ДВОЙНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ГРАДА

После ухода липового фирмача я еще что-то пил. Как поднялся на лифте к себе в номер, не помню. Разбужен был, когда винные пары и наполовину не вышли из моей головы.

— Проснитесь… Подъем! — трясли меня.

С великим трудом открыв глаза, увидел над собой несколько прокурорских физиономий. Долго ничего не мог понять.

— Почему вы не явились на обед? Почему не поехали на экскурсию? — требовали от меня немедленного ответа. Во главе с армяночкой (старосты не было), их над моим распростертым телом нависало целых шесть человек, два мужика и четыре женщины.

— Все обедали, все ездили на экскурсию, а вы пьянствовали… Дверь в вашу комнату была не заперта, загранпаспорт на столе. Что если б кто-нибудь вошел и украл паспорт? Да в военное время за такое б расстреляли… Наконец вы упали в лифте и приставали к женщине…

Гнев помог мне прийти в себя. Еще шатаясь, я поднялся и сел на подоконник — другого свободного места в маленьком номере и не было.

— Послушайте, откуда вы такие блюстители нравов взялись? Что вы о себе вообразили?.. Мне стыдно за вас. Ну нельзя же быть такими одноклеточными… Выйдете отсюда сейчас же!

Они загомонили еще сильней. Мы на чужой земле, поэтому должна быть дисциплина: обед — все на обеде, экскурсия — на экскурсии; если пропадет хоть один паспорт, на будущее всю группу лишат загранпоездок. Особенно нападал один из мужичков, вальяжный такой, про себя я его назвал Хорошенький.

— Вернемся домой, я это так не оставлю. Я узнаю, где ты работаешь, и буду говорить с твоими руководителями.

— Уходите отсюда. Не позорьте меня, не позорьтесь сами. Я ничего плохого не сделал. Это вранье, что я упал в лифте и приставал к кому-то. Никогда в жизни я не падал и приставать не имею привычки…

Я уж крутил головой, уж шарил по комнате глазами, что бы такое ухватить… Вдруг полшажка вперед, прижавшись бедром к моему колену, наша руководительница Людочка сказала:

— Он не падал и ни к кому не приставал. Все! Уходим. А вас, Максимов, я очень прошу быть на ужине. Встреча через пятнадцать минут в холле.

И вот когда, толкаясь, они повалили прочь, я чуть не закричал от удивительной нашей простоты. Значит, я все-таки не падал и не приставал, они выдумали это для пущей убедительности. Ублюдки! Уж я подобрался и наметил, кому первому дам пинка в зад. Хорошенькому, конечно. Чтоб дома не забыл поговорить об этом с моими руководителями. На родине я так бы и исполнил. Но попав впервые за границу…

Ужинать, делать что-то общее со своими соотечественниками в этот вечер я не мог. Умылся, причесался, спустился в холл и хотел молча пройти мимо собравшейся там группы, но сразу несколько женщин перекрыли мне путь.

— Вадим, ты куда? Не связывайся с ними. Не уходи.

— Пропустите по-хорошему!

— А куда ты пойдешь? Опять напьешься, да?

— Ни за что! — Тот самый инструктор, в обкоме союзов пугавший проницательными пограничниками, еще сказал, что немцы большие мастера делать как холодное, так и огнестрельное оружие, и могут продать из-под полы. Но если кто из наших купит, последствия будут просто ужасными. — Ни за что, — повторил я. — На свой обменный фонд (полторы тысячи марок вместо пятисот наших рублей) куплю сейчас у какого-нибудь немца дуру и… — я хотел сказать: «…с боями буду пробиваться домой», но вслух получилось другое: — в двенадцать ночи переберусь через берлинскую стену, влезу на рейхстаг и сорву ихний флаг, а свою хоть какую красную тряпку повешу.

Мои доброжелательницы остались стоять с разинутыми ртами, а я выскользнул на улицу и направился куда глаза глядят. Было и горько и смешно. Вид я имел, наверное, до того потерянный, что передо мной расступались прохожие.

Вопреки ожиданию, на следующий день я был оставлен в покое. В группе нашлись еще более злостные «нарушители» дисциплины. Оказывается, еще в первый вечер в Берлине две молодайки сбежали в ресторан, познакомились там с нашими прапорщиками и не ночевали в своих номерах. А утром первого дня четыре других женщины залились по магазинам до позднего вечера, что тоже было преступлением. Еще возникло «сервисное дело». Мы приехали в Германию с разными сувенирчиками для гидов, гостиничных администраторов, для всех, кто нас обслуживал — так полагалось. Деньги, по пятнадцать рублей, с нас собрали во время того самого собеседования в обкоме союза. И три человека были избраны сделать покупки. И вот вдруг уже в Германии одна из трех обвинила двух других в нечестности. После завтрака в номере руководительницы было собрано собрание и великолепные в гневе табачницы, парикмахерщицы, обувщицы сцепились друг с другом чуть не врукопашную. Минуты три я наблюдал зрелище, потом сказал себе: «Ну вас к богу. Я теперь кроме „да“ и „нет“ ничего не скажу», — с той минуты сделался тихий-тихий, во время ежедневных переездов в автобусе сидел на заднем сиденье среди чемоданов, грузить и носить которые стало моей обязанностью, впрочем, как и остальных пятерых мужчин нашей группы. Моих спутниц скоро стало жалко. Табачницы, банщицы, парикмахерши, все как одна приехали они в Германию охотиться за тряпками. Нас возили по северу страны. Помню, прибыли в очередной средневековый ганзейский городок. Автобус остановился на небольшой брусчатой площади перед удивительной красоты главной крепостной башней. Вышли мои бабы из автобуса и хоть бы одна подняла голову, чтобы увидеть бойницы, башенки; высокую стену, уходящую влево, такую же стену, уходящую полукругом вправо… Гуськом, странной толпой поспешили они в высоченные широкие ворота, чтоб поскорее туда, где магазины, где только и может быть интересно. И даже тех двух босячек, которые в первый вечер оторвались к прапорщикам, стало жалко. У одной из них заболели зубы, она боялась обратиться к врачу (нам чуть ли не напрямую было сказано не болеть, у родины есть и более важные статьи расходов, когда требуется золото), глотала неумеренно таблетки анальгина с пирамидоном и в конце концов получила сердечный приступ, лицо ее при этом перекосилось до неузнаваемости. Но одна из них влюбилась в меня нешуточно. Людочка. Вернее, Людмила Эдуардовна, молодая наша, очень расторопная руководительница группы. В портовом городе Ростоке, куда мы приехали по удивительно гладкой бетонной дороге, построенной еще при Гитлере, в кафе, которое закрывалось аж в три часа ночи, нам устроили встречу с германскими тружениками. Встреча эта была запланированная в пропагандных целях. С их стороны тоже были почти одни женщины. Без мужиков, без знания языка, немки и русские смотрели друг на друга растеряно. Но для меня получилось весело. Спиртного хватало, я вдруг растанцевался, дергался и кружился со всеми подряд, больше всего с Людочкой, потому что она-то меня и завела. Но я не только танцевал. Я еще и соблазнял. Если ты что-то умеешь (неважно что, пусть это будет умение сколачивать табуретки или подделывать печати), то это из тебя обязательно вылезет либо при нужде, либо по пьянке или еще как-нибудь. Глубокой ночью, в коридоре перед дверями Людочкиного одиночного номера был поцелуй, от которого трусы у нее наверняка стали мокрыми. Но когда я сказал:

— Номер на одного. Грех не воспользоваться такими условиями. Полюбим друг друга сейчас, а Германию навеки. Раз уж всё так складывается, рухнем в настоящее безобразие, — она от меня отстранилась. Лицо сделалось официальным.

— До свиданья, товарищ Вадим.

— Ты такая заядлая службистка?

— Да.

Бормоча: «Кэгэбешница… стукачей боится. Но это и хорошо. Останусь перед женой чистым», — я отправился спать. Два дня мы старательно отворачивалась друг от друга. Однако маршрут у нас был изнурительный. Ежедневно мы по несколько часов куда-нибудь ехали в автобусе. Людочка сновала по проходу. Не выдержал:

— Садись, Эдуардовна, о жизни поговорим.

— Здесь трясет.

— Разве плохо? Танцы продолжаются.

— Ой, можно подумать, мы завсегдатаи танцплощадок. Я больше года не танцевала, ты наверное еще больше.

— Столько же.

— Ты женат?

— Как будто бы у тебя нет на меня маленькой бумаги…

— Ну, знаешь… Поговорим о чем-нибудь отвлеченном.

— Пожалуйста. Хочешь об эволюции?

— Чего-чего?

— Эволюции. У меня своя версия развития.

— Ой-ой, только этого не хватало.

— Странно. Я слышал, у тебя университетское образование.

— Да. Факультет биологии.

— Так ведь я, сам того не ведая, попал в точку! С кем же еще говорить об эволюции?

— Вадим, ты все с подковыркой. Нет, это не серьезно. Прости, я должна идти.