(3) 37−39

37

Затем следуют три синхронных падения.

Нечто с тупым звяком падает на камни.

Тёплая капля из моего горла падает на многострадальную Рыжикову футболку (в аккурат на середину кружочка буквы «О», как впоследствии выяснилось).

А на мою грудь мягко, с полувсхлипом-полувздохом «Ах!», падает тяжесть, которую я готов, счастливо улыбаясь, нести до своего последнего вздоха, и если б он наступил всего через несколько мгновений, мой хладный труп нашли бы всё с той же неистребимой улыбкой счастья, что залучилась в непроглядном мраке на моём лице, пусть и не видимая никем…

Впрочем, я вовсе не желал, чтоб мой последний вздох наступил так скоро.

Марина же, меж тем, вдруг подозрительно затихла на моей груди не шелохнувшись — и пошевелилась только тогда, когда я, не успев ещё испугаться, нежно встряхнул её и сказал:

— Эй!..

После чего она судорожно вцепилась в мои плечи и попыталась разрыдаться, но я шепнул ей на ухо:

— Тише, любимая, оставь это на потом, — и она слегка прикусила моё плечо и сдержала рыданье, но слёзы остановить было уже поздно — и они оросили Рыжикову футболку вперемешку с каплями моей крови, но со значительно большей интенсивностью.

Потом она заметила, вероятно, что футболка получает двойное орошение, или, может, моя капля попала ей на лицо, точно не знаю, — и слёзы прекратились, а Марина вскрикнула вполголоса:

— Ты ранен! — а когда нашла источник, воскликнула: — Я же могла тебя убить!.. — и впиявилась губами в пустяковую эту ранку…

И это, господа, оказалось такой изысканной лаской, что я… В общем, на таких условиях, я согласен, чтобы мне протыкали горло каждый день! (Не забывайте всё же о влиянии минуты, читатель, — а то ещё, чего доброго, заподозрите меня в мазохистских наклонностях…)

Впрочем, место для изысканных ласк досталось не слишком подходящее: я полулежал на острых камнях стены, впивавшихся в спину: не говоря уж о том, что не поселиться же навек мы сюда забрели…

Я бережно отстраняю губы Марины.

— Пока хватит, радость моя. А то ещё невзначай станешь вампиром.

— Боже мой, Анджей, — всё-таки всхлипывает она. — Я не ждала тебя так скоро.

— Извини за спешку, — говорю я. — Просто очень соскучился.

— Ох! Но я же могла тебя убить! — повторяет она, как заклинание.

«Твой взгляд опасней двадцати кинжалов», — просится на уста подходящая цитата, но я оставляю её при себе, а вслух пренебрежительно бросаю:

— Вот ещё! Если б не эта дурацкая летучая мышь! Помешала мне вовремя тебя остановить. (Это я беспардонно вру: я боялся её окликнуть, так как не уверен был, что получу ответ.) Успела её приручить? — добавляю я отвлекающий вопрос.

— Что ты! Такую мерзость! Меня от неё чуть не стошнило.

— Кстати! Чем это ты меня пырнула? Заколкой для волос?

— Кинжалом! — вскрикивает Марина истерическим почти тоном и вновь приникает к моему горлу.

— Не береди, скорей засохнет, — охолаживаю её я. — Где ты взяла кинжал?

— На стене у Князя.

— О-о-о!.. — протягиваю я. — А старикашку этого ты тоже… того… тем же инструментом?

— Нет, конечно. До этого дело не дошло.

— А чем же?

— Газовым баллончиком.

— Откуда он у тебя взялся?

— Захватила с собой.

— Зачем? — удивляюсь я.

— Милый!.. — Марина прижимается щекой к моей (опять, не стану скрывать, небритой) щеке. — Я же думала, что они тебя схватили!

* Шекспир в переводе Пастернака: «Ромео и Джульетта».

38

Я стискиваю зубы и зажмуриваюсь, чтоб не открыть новую систему орошения…

Как всё-таки мы недооцениваем женщин! Даже любимых! Я пришёл спасать её, а она, оказывается, попала в ловушку, надеясь помочь мне!.. И пошла с Каблуковым не по своей простоте и легковерию, как подумал я, — а для того, чтобы быть со мной!..

— Такого я не предполагал, — сознаюсь я. — Выходит, ты знала, что тебя ждёт западня?

— Точно не знала. Но этот твой «друг» мне сразу не понравился. Да мало ли какие бывают у человека друзья! Тем более у писателя. Тебя ж, наверно, интересуют разные человеческие типы…

— Те ещё типы… — бормочу я.

— В общем, я решила, что если попаду в ловушку, то газовый баллончик мне не помешает.

— Как же тебе удалось его употребить?

— Рассказать всё с самого начала?

— Хорошо бы! Но сейчас не очень-то подходящий для этого момент. Нам ещё на свет Божий надо выбраться. Ты как — в порядке?

— Не знаю. — Она пытается приподняться — и вновь падает на меня. — Совсем обессилела.

— И подкрепиться нечем, — сокрушаюсь я.

— Есть чем! — заявляет Марина.

— Откуда?!.

— Прихватила кое-что с княжеского стола — я ведь на долгое ожидание рассчитывала. Немного, правда.

Я слышу лёгкий шелест.

— Помоги, пожалуйста, — просит Марина. — Мне неудобно. Достань из бокового кармана куртки.

Я нашариваю что-то плоское и твёрдое.

— Шоколад?

— Да. Высококалорийная пища.

Камни, похоже, скоро проткнут мне спину. Бедные йоги!

За плечами Марины я отламываю кусок шоколадки и разворачиваю его. Остаток засовываю обратно в карман, а очищенную пластинку подношу к нашим ртам, точнее говоря, держу в руке между ними.

— Подожди, — отводит мою руку Марина. — Мы что — всухомятку будем?

— Да воды-то тут хоть залейся. Набрать не во что.

— Фи, — фыркает Марина. — Она ж, наверно, грязная.

— Чистейшая! Как дистиллированная! В аккумуляторы можно заливать.

— Что-то я тебя не узнаю, — выпевает Марина со вчерашними актрисулистыми модуляциями голоса. — С каких это пор ты перешёл на воду?

— Можешь предложить что-то лучшее?

— Конечно.

— Ты поразительная женщина! Что же именно?

— А вот пощупай…

Она прикладывает мою руку (не ту, что с шоколадкой, а другую) к своей груди.

Я выполняю её пожелание с некоторым недоумением, хотя оно, несомненно, значительно уступает испытываемому при этом удовольствию…

— С ума сошёл! — отталкивает мою руку Марина. — У тебя только одно на уме! Не здесь!

А! Вон в чем дело!..

Теперь я нащупываю плоскую булькающую фляжку в нагрудном кармане её куртки.

— Ликёрчик? — равнодушно спрашиваю я, извлекая сосуд.

— Поняла вчера, что ты не любитель ликёров. По-моему, это коньяк. Кажется, даже французский.

— Просто нет слов! — о том, что я нахожу французские коньяки излишне жестковатыми, дипломатично умалчиваю: в такой ситуации моё замечание прозвучало бы неприлично.

Я скручиваю головку флакону, произвожу дегустирующий глоток — и приставляю горлышко к Марининым губам.

— Или скажешь, что и посудой запаслась? — спрашиваю на всякий случай.

— Н-нет…

— Тогда привыкай из горл?, как вчера собиралась. Другого способа всё равно нет.

— Как раз и хотела потренироваться, если ты задержишься, — отвечает Марина, пытается глотнуть и закашливается.

Я стучу по её спине.

— Не торопись, — сопровождаю эту процедуру наставлениями: — Набери немного в рот, а потом уже глотай.

На второй раз у неё получается вполне удовлетворительно. Однако от третьей порции она отказывается, а откусывает половинку шоколадной пластинки в моей руке.

— Для начального опыта неплохо, — одобряю я её действия и делаю ещё пару маленьких глотков. — Ты способная ученица. — Я отправляю в рот остаток сладкой плитки.

— Ужасно крепкий! — жалуется Марина.

— На то и коньяк. Минутки через три ты почувствуешь могучий прилив сил. А пока поведай вкратце о своих приключениях. Самое основное. С момента, когда тебя схватили.

— Очнулась в вертолёте. Голова ещё кружилась, но соображать могла. Решила притвориться, что без сознания. Они вынесли меня на руках.

— Кто?

— Твой друг и пожилой дядечка, который нас встретил.

— Сам Князь?

— Нет. Тот, что наутро прислуживал нам за столом.

— Быстро ты там освоилась, — не удерживаюсь я от восторженного замечания.

— Ну, не так чтоб уж очень… Принесли в комнату, уложили на тахту. Вот тогда появился уже Князь. Велел, чтоб меня не беспокоили, пока не проснусь. Дядечку оставил сторожить. Но я пока никуда не спешила. Потому что из их разговора поняла, что ты на свободе. И спокойно уснула…

— До самого утра?..

— Нет, среди ночи загалдели твои тонтон-макуты. Князь зашипел на них и куда-то спровадил. Они его разозлили. Уловила только, что ты им чем-то крупно насолил. Какую каверзу ты им подстроил?

— Так, ничего особенного. Незапланированные морские ванны. (Из-за цейтнотного положения пришлось приписать себе Пашины заслуги.) Детали после. Рассказывай дальше.

— Уснула, — доводит до совершенства мой телеграфный стиль Марина.

— Ну, у тебя и выдержка! — восхищаюсь я.

— С кем поведёшься…

— Так как же тебе удалось удрать? — тороплю я развитие событий.

— Утром меня разбудили княжеские хлопоты. Хлебосольному хозяину не терпелось устроить пир. Полагал, видно, что путь к сердцу женщины…

— Мариночка! Всё это страшно интересно, позже я сам попрошу тебя живописать всё красочно и стереоскопично, но пока сообщи только голые факты. Нам пора на волю.

— А мне и здесь хорошо, — мурлычет она и теснее льнёт ко мне. — Может, ещё по глоточку?

Ну, даёт! Я чувствую, что даже булыжники более или менее ужились с моей спиной (вероятно, нечувствительность йогов — всего лишь дело привычки), и на долю секунды проникаюсь её настроением: да стоит ли, в самом деле, спешить?.. Это ж надо уметь так рассиропить человека!

— По глоточку — так уж и быть, — пытаюсь я казаться строгим, — а на остальное не надейся.

— Вот как? — с сомнением и лёгкой долей лукавства в голосе спрашивает Марина. — А давай поспорим: захочу — и останемся здесь, и никуда я тебя не отпущу. — Её руки проскальзывают за мой затылок, и наши лица соприкасаются. — Ты ведь меня ещё даже не поцеловал!..

Я исправляю эту досадную оплошность и догадываюсь, что предложенное Мариной пари для меня абсолютно безнадёжно. Мне уже не хочется никуда уходить…

Пока я ещё окончательно не потерял самообладания, нужно попытаться пробудить в ней чувство долга.

— Джульетта, — лепечу я. — Признаю, что проиграл, и готов платить, но сложность в том, что нас ждут. И волнуются.

Мои слова действуют.

— Кто? — встревоженно спрашивает Марина.

— Наши друзья. Не успел тебе о них сказать. Без их помощи я не сумел бы отыскать тебя так быстро. И они очень рискуют… («Как и мы», — я проглатываю и прячу в скобки.)

— Тогда ты прав, — серьёзным уже тоном говорит она. — Нужно идти.

— Значит, на посошок — и в путь.

Приняв ещё по капельке и оставив полпузырька про запас, мы дожёвываем шоколадку.

— Так как же ты избавилась от этого старикана? — спрашиваю я.

— Очень просто. Он пригласил меня к столу, спел парочку дифирамбов. Получил в ответ кучу благодарностей и трепетных взглядов…

— Могу вообразить… — не удерживаюсь я от реплики.

— Усыпить бдительность мужчины так легко!.. Стоит только намекнуть, как ты им восхищена, каким выдающимся экземпляром мужской породы считаешь — и он готов: можно из него верёвки вить…

— Это уж точно, — бормочу я.

— Ну вот. Дедуля растаял — остальное было уже делом техники… Потом я выбрала на стене кинжальчик поизящнее, запаслась продуктами, взяла из шкафа фонарик…

— Даже фонарик не забыла!..

— Ну да. Я же заметила, что в пещере темновато… Вырезала для тебя знак на двери и отправилась на поиски пристанища, где бы меня мог найти только ты… А если б это сделал кто-то другой… — она не договаривает.

— Да… — я непроизвольно трогаю ранку на горле; она уже присохла. — Этому другому я бы не позавидовал…

Мне хочется осыпать Марину каскадом восторженных фраз. Я потрясён её находчивостью, артистизмом и женственной силой…

Чтобы сбить волнение, приходится отхлебнуть ещё глоток из фляжки, после которого я ощущаю бодрящий жар в желудке и ускорение тока крови в жилах… Но при этом вдруг замечаю, что упомянутый жар распространяется лишь в верхней части моего тела…

А нижние конечности в тот же момент испытывают совершенно противоположное ощущение: леденящего холода. Потому что мои ступни языком замороженной собаки облизывает вода…

39

Вот и не верь после этого в пророческую силу слов! И десяти минут не прошло после моего невинного замечания насчёт того, что воды тут хоть залейся. Уже сбылось — залились!..

Хорошо, Марина этого ещё не почувствовала — у неё в этом отношении более выгодная позиция. Что отчасти утешительно, поскольку даёт мне дополнительные секунды для размышления.

Выходит, котёл озера булькотел не напрасно. Варево готово и побежало через край. Пора дёргать отсюда. И резко. Да и время подгоняет — светящийся циферблат Сашиных часов показывает без десяти восемь.

Как быстро поднимается! Уже по щиколотку!

— Марина, — начинаю я невозмутимым тоном, — ты ощутила обещанный мною прилив сил?

— Ещё как! — бодро отвечает она.

— Прекрасно. А что у тебя на ногах?

— В каком смысле?

— В смысле обуви.

— Кроссовки. А что?

— Это лучше, чем босоножки, но хуже, чем сапоги. У нас стопроцентный шанс промочить ноги. Но мы ведь с тобой не страдаем водобоязнью? Не так ли? Тогда давай руку — и вперёд.

У-ух!.. Отлипая от стены, я чувствую, что спина совсем занемела. Усиленно двигаю лопатками, разгоняя кровь. Потом нащупываю ногой слева камень повыше — и ступаю на него. Сюда вода ещё не добралась. Протягиваю руку Марине и помогаю ей подняться ко мне. Она прижимается к моему плечу.

— Только не пугайся, — шепчу я и направляю луч фонарика вниз.

Котёл бурлит и клокочет. Уровень воды в нём повышается на глазах, как в камере действующего шлюза. Вот-вот она польётся через край и отрежет нам дорогу к выходу. Собственно, тот путь, которым пришёл я, уже затоплен.

— Мне страшно, Анджей, — шепчет Марина.

Я обнимаю её за талию.

— А мне так даже весело! — жизнерадостно заявляю я. — Нам повезло увидеть редкое и захватывающее зрелище. Ничего сверхъестественного! Некоторые подземные озёра иногда, по собственному капризу, выходят из берегов. Но нам-то что! Разве мы не умеем плавать?!

Признаться (при Марине — ни за что!), я и сам чувствую себя не в своей тарелке сейчас, «бездны адской на краю». Мне известно, что бороться со стихийными силами бесполезно. Зато, при почтительном и разумном к ним отношении, порою можно ими воспользоваться, — как мне это удалось вчера, когда тонтоны пытались взять «Альбицию» на абордаж, или… но не будем забегать вперёд.

Так как же их использовать, эти силы стихии?.. Подождать, пока озеро выплеснется за стенки котла? Тогда поток устремится в сторону оврага, а подъём к выходу из «акульей пасти» останется сушей. Подходящий в принципе способ… Но малопривлекательный. Жди, пока поднимется, потом барахтайся в ледяной купели. Я, правда, любитель холодного душа, но моржеваньем никогда не увлекался. А что говорить о Марине!.. И вдруг там, в этом дьявольском жерле, какие-нибудь глубинные воронки, водовороты, другая неведомая чертовня!.. А как выбраться иначе?..

Пока, так и не приняв решения, я подыскиваю обломок повыше, и мы перебираемся на него — наше прежнее прибежище уже превратилось в островок.

Я перевожу луч фонарика вверх.

Стена серого известняка переходит в нависающий над нами свод, на высоте третьего примерно этажа стандартного панельного дома. Кое-где её пересекают тёмно-коричневые горизонтальные полосы — следы верхнего уровня поднявшейся воды. Необнадёживающая картина! Кто знает, что на уме у подземных «духов»? Так, глядишь, в скором времени нам придётся плескаться под самым «потолком»!..

А что слева от покинутого нами «склепа»? Я вспоминаю Сашину схему… Ага! Там начинается «балкон» кораллитовой галереи, заканчивающийся как раз в Зале скелетов, точнее (мы ведь и сейчас в этом зале) — над самым медвежьим кладбищем…

Тоже безрадостный путь: оттуда мы можем спуститься к противоположному краю оврага, куда к тому моменту уже хлынет поток из котла.

Круг замкнулся? Не вплавь, так вброд? Оно бы и проще — да вдруг какая бездонная трещина на дне?..

Куда ни кинь — везде клин… Ждать, перебираясь с камня на камень, в надежде что вода спадёт так же внезапно, как и поднялась? Сколько — минуту, час, месяц?..

Итак, положение безвыходное? Нет, просто ни один из выходов не представляется оптимальным. А что подсказывают импульсы?..

Вероятно, их замыкает всё та же вездесущая жидкость, которая снова подползает к нашим ногам. Подчиняясь инстинкту, я беру Марину за руку и шагаю на выступ известняковой стены.

Продолжение за углом