я легкомысленно. И добавил: — А теперь мы вместе будем.

Она даже вида не подала, что имеет хоть какое-то право меня в чем-либо упрекать. Мы как бы обменялись уколами, признав, что все-таки нравимся друг другу и можем попробовать продолжить начатое.

В тот же вечер было решено, что в следующую ее выходную пятидневку мы съездим окунуться в Черном море. Это была большая уступка мне. Принарядилась она для поездки очень оригинально, во время наших остановок шофера обязательно заигрывали с ней. Мне тоже сначала нравилось. А потом нет: слишком уж, с явным расчетом пробудить во мне ревность, кокетничала Мариша.

Ах, уважаемый Б. Шоу, ваш профессор стоит над своей испытуемой как бог — он не может быть заподозрен в каких-либо корыстных помыслах. Со мной было иначе.

Мы доехали, и опять же могу сказать, что все было как всегда — море, палатка, вино, любовь, на следующий день полное расслабление, а когда вечером опять выпили-поужинали, на этот раз в кафе, то Мариша очень с грузинами кокетничала, с трудом удалось увести ее от почувствовавших поживу обожателей. За это, когда вернулись на свое лежбище, она устроила скандальчик.

— А кто ты такой? Не пойду больше в твою палатку. Посади меня на автобус, я поеду домой… Ха, выискался. Воображает, что я у него полная собственность. Ты просчитался, голубчик…— И так далее и тому подобное.

Непроглядная уж была ночь, светлячки одни летали вокруг. Мое терпение кончилось:

— Делай, что хочешь, а мне пора спать, — и залез в палатку.

После продолжительной паузы она чем-то перебила центральную растяжку палатки, и я забарахтался в поисках выхода. Ни слова не говоря, я восстановил палатку и снова было полез спать. Тогда она совершенно по хулигански пнула меня ногой в зад. «Ах ты сучка маленькая!» — вскричал я, втащил ее в палатку и не то чтобы изнасиловал, а прижал как следует к себе: сначала она перестала трепыхаться, затем раздвинулась. Уснули мы вроде бы примирившись.

«Моя дикая зверушка», так я со следующего утра стал думать о ней. И в новый вечер, хоть хмельного мы и не употребили, она опять мне кое-что устроила.

— Тебе тридцать, а ты до сих пор не женат. Ненормальный какой-то.

— Но тебе двадцать пять — и ты тоже семейного счастья не отведала.

— Я женщина!

— Ну и что? Это видно с первого взгляда. Что дальше? С таким же пафосом я могу сказать: «Я идиот!» — и иметь от этого массу выгоды.

— А ты идиот и есть. Женщина ничего сама не может. Подумаешь: с пафосом… Грамотным себя воображает.

Мне обидно стало, что она такая примитивная.

— Да ну тебя! И чего ты все время лезешь в бой? Побереги нервы. Раз не нравится, завтра до полдня лежим под солнцем — и едем домой. Оно и понятно, почему ты до двадцати пяти лет одна. Пусть я ненормальный, но ты тоже не совсем в порядке. Еще вопрос, кто из нас больше ненормальный. И вообще мы ведем с тобой какие-то дурацкие разговоры. Как все это надоело. Одно и то же, одно и то же…

Мое отчаяние ее вдруг рассмешило. Она заговорила со мной как с маленьким ребенком.

— Очень хорошо! Раз мы такие нежные, не будем. Но скажите нам пожалуйста, о чем же еще серьезном можно разговаривать? Ну о чем? Вот сразу мне скажите, о чем еще?

— Да мало ли?

— То все ерунда. Главное — любовь.

— Любовь?!

— Да, любовь.

— Но ты ведь не о любви со мной говоришь. Ты меня стараешься оскорбить и унизить по той причине, что я не женат.

— Нет, о любви я с тобой как раз и говорила. Почему ты до сих пор никого не любишь, хотела бы я знать?

«Странно, но ведь она права», — подумалось мне.

— Значит, сейчас у нас не любовь, а вот если я женюсь на тебе, тогда будет любовь?..

— Так оно положено.

— А сейчас ты меня не любишь?

— Ни капельки.

— А как же так получилось, что мы здесь оказались?

— А это просто… Ну в общем бабий час пришел. — После некоторой паузы, она уточнила: — Нет, ты мне, конечно, нравишься. Анекдоты умеешь рассказывать, брехливый.

— Я умею рассказывать анекдоты?.. Я брехливый?.. У тебя, Маришка, поразительные мозги! Я очень плохой рассказчик. И врать не умею. А тех, кто заставляет врать, ненавижу. Это так же точно, как-то, что мы сейчас стоим друг против друга и разговариваем о любви в твоем понимании.

— В твоем понимании…— опять передразнила она меня. — Любовь одна, понял! Дурак ты! Все вы дураки, понял?

После этого вроде как не к ней обращаясь, но думая вслух, я сказал: — Но и ты, Мариша, тоже… По-моему, за анекдоты и брехливость не только любить, но и нравиться сомнительно. Однако меня хоть за анекдоты, а грузинов за что?..

— Дурак! Сволочь! — скандал предыдущего вечера повторился почти во всех деталях.




Комментарии — 0

Добавить комментарий


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.