Ещё немного самопиара. Из стихов уходящего лета.

***

Там, волнуя траву, мягко стелются овцы,

сами — волны, опаловы, пеги, черны,

и невинны… Их суть — из бесчисленных опций —

там, где стелются овцы — нам не до войны.

Где в зените акации отяжелели

знойным маревом, и опоили июнь,

воздух гуще, и овцы плывут еле-еле

по летейским волнам, и неслышно поют,

в серебре встань — травы. в сонмах ласковых духов,

с детским сонным доверьем левкои звенят,

отголоски беды не касаются слуха

и не тронут тринадцатидневных ягнят.

Над равнинной рекой — к водопою — склониться

и протечь вдоль неё чуть повыше — туда,

где не так безнадёжно чернеет вода

и ещё пробивается свет сквозь ресницы…

***

Абонент вне зоны действия земного притяжения,

на запястьях водяные знаки вен неровной сеточкой,

очень важно жить, бежать, не останавливать движения,

говори, гляди, дыши, не опускай ресницы, деточка.

Болевой порог твой устремился к бесконечности —

избавляет стылый космос от ненужного страдания —

иногда. А мы остались, захлебнувшись поздней нежностью,

о которой — что ж молчали, кто мешал сказать заранее…

***

Как славно мыть горячий белый камень

водой пахучей, солнечной, звенящей,

дождями, летом сотканной — из воли,

и с натяженьем — тетивой прохладной,

натянутой во мне, потенциалом

пружины бытия, его ресурса

Последний дар — последним буйством красок,

и умереть и заново родиться,

так жить честнее — сквозь июль бессвязный

сквозь грозы, наводнения и птицы

перо, и сердце девы — беззащитно,

но до конца не знают… Без гарантий

живут в полёте. Может, им зачтётся.

***

Полупустой автобус — тоже благо

неистребимой жизни — сквозь войну.

Не перебежчик ты, простой бродяга,

не дезертир… Огромную страну

кроили наспех, ночью, по живому,

по-свойски — мы ж сочтёмся, мы ж свои.

А Спрут не спал и плёл свои. оковы,

тенета, скрепы, ближние бои…

Он не отпустит — это баобабы

планету разрывают на куски,

как пел Экзюпери.

Страна могла бы —

но Спрут велик… И страхи велики.

Мы выжили, мы дети тех, кто выжил,

мы внуки их, - и вот идём во тьму,

и правда самых главных детских книжек

опять не научила ничему.

Ты говоришь с надменностью мейнстрима.

Не страшно, я привыкла — в меньшинстве.

Всё лучшее, что было — было мимо

имперской паранойи в голове.

Где сила есть — уму не удержаться,

не помогли семь пядей. За черту.

А на земле становится всё жарче,

но Арканар пока ещё в цвету…

УТКИ

…отражая, нести молчаливый

невербальный утиный восторг,

осознанье прилива, отлива,

томный запад и нежный восток

узнавая, тянуться над морем

на уютных послушных волнах,

по транзитной ликующей флоре

различая места, времена

года, века, сличать очертанья

берегов с джи-пи-эсом в крови,

пренатально и перинатально

чуять древнее эхо любви…

их немыслимый дар —

возвращаться

на знакомые с детства моря.

…вот теперь начинается счастье —

приготовься и сразу ныряй!

Там, наверное, пахнет озоном,

дышат свежестью поры земли.

…Ничего, кроме сердца и зова,

пары крыльев и тысячи ли…

***

Я без солнца живу недолго,

я ж на солнечных батарейках.

На дисплее круги-восьмёрки —

бесконечность — и всё, погасла.

Мониторингу чувства долга

удаётся взбодрить, но редко,

подхлестнуть той петлёю мёртвой

и бескрылой — хожу ногами.

Берегу, как синицу ока,

журавля моего восторга,

стихоточки и точки боли;

странно, нам ведь давно не тридцать,

а мы всё ещё так жестоки,

недоступны пока для торга,

не умею — ромашкой в поле.

не пытаюсь — из клетки птицей.

Мы-то думали, можем сами.

Это Ты — бесконечен, млечен —

многоликостью трав и злаков,

беззащиностью дикой розы.

Не срастаемся полюсами,

зарастаем цветистой речью,

гаснем пригоршней тусклых знаков

и должны, как земля колхозу.