(4) 4−6

4

Мы возвращаемся в грищуковский полулюкс, друг-читатель, в тот самый момент, на котором прервали плавное наше повествование. И сделали это не только для вас, но и для меня самого, поскольку как раз тогда я почувствовал, что в горле у меня слегка пересохло. Так что я блюду не только ваши интересы, но и свои собственные. Ну, да разве это не справедливо?..

— Марина, — попросил я. — Загляни, пожалуйста, в холодильник. Пить хочется.

Марина приносит закупоренную бутылку «фанты».

— Сюда ты, надеюсь, не успел подмешать какой-нибудь тараканьей отравы? — спрашиваю я Грищукова. Это я, разумеется, шучу: чёрный юмор в стиле прекрасной Анжелики из дендрария.

— Нет-нет!.. — испуганно отшатывается он.

Я озираюсь по сторонам, ища, чем бы открыть. Вечная российская проблема!..

Саша достаёт из кармана складной ножик с полусотней всяких хитрых приспособлений и выручает меня (в какой уже раз !?.).

— Полагалось бы предложить попробовать тебе первому, — говорю я Грищукову, — для проверки.

Тот поспешно протягивает руку.

— Но мы не будем действовать по стандарту, — продолжаю я. — Первым выпью я сам.

Я делаю несколько колюче-ледяных глотков.

— Мариночка, хочешь?

— А стакана нет?

— Вот здешними стаканами я как раз брезгую. Пей из горлышка. Ты ведь уже научилась.

Уговорил! Получается у неё вполне профессионально.

Затем она передаёт бутылку Саше.

Тот отпивает и даёт Каблукову.

Пилот жадно пьёт, потом нерешительно смотрит на меня.

— Ну, и этому дай, — разрешаю я. — Всё-таки его собственность. Мы не жадные, нам чужого не надо.

Когда Грищуков пьёт, его зубы дребезжат о стекло.

— Пора закругляться, Андрей. Время поджимает, — напоминает Саша.

— Ты прав, — соглашаюсь я. — Мариночка, иди собирайся. И передай, пожалуйста, мой нежный привет Зое. Остальное я тебе расскажу в дороге. Надо ж будет скоротать долгий путь. Да и здешнее общество вряд ли тебя греет. Мы с Шуриком, естественно, не в счёт.

Марина уходит.

Я собираюсь с мыслями и продолжаю.

5

— Итак, обращаюсь я к Грищукову, — ты включил свой кассетник, а сам остался рядом, на своей лоджии, наблюдая за дверью хозяина и периодически заглядывая за перегородку, чтобы увидеть происходящее в комнате. При зажжённом свете и прозрачных гардинах тебе прекрасно всё было видно, а тебя из комнаты заметить не могли… Шурик, если хочешь, можешь выглянуть и проверить… Впрочем, сейчас же день! Днём всё иначе…

— Да и некогда, Андрей. Я вполне доверяю твоим словам, — нетерпеливо откликается Заволин.

— Тогда продолжим. Когда Ракитин вернулся на лоджию, оставив Куинбуса в бессознательном состоянии, ты, Артём, убрал магнитофон и стал следить за Ракитиным, скрываясь за разделяющей вас перегородкой. Что ты увидел? Можешь говорить смело. Я не сомневаюсь, что дальнейшее произошло без твоего участия.

— Он шатался, — хрипло сказал Грищуков. — Я подумал, что ему нехорошо. Он с трудом влез на перила, высунулся наружу, к лестнице. И сразу сорвался. Сам! — добавил он оправдывающимся тоном.

— Верно. А что ты сделал потом, Грищуков?

Тот замялся.

— Об этом тебе говорить не хочется. Сперва ты, конечно, растерялся. Затем до тебя дошло, что независимо от твоей воли сбылось именно то, о чем ты мечтал и чего добивался. Что цель твоя достигнута: Ракитин, желая спасти, убил или почти убил Куинбуса — и сразу после этого погиб сам. Ты поздравил себя с этой неслыханной удачей, Грищуков?

Молчание.

— Наверно, не успел поздравить. Ведь это могло оказаться преждевременным. Поскольку следовало ещё убедиться, что оба действительно мертвы, и не только убедиться, но и… Что ещё сделать, Грищуков?

— Нет!.. — испуганно вытаращился тот.

— Но и помочь им дойти до нужной, так сказать, кондиции, если потребуется, — закончил я последнюю свою фразу. — Ты прихватил своё оружие, — я достал заранее приготовленный пакетик, — вот этот самый шип… Вернее, не этот самый, а такой же, который после твои помощники принесли в мой номер, изобразив, что нашли его под ковриком в прихожей… Прихватил, значит, своё оружие и отправился… Куда сначала? К Куинбусу или вниз? Ну, говори, что ты молчишь, как партизан на допросе?! Об этой детали ты знаешь лучше меня.

Он наконец-то заворочал языком:

— Я заглянул опять через стекло лоджии… Увидел, что Куинбус в прежнем положении, в кресле. Ну, в том же, в каком оставил его, уходя, Ракитин. Я подумал, что он или мёртв, или вот-вот умрёт. Тогда…

— Тогда ты со своим шипом рванул вниз. Ракитин представлял для тебя б? льшую опасность. На него кто-то мог наткнуться, поднять шум, вызвать скорую… Он мог ещё оставаться в живых, мог ещё оказаться способным дать уличающие тебя показания следователю. Поэтому надо было спешить. Ты пришёл к месту падения Ракитина и увидел…

— Он был уже мёртв, — прошептал Грищуков.

6

— Я тоже так считаю, — сказал я. — Тебе не понадобилось колоть его иглой.

— Я и не собирался, — пробормотал Грищуков.

— Ну да!.. Ты надеялся, что его ещё можно спасти, намеревался звонить в скорую и тому подобное. Не скажу, как бы к твоим словам отнеслись следователи и судьи, но я-то тебя неплохо знаю, Артём. Мне можешь не заливать.

Убедившись, что Ракитин мёртв, ты отправился в бар. Целей, внятных для меня, у тебя было по крайней мере две. Первая — обеспечить себе алиби на случай расследования обстоятельств ракитинского падения. А вторая — дать отбой тонтон-макутам на этом направлении, сообщив им через Гию, что их услуги на сегодня не требуются. Но тут произошло новое, не запланированное тобой, да и никем, событие.

Твой ревнивый дружок (вот уж точно, как у классика: «коня куют, а жаба лапы подставляет») ввязался в стычку со мной, после которой мы с Мариной исчезли из вашего поля зрения. Мой, условно говоря, соперник (отдаю ему должное: он поступил почти как джентльмен; правда, для джентльмена у него грязноватые ногти) предупредил меня, чтоб я не стоял на его дороге. И так как я предупреждению не внял, вы с ним совместно придумали, как организовать второе, так сказать, предупреждение — более наглядное…

Чья была идея, Грищуков? Твоя или его?.. Наверно, твоя. Он ведь не знал об игле.

— Инициатива исходила от него, — возразил Грищуков. — Он сказал, что тебя надо проучить всерьёз.

— Возможно. Но разработку эпизода ты взял на себя. Вы с Эухенией отправились наверх, а Гия пошёл к «месту посадки НЛО», чтобы изменить задание тонтонам, так как Ракитин в их услугах уже не нуждался. А меня бард не воспринимал настолько всерьёз, чтобы брать на себя ответственность за «мокрое» дело. Да, скорее всего, они б его и не послушались — без санкции босса. Он поручил им облегчённое, тренировочное, так сказать, задание. Освежить меня до утра в вытрезвителе. Остудить, как говорится, мою горячую голову…

Ну, а что произошло тем временем наверху, Грищуков?

— Эухения увидела Куинбуса, подняла крик, прибежала ко мне. Потом пошла вызывать скорую, а я…

— А ты взял свою иглу, зашёл в комнату Куинбуса, увидел, что он ещё дышит. Давай попытаемся восстановить эту мизансцену…

Я достаю из пакетика шип и приближаюсь к Грищукову…

— Нет!.. Не надо!.. — верещит он и закрывается руками.

— Да успокойся ты! Я же сказал: никто не собирается тебя убивать. Да и в шипе этом нет ни капли яду.

— Как нет?.. — растерянно спрашивает Грищуков и отнимает руки от лица. — На экскурсии… Она же сказала…

— Как говорит одна моя хорошая знакомая, никогда не верь женщинам… Нет, ну кто, кроме тебя, придумал бы такой нелепый план! — не удерживаюсь я от лишнего в данном контексте замечания. — Ладно, что у тебя нет чувства юмора, — это простительно: не каждому дано. Но ты же считаешь себя писателем! Какой же писатель без элементарной наблюдательности! Да в нашем городе сотни деревьев с такими шипами! С тем же успехом ты мог привезти эти колючки с собой, а не разводить конспирацию в дендрарии… Ну, да к чёрту эти ботанические подробности!

Значит, ты вошёл, погасил свет… Почему ты возился так долго?

— Откуда ты знаешь? — вскидывает брови Грищуков.

— Я наблюдал за тобой с лоджии, — небрежно отвечаю я. — Не один ты такой любознательный.

Продолжение изваивается