РОДНИКИ КАРАСУ И АКСУ

(Из цикла «Легенды Великой степи»)

— Степь великая и могучая, помоги! — молил князь Иштерек. Склонялся перед цветущими травами, протягивал руки к пламенеющему востоку. Ибо за всю свою пятидесятилетнюю неистовую жизнь верил во власть над собой только этого бескрайнего степного простора под высоким небом.

Спала за его спиной ногайская орда. Дремали дозорные, тлели прогоревшие за ночь костры. А князь продолжал мольбу, не замечая ничего вокруг:

— Степь, прости мне вражду, которой покорился я с детства: ведь начата она была не мною! Помилуй за жажду власти и лести, которая ослепляла меня до безумия! Прими покаяние, ибо без него не найти мне дороги к целебным родникам твоим. Не для себя молю, степь великая! Больна единственная дочь моя — Султанет, которую пятнадцать лет назад родила булгарка-полонянка на твоей земле, под твоим небом. Умерла полонянка на чужбине. А дочь уже седьмой год терзает недуг, то сжимая, то ослабляя изнуряющие объятия. Слышал я, что побеждают такие недуги два родника у донского берега — Карасу и Аксу. Привел я орду на донскую землю, чтобы отыскать родники и спасти дочь. Помоги, степь могучая и великая! Открой ей целебные силы царства твоего!

Умолк князь, изнуренный мольбой. Перевёл дыхание и по звонкой тишине понял: слышали его великая степь и рассветное небо…

А за спиной уже звучали шаги. Это возвращались сотники, посланные искать проводника. Обернулся князь и увидел между ногайцами незнакомого человека. Был он крепок и рыжеволос. А по свободной походке его понял: живет незнакомец на донских берегах вне законов орды.

— Этот бродник знает округу, но не хочет вести нас к родникам! — перебивая друг друга, заговорили сотники.

Шагнул Иштерек к незнакомцу:

— Я темник всемогущего Ногая.

— Я русич, по прозванью — Володарь.

— Откуда знаешь наш язык? — удивился князь.

— Живут с моим родом в согласии половцы и печенеги, хазары и булгары.

— Почему не хочешь вести к родникам?

— За данью вы приходите в наш край, и родники вам наши для забавы!

— О, не суди так скоро, Володарь!

Повёл он русича к белому шатру, где оставил Султанет. Крикнул у опущенного полога:

— Выведите дочь к рассвету!

Так выходят из снов в явь, так являются из небытия обреченные на жизнь. Так вышла Султанет к нежданному гостю.

Замер Володарь, увидев девушку. «Как непохожа на отца!» — подумал невольно.

— Семь лет болеет дочь, семь лет ищу я целителей, — продолжал Иштерек. — Родники Карасу и Аксу — последняя надежда.

— Я знаю эти чудо-родники…— отвечал русич и всё не мог оторвать взгляда от Султанет. «Как смогла ты вырасти рядом с князем тьмы? — спрашивали его глаза. — Как смогла жить среди лести и вражды? Как не угасла под гнетом недуга красота, подаренная материнской кровью?..»

— Так ты согласен быть проводником? — прервал его мысли князь.

— Я поведу вас тотчас! — отвечал Володарь. — Но поедем втроем и без оружия.

— Да будет так!

И вывели им коней: Иштереку — вороного, Володарю — буланого, Султанет — белого. И вскоре уводила их из орды дорога и напутствовал негромкий голос степи:

Моих путей земные колеи, словно шлеи невидимых созвездий!

Сколько судеб вы по земле вели из плена злобы, из кругов возмездий

туда, где горизонта тетива не ослабела за тысячелетья,

где крепки клятвы и верны слова, не знают зависти и раболепья…

Там под летучей сенью облаков сердца людские на просторах внемлют

лишь зову ветра, звону родников, цветенью стеблей, озаривших землю.

Взошло солнце, стала ясной дорога в светом нового дня; напоил путников ветер запахами молодых трав, прогнали ночные смуты, плывущие в небе облака. В полдень остановил Володарь коня, обернулся к Иштереку и Султанет:

— Вот и чулек… Дальше, княжна, ты пойдешь одна. Спускайся по склону. Внизу у валуна бьет родник Карасу. Удачи тебе!

Пошла девушка по тропинке, шатаясь от слабости; скрыли её высокие травы. А через сотню шагов услышала она звон родниковых струй, увидела валун и озерко. Опустилась перед ним на колени, встретила на водной глади свое отражение. Позвала ладони родниковая синева. И взметнулась вода в озерке, ослепила свежестью, заворожила таинственным шёпотом:

Не бойся, дева, звона моих струй; я призываю их из недр бездонных,

где вечно спорят зелень и лазурь, далекий отзвук бурь и вихрей звездных.

Я дам тебе, что люди не смогли, — забытую в трудах и бедах нежность;

оплатят твоих родичей долги моя стихия и моя безбрежность.

Отступят, и печали, и недуг пред струями звенящими моими,

Напоенные таинством глубин и радостными силами земными.

Уйдет туман усталости из глаз, душа свершит желанное прозренье,

когда вода, на солнце, серебрясь, сметет твои отчаянье и смиренье.

Очнулась Султанет — стоит она по колено в озерке, лежит на земле её одежда, искрятся лучи в каплях, стекающих по телу… И нет прежней слабости в сердце, боли в плечах, тумана перед глазами. Надела она платье и легко пошла по тропе, ещё не веря случившемуся. И гладила шелковые полынные пряди, и украшала себя сорванными цветами, и с радостью чувствовала под ногами земную твердь.

А как вышла к спутникам — улыбнулась в ответ на немой вопрос. Сама поднялась в седло. Обернулась к проводнику:

— Веди скорее к роднику Аксу!

— Едем, княжна! — подхватил Володарь.

— Клянусь, я ничего не пожалею в награду! — кричал, догоняя их, Иштерек.

И снова вела их степная дорога. Пьянили медвяные запахи, согревали солнечные лучи. Смотрела вокруг девушка иными глазами. Радостно удивлялась свежести красок и звуков, встречному ветру, бескрайней степи. И чувствовала на себе взгляд спутника. И было ей хорошо от этого взгляда, как никогда ещё не бывало…

Вот из-за поворота появилась раскидистая ива — степная ворожея.

— Родник тут, в овраге, — указал Володарь.

И снова, бросив поводья, пошла Султанет к указанному месту. Миновала иву, увидела на дне оврага блистающую водную ленту, спустилась по склону. У самого родника на земле стояла чаша. Отражался в ней закат, дробясь необычным свечением. Взяла девушка чашу, и вновь таинственный заговор явился и увлек её:

В чаше звонкой водицы тает звёздная пыль,

блещет свежесть криницы, вьюжит солнечный пыл.

Пей! Родник не однажды исцелял горечь уст,

утолял всем, кто страждет, жажду вольности чувств.

Пей! Отступят недуги, маетой откипев.

и припомнится давний колыбельный напев.

Мать, им сердце лаская, обнимала тебя;

вспомнишь, как Светозарой называла любя.

Отступила чужбина, ты на отчей земле

будешь снова любима на донской стороне.

Вместе с последним глотком исчезла чаша, будто её и не было. Удивленно подняла девушка глаза к небу — и перехватило у нее дыхание от красок вечернего неба. А как пошла по тропе, слетела на плечо горлинка. И, радуясь ей, поспешила Султанет навстречу спутникам. А там под ивовой сенью бросилась обнимать и отца, и русича, не зная, кого больше благодарить за исцеление.

Переждал мгновенья ликования Иштерек и поднял глаза на проводника:

— Проси что хочешь в награду; узнаешь, как надёжно мое слово!

Взглянул на девушку Володарь — и замерло сердце от ласкового встречного взгляда. Медлил он с ответом.

— Неужто нечего просить? — усмехался Иштерек. — Ведь нет у тебя ни шатра, ни коней, ни богатой одежды, ни дорогого оружия.

— Не нужны мне такие богатства, князь, — услышал в ответ. — Прошу у тебя иную награду… Отдай мне в жены дочь!.. Полюбил я её, как увидел у белого шатра. Еще крепче люблю теперь. Клянусь, будет она со мною счастлива!

— До-о-чь…— выдохнул Иштерек. — Дочь — самое дорогое, что у меня есть! — не отрывая глаз от лица влюбленного, продолжал он. — И трудно мне слышать такое. И трудно ответить… Но я отдам тебе дочь, если ты останешься в орде. Я сделаю тебя первым сотником, дам лучших воинов, прекрасных скакунов, уступлю свой шатер. Я уже стар. Орде нужен новый князь. Стань им!

— Не торопи с ответом, темник, — отвечал русич. — Дай подумать до утра. Все равно не поедем по ночной степи, заночуем у этой ивы.

Расседлали путники коней, собрали сухие сучья, разожгли костёр под раскидистой кроной. Сели вокруг на звенящую цикадами землю, и заиграл отсвет пламени на их лицах.

Тогда явился над путниками гулкий шелест листвы, вещий и загадочный… Внимал ему и вздыхал Иштерек и всё клонил и клонил голову на грудь. Наконец оперся плечами о ствол ивы и забылся тяжёлым сном.

А Володарь и девушка, отстранившись от костра, обняли друг друга. И внимала их чувствам ива, и вплетала в свой шелест признания влюбленных:

— Не смогу жить без тебя, Володарь!

— Клянусь, не оставлю тебя, княжна!

— Уведи меня, русич. Не хочу возвращаться в орду.

— Не боишься идти против отцовской воли?

— Буду я в орде вечною полонянкою!

— Кровь отцовская в твоих жилах, имя, им данное, — на твоём челе.

— Кровь булгарская материнская сильнее во мне! Власть страха смёл степной ветер, вольность сердцу подарила родниковая вода, материнское имя вернула пробужденная память. Светозарой зови меня, русич, — забудь прежнюю Султанет!

И вновь шумела над ними листва, светила луна, и являлось таинственное пение:

Из ветвей моих гибких, где птенцы-бубенцы,

в лунном сумраке зыбком вы сплетайте венцы.

На чело возложите, радость в сердце тая,

вкруг ствола обойдите, как вокруг алтаря.

Первый круг разрывает время будничный бег,

на венцы опадает звезд негаснущий снег.

Вам в светящихся ризах совершить круг второй

и понять вновь, как близок звёздных бурь непокой.

Третий круг вам откроет путь в просторах степных

меж племен и возмездий, что влечет вас двоих.

И не посмели они ослушаться этого зова. А совершив третий круг, оказались у дороги, где ждали их скакуны. Оседлали они коней, белого да буланого, и направили их по дороге, которая уходила к горизонту, где сливалась с ним туманность Млечного Пути.

В ту ночь бессонные сторожа у степных кочевий могли видеть среди созвездий силуэты двух всадников, устремленных в небесную даль…

А у ствола ивы остался ногайский князь. Не слышал он конского топота, не видел взметнувшихся в седло всадников; лишь утренняя прохлада прервала его сон. Очнулся Иштерек, увидел прогоревший костёр, примятую траву — и все понял…

— Догнать! Вернуть! Ко мне, вороной! — раздался его отчаянный крик над сонными травами. Упал князь на колени. — Нет! Не-е-ет! — кричал он, протягивая руки к восходящему солнцу. — Вернись, до-о-очь! — летело к востоку.

Но вскоре князь охрип, сорвал голос и рухнул в траву. Всё же собрался с силами, встал и побрёл, не разбирая дороги. Шел, спотыкаясь, падал, снова вставал и снова шёл, не видя ничего перед собой. И когда рассвело, был это уже измождённый сгорбленный старик, непохожий на былого темника.

В полдень повстречались ему сотники из орды и не узнали в безумце своего князя — проехали мимо. А он все брёл по степи, не различая ни света дня, ни мрака ночи. Сторонились его звери и птицы, травы высыхали под ногами, мыши обходили его след. Жизнь отреклась от него, а смерть всё не принимала… Весь он высох, стал почти тенью, но всё искал, всё звал кого-то ещё целый год и целую вечность.