АЛЕНЬКИЙ

Российскому футболу посвящается…

.

.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

.

1. Сергей Савельев (Челябинск)

.

Третий гол Уэльса я не видел. Мне было достаточно и двух первых, пропущенных уже к двадцатой минуте, чтобы выключить телевизор и оказаться на балконе.

Июнь в шестнадцатом году зажигал по полной. Каждый полдень — за тридцать. Но и вечера были душными. Я прислонился к перилам, слушая пульс. Сердце, постепенно заполнив собой грудь, уже подбиралось к горлу. В дни наших футбольных поражений всегда так. Но сегодня назревал разгром, и потому мне было особенно плохо.

Предчувствие не обмануло. Во втором тайме Бэйл на 67-й поставил точку: три — ноль. До конца матча я оставался на балконе. Стоял и слушал. Город смотрел футбол, голос комментатора сочился отовсюду и я знал, что происходит на поле. Да и что там уже могло происходить?

Игра закончилась. Быстро сменяемые сигареты — за час ушло почти полпачки — пока давали анестезию. Но я знал, что облегчение временно. Когда грудь заныла так, словно и вправду сделалась сплошным, разбухшим от боли сердцем, вернулся в комнату. Позвонил Ольге и сказал, что на дачу не приеду, нашлись дела в городе. Говорить о самочувствии не стал. Зачем человека тревожить, если он все равно не в силах помочь?

Лег на диван, стараясь дышать как можно реже. Оставалось терпеть, других вариантов не было…

Сказать, что я такой уж самозабвенный фанат, так нет. На стадион выбирался редко и то по молодости. И за кого болеть в нашем Челябинске? Городской клуб во второй лиге, да и там не шибко. Так что, захочешь футбола, садись к ТВ. Я так и делаю. Но все эти наши спартаки и динамы большого удовольствия все равно не приносят. Да и сборная туда же. Чего же тогда на них душу тратить? Я и не трачу. Но вот самочувствие… Оно у меня непонятным образом привязано к игре сборной. Если совсем просто — как наши играют, так я себя и чувствую. Звучит дико, но что я могу с этим поделать? Самовнушение? Много бы дал, чтоб так оно было…

Я вообще эту смычку не сразу разобрал. Она по молодости и не была такой очевидной. А вот после сорока — где-то, с отборочного цикла Евро-2004, тут уже не ошибешься…

И как же легко мне было в июле 2008-го! — вышли из группы. надрали Голландию, европейская бронза. В двадцать лет, такого самочувствия не было. А может, таким оно, как раз, и было, просто я не знал, как это хорошо. Зато после 2008-го пошли сплошные невзгоды…

Боль стояла внутри коричневым студнем, вздрагивая от каждого движенья. По опыту я знал — чем позорней поражение сборной, тем дольше оно будет изживаться организмом. Такое как сегодня, с учетом бесславного вылета с Европы, займет не меньше недели. Но самыми трудными будут первые сутки.

Их требовалось пережить. Надежды на сон не было. Проверено всем наличным лекарственным ассортиментом. Таблетки не спасали. Только что-нибудь отвлекающее, способное как-то заболтать, увести от горла вниз черную больную влагу, в которою через час-другой начнет постепенно превращаться этот недужный студень.

Здесь мне и подумалось… Вообще-то подобные мысли ко мне приходили не раз. Но сейчас, осторожно массируя грудь, стараясь дышать медленно и плавно, как-то особенно остро подумалось — вдруг я, в некотором смысле, есть футбольная Россия? Ее, так сказать, персонализированная проекция?..

Полный бред. Но для отвлечения от боли хороши все средства. Итак, я футбольная Россия. И что мне остается с этим делать? Безнадежно страдать, что я не аналог футбольной Германии или Аргентины? Да что там мировые гранды! Гораздо легче быть какой-нибудь Данией или Грецией. Вполне сносное соотношение скромных масштабов страны и результатов сборной. Начал перебирать — в Европе худшего соотношения, чем у России почти не нашлось. Как и в Южной Америке. Сравнение с другими континентами вроде было получше. Хотя, что я знал об африканском футболе?.. Наверняка, играй Россия в африканской зоне, нашелся бы добрый десяток стран ее всегда обыгрывающий.

Мысль плавно перетекла на ремонт, который откладывался уже лет десять. Вспомнились неприятности на работе. Сейчас они были очень кстати. Отвлекающая их сила была особенно целительной. И, кажется, я уже спал.

Но заполночь боль вернулась. И стало совсем плохо. Вызывать скорую смысла не было, проверял не раз. Просто следовало перетерпеть эту первую ночь. Только как? Лежать было невозможно. Сидеть, стоять, ходить — всё под вопросом. Оставалось чередовать, нащупывая, что сейчас полегче. Так я и делал.

Пару раз звонила Ольга. Мои отговорки о делах обмануть ее не смогли. И то, жене ли было не знать моей беды? Отвечал, что все в порядке, стараясь, не слишком выдавать себя голосом.

К трем часам, кажется, нашлось самое лучшее положение — на полу в углу балкона, с подтянутыми к животу ногами, вжавшись спиной в сходящиеся плоскости кирпичной стены и балконного пластика. Умостившись таким образом, я замер навсегда.

В этой, уже начавшей светлеть вечности меня, и накрыло — с такой сборной домашний мондиаль-18 я точно не переживу. Если мы у себя в России не выйдем из группы, меня просто не станет. Это было правдой…

Вот так. А ведь, кажется, ничего не сулило ранней смерти.

Да ладно, как будто я не знал семейной традиции. Болельщиками были отец и дед. Быть может и такими же буквальными, как я. То есть реально заболевали, когда наша сборная, в то время еще советская, терпела поражения. Впрочем, это предположения. Насчет деда просто известно, что был страшный футбольный фанат. В городе тогда и команды приличной не было. Так он за свою заводскую болел, не пропускал ни одного ее матча. Это всё со слов бабушки. Старая история, еще довоенная. А потом отечественная и в 43-м деда не стало. Ему и тридцати не было. Так что если эта особенность у него и была, то проявиться в полной мере не успела.

Отец тоже серьезно болел. Челябинский «Локомотив» выступал во второй лиге. И то через пень колоду, неинтересно. И отец был фанатом «Спартака». За сборную, конечно, тоже переживал. Но СССР в то время играл прилично. В шестидесятые так мы вообще из лучших в Европе были — золото, потом серебро. На английском мондиале в 66-м — стали четвертыми. В семидесятые дела пошли похуже и отец начал болеть. С того, не с того, кто знает?

Но вот только этим ранним июньским утром, я вдруг точно понял, что доконал отца наш провал в отборочным цикле 1978 года, когда проиграв на выезде сборным Греции и Венгрии, мы не попали на чемпионат мира в Аргентине.

Кто от чего, а в нашей семье мужики уходили от футбольных неудач. Если это так, значит и мне оставалось от силы два года. А ведь в целом со здоровьем тьфу-тьфу…

Эта мысль оказалось порядочным обезболивающим. И к утру я даже немного задремал. К середине дня мне полегчало еще больше. Я даже закусил яичницей. Но был по-прежнему поражен тем, что впереди у меня всего пара лет жизни. Или все же не так?.. А как?

Надо было что-то делать с этим странным недугом. Но что я мог? Только надеяться. На что надеяться? Что наши сыграют на уровне? Но ведь за два года классные команды не создаются. Выходит надежда только на чудо…

Под вечер вернулась с дачи Ольга.

— Ну как? — спросила с порога.

— Отошел слегка.

— На базар в состоянии?

— Ты что?! Ноль — три и вылет с Европы. Два дня невыездной…

— Отдыхай, — согласилась жена, — что тебе на ужин?..

К вечеру приступ должен был вернуться. Пусть в чуть ослабленной форме, но силы следовало поберечь. Так и вышло. После ужина боль вернулась. Теперь она была твердой и походила на кусок бурого заветренного мяса, засевшего прямо над солнечным сплетением. К полночи эта вырезка еще более подсохла и, затянувшись твердой коркой, стянулась в левую грудину.

С этой болью уже можно было совмещаться. Но мысль о возможной скорой смерти продолжала меня сверлить. Я все думал о том, что могло бы стать спасеньем, хотя понимал, что выхода нет. За два года команды не создаются. Одно немного обнадеживало — футбольная напасть, судя по всему, шла по мужской линии. Выходит, двум моим дочкам беспокоиться было не о чем. Ну, а мне делать это было поздно…

Ближе к полночи я переместился с дивана на кресло. Сидеть, откинув голову, на высокую спинку было удобно. Вот тогда это и случилось. Там, внутри меня, слева — я это видел отчетливо, словно смотрел на себя стеклянного со стороны — прямо на месте сердца запылало что-то похожее на цветок с четырьмя разноцветными лепестками и влажной переливчатой сердцевиной.

Такое живое и яркое, словно подсвеченное изнутри каким-то радостным люминофором. И главное, я мог гладить его. Непонятно как, но был в состоянии ощущать упругий шелк этих лепестков, прохладный, чуть влажный бархат сердцевины. Ничего другого в жизни мне не было нужно. Только б вот так сидеть и гладить, разминать эти волшебные лепестки…

— Живой? — Оля поливала свой зимний сад, выставленный на подоконнике.

Три солнечных ромба пересекали потолок прямо по центру, через люстру. Стало быть, одиннадцатый час дня. Хорошо же я спал. Небывалый случай — так выспаться во вторую за поражением, ночь! Или это ночной цветок?..

Самочувствие действительно было куда лучше, чем сулил опыт былых поражений. Сердце по-прежнему саднило, но заметно слабей. Но самое удивительное — это теперь было не сердце, а тот самый цветок. То есть, словно бы он. Стоило закрыть глаза, и я снова видел его там внутри, на месте своего сердца. И ощущение это не было теперь обыкновенной болью. Просто цветок засыхал. Теперь он был худосочный, с бледными лепестками и серой, словно асфальтовой, сердцевиной. И я уже совсем не ощущал его. Он был обыкновенной образом, ничем не отличимым от всех остальных, разве что возникал с завидным постоянством.

Не знаю, что этот образ означал, но задачу свою каким-то животным чувством я понял сразу. Мне было необходимо вернуть цветку — про себя я сразу же стал называть его «аленьким», яркость и живую силу. Еще мне казалось — пускай полный бред! — что состояние аленького может быть каким-то образом связано с нашей сборной. Как, почему, до какой степени — эти вопросы меня не занимали. Чего без толку фантазировать? Зато абсолютно ясна была задача. Я видел во сне, каким способен быть цветок. И должен был вернуть его к этому состоянию. Каким образом? Вот это и требовалось определить. Надо было экспериментировать. И я начал с очевидных вещей.

Перевес? Да, конечно. Почти центнер на неполный метр восемьдесят — явный перебор. И я сел на диету. Кто знает, может пуд, а то и полтора лишнего веса имеет значение? К осени сбросил килограмм семь. Стал чувствовать себя лучше. Но цветок оставался таким же квелым. Я прибавил к диете зарядку. Но главное, продолжал разминать аленький. Впрочем, уже через пару недель стало ясно, что простой массаж грудины почти бесполезен. Цветок не замечал терпеливо елозивших по коже пальцев. Зато, кажется, чувствовал мысленное воздействие. Месяц экспериментов и я разобрался, как фантазия и воля — два виртуальных мануалиста, могут работать с аленьким.

Способов оказалось множество. Особенно когда лепестки один за другим снова стали ощущаться мной как реальные предметы. И можно было разминать их или ощупывать перебирать своими виртуальными пальцами. Или усилием воли раскрашивать, возвращая им ту однажды увиденную первоначальную яркость. Такие упражнения для цветка я сделал ежедневными, затрачивая на каждую зарядку, вначале минут по 10−15, а потом и все полчаса. К концу каждого занятия цветок немного оживал, тусклые лепестки набирали цвета, сердцевина обретала упругость. Хотя, конечно, тем ослепительным драгоценным существом, каким он был в первое сновидение, цветок никогда не становился.

Мои успехи по отдельным лепесткам заметно разнились. Первым отреагировал и начал возвращать свою живую краску желтый. Произошло это в том же шестнадцатом, в первой половине сентября. Через месяц-два к нему прибавился синий. Спустя полгода, весной семнадцатого заметно прибавил красный. Последним сдался белый. Случилось это примерно через год, осенью семнадцатого.

Самой неподатливой оказалась сердцевина аленького. Ощущать ее я начал достаточно скоро. Но вот дальше дело пошло с трудом. Перед началом каждой тренировки серая, заскорузлая — она напоминала кусок старого цемента. Но разминая, ее можно было за считанные минуты превратить в цветную пластичную плошку. Но чуть не рассчитаешь, и этот отзывчивый кругляш превращался в текучее пламя, которое уже почти не поддавалось направляющему воздействию. Точнее эффект его оказывался очень коротким.

Но я был упорным, стараясь найти лучшие упражнения и самые точные движения. И своего добился. Около года сердцевина была почти ручной, а затем вновь перестала слушаться, словно ее подменили. Потребовалось время, чтобы восстановить потерянное. Однако после периода нашей новой дружбы снова последовал срыв.

Так повторялось не раз, но я был предельно терпелив. Дело в том, что от состояния сердцевины во многом зависело состояние всего аленького. Если вернуть к жизни сердцевину не удавалось, лепестки втыкались в цветок как палочки в песочницу — внешнее, мертвое соединение. Если же центр оживал, лепестки врастали в него, сплетаясь в его глубине единым целым. И по тому, каким сочным цветом они наливались, как шелково лучились, было понятно — это единство для них живительно, желанно и есть высшее состояние аленького…

В общем, самое идиотское занятие на свете — разминать виртуальными пальцами лепестки воображаемого цветка. Но что я еще мог сделать для себя?

И ведь странное дело. С апреля семнадцатого, наша сборная почти перестала проигрывать товарищеские матчи. Конечно, было немало ничьих, а победы не очень впечатляли. И, все же она заиграла определенно лучше. Да и на кубке конфедерации выступила не самым худшим образом.

А потом был наш мондиаль, который я боялся не пережить. Но сборная вышла из группы. И в одной восьмой, пусть с таким невероятным трудом, но мы прошли бельгийцев. Если точно — просочились. И был тот подаренный нам пенальти. Но ведь два других гола мы забили сами. А болельщики со стажем помнят поражение советской сборной в 1986-м, когда именно судья вывел Бельгию в одну четвертую того чемпионата мира. Так что эту нашу победу можно было считать ответкой, опоздавшей на тридцать лет.

В четвертьфинале нас срезали мексиканцы. Но и за эту игру не было стыдно. Команды по очереди выходили вперед. «Три — три» в основное. А потом такие же качели в дополнительное. Мексиканцем просто повезло. Они забили и здесь время кончилось. Продлись матч еще минут пять и, я уверен, дело дошло бы до пенальти. Помните перекладину на последней минуте? Так что, проиграв: четыре — пять, сборная была на высоте. Моя смерть явно откладывалась.

И в целом самочувствие стало — тьфу, тьфу. Было это хоть как-то связано с моими цветочными занятиями, не знаю. Здравый смысл подсказывал, что речь шла о простом совпадении. Только как проверишь? Способ один — эксперименты. Например, сохранить диету и зарядку, но бросить разминать свой цветок. И посмотреть, что будет. Или поступить наоборот. Но экспериментировать я не стал. И начал заниматься своим аленьким с еще большим упорством. Уже совсем не задумываясь над тем, чем эти занятия являлись. При этом дополнил их одной новацией.

Еще на домашнем чемпионате, сильно нервничая перед матчами сборной, для собственного отвлечения, за час до начала игры я стал устраивать цветку предматчевую разминку. И все три игры в группе вышли на славу. С тех пор я поступал так уже перед всеми матчами России, начиная проминать лепестки, за полчаса до свистка арбитра, чтобы к началу игры они были на своем максимуме, а если повезет, ожила бы и капризная сердцевина…

На Европе-2020, как вы знаете, мы дошли до полуфинала, где по пенальти уступили итальянцам. На том чемпионате в сборной и появились еще совсем молодые… Ну да, что повторять всем известное. В общем, у нас появилась Команда. Как еще можно назвать футболистов, взявших бронзу в битве лучших сборных континента?

Не могу сказать, что к этому времени проблема аленького была решена полностью. Он по-прежнему не был равен тому совершенному своему образу, в котором появился перед мной в ту июньскую ночь. И если лепестки более-менее поддавались моему воздействию, то сердцевина оставалась прихотливо-непредсказуемой. Хотя в последние годы я все же наловчился справляться и с ней, добиваюсь желаемого почти перед каждым матчем.

А вот в начале двадцатых делать этого еще не умел. Хотя учился быстро и мое мастерство росло параллельно успехам сборной. Успехи, вы сами знаете, у нас были изрядные. Бронза на мондиале-22 в Кувейте и серебро на Европе в 2024-м. Три раза подряд на пьедестале крупнейших турниров — вполне достаточно для гордости любой футбольной державы.

Впрочем, народ к хорошему привыкает быстро. В последний год-два, я все чаще слышу, что мы совсем не баловни судьбы, а ее вечные неудачники. Потому как по игре не слабей чемпионов, а взять золото не удается.

Что на это сказать? Обнаглели вконец, забыли, где мы копошились еще семь-восемь лет назад …

Но ведь правда и то, что мечта о мировом золоте у России в этот раз оправданней, чем когда-либо раньше. Сами знаете, какая у нас команда. Я, со свой стороны, тоже сделал все, что мог. К июлю 2026-го аленький в лучшей форме. Надежность, кажется, приобрела даже сердцевина, с которой в прошлом году снова были большие проблемы. Так что, если цветок и его состояние имеют хоть малое отношение к нашей сборной, сейчас у нас есть все основания надеяться на… Нет, не буду глазить.

Вообще-то я совсем не думаю, что страна впервые в своей истории получила такую сильную сборную, оттого, что один пожилой шиз несколько лет подряд пестовал в своей груди (или в мозгу, хрен разберешь где) воображаемый цветок. Просто я, как и все, мечтаю о нашей победе. По большому счету мне дела нет до ее источника, главное — нужна она сама. Как в песне — одна на всех…

Мондиаль-26 для России начался отменно. Экспериментальная начинка — группы из трех, а не из четырех команд, помехой нам не стала. Шведов прошили насквозь: «три — ноль» уже в первом тайме. С этим же счетом и доиграли, сбросив обороты и заменив сильнейших. С техничным вязким Алжиром пришлось пободаться. Забили, потом пропустили. Но, в конце концов, класс свое взял. К финальному свистку вышли на: «три — один». Так что без вопросов — отобрались с первой позиции.

Без больших проблем в 1/16-ой обогнули уругвайцев. В первом тайме дважды забили, во втором включили эконом-режим и разошлись с миром — «один — один». В итоге те же самые: три — один.

Лепестки аленького были прекрасны, но вот сердцевина оставалась переменчивой. Надежды что я ее полностью приручил, в который раз не оправдались. Живая, светлая, легкая, она в считанные минуты могла зачерстветь до состоянья недельной корки бородинского. Поделать с этим я ничего не мог. Да и поздно уже было что-то делать. Оставалось надеяться на лучшее. Хотя пройти заключительные матчи турнира на одних лепестках было бы запредельно большой удачей, верить в которую не приходилось.

Однако в одной восьмой мы разделались с нигерийцами. Атлетичные двухметровые парни, с отменной техникой и мощным ударом. Но с посредственной организацией, как это почти всегда у африканских команд. Поэтому или нет, но больших проблем у нас не возникло. В каждом из таймов забили по голу. И плавно перешли в одну четвертую, где нас уже поджидала Аргентина.

«Страшный матч» — заранее ныло сердце, но превращаясь в аленький, пылало и переливалось тяжелой радугой в предвкушении встречи. Страшного в этой игре не оказалось, а если определить ее одним словом, то куда больше подходит — фееричная. Особенно если принять в расчет число и красоту созданных обеими командами моментов. Атака шла на атаку. Но в этом щедром обмене опасностями, мы все-таки были куда ловчей, хотя аргентинцы и открыли счет уже на пятой минуте. К двадцатой, однако, повели мы и контролировали матч до финального свистка. «Четыре — два» — счет по игре. В полуфинал прошел более достойный.

Этот матч: «Россия — Италия», я знал, будет совсем другим. И не ошибся. Итальянцы привычно играли на ноль, по принципу — не пропустим, а забьём, сколько получится. Если же не получится, дойдем до пенальти… В этот раз план не сработал. Они не забили, а пропустить пришлось два раза.

Вот так мы оказались в финале, куда с другой стороны турнирной сетки, уверенно, как атомный ледокол пришла Германия. Никаких сюрпризов. Что немцы — главные фавориты предстоящего мондиаля в последние два года говорили все. Даже по немецким стандартам, сборная у них была первоклассная, не знавшая поражений уже больше трех лет.

И это единственное, пожалуй, что настораживало перед чемпионатом знатоков футбольной диалектики — мол, подобное совершенство едва ли сумеет сохранить себя. Где-нибудь, в самом неожиданном месте, да споткнется. Немцы не споткнулись. Ни разу не дали усомниться в своем превосходстве. Ровная мощная игра, только набиравшая обороты по ходу турнира.

На этой растущей тяге сборная Германии с первого места вышла из группы. В двух матчах (шестнадцатая и восьмая) последовательно разнесла датчан и французов, со вторыми сбросив обороты только при счете: «пять — ноль». В четвертьфинале, аккуратно на ноль, выбрила англичан. В полуфинале Бразилия помотала нервы немцем только в первом тайме. Во втором, южноамериканцев уже не было видно. И всё для них кончилось предсказуемо: «ноль — три».

Немцы пришли к финалу, пропустив по пути два мяча и забив девятнадцать. Мы забили почти столько же — семнадцать, но шансы сборной Германии букмекеры оценивали в 2,4 раза выше. Впрочем, это меня беспокоило меньше всего. Умение футбольных авгуров попадать пальцем в небо всем известно. Другое дело, что едва не половина современной символической сборной мира, какие бы эксперты ее не составляли, имела немецкое гражданство. А это аргумент посерьезней…