(3) 31−33

31

Я поднимаю увесистую крышку люка; Заволин перехватывает её и осторожно прислоняет к левой стенке.

Передо мной стационарная металлическая лестница с широкими ступенями. Крутая, но достаточно безопасная. Не чета моим пожарным. Ну, да для Князя ж предназначена!

Вслед за мной спускаются каптенармус и кашевар.

Затем на отверстие люка набрасывают сверху полотно сложенной вчетверо палатки и мы оказываемся в полутьме. Рассеянный тусклый свет брезжит откуда-то снизу…

Я насчитываю девятнадцать ступенек. Сойдя с последней, оказываюсь на дорожке из мраморных плит, полого уходящей вперёд и вниз.

Вдоль левой доломитовой стены тянется гирлянда разноцветных лампочек. Их свет теряется в необозримом тёмном пространстве.

Раньше, попадая под землю, я испытывал в первые минуты состояние лёгкой жути — всё-таки это мир для человека отчасти потусторонний: первобытный мрак, мертвенная тишь, физически ощутимое давление сводов, прохлада и сырость склепа… Но сегодня все эти гнетущие приметы подземного царства не оказывали на меня никакого воздействия. Грозила мне встреча не с бесплотными призраками, а с самыми реальными убийцами, слепленными из мяса, жира и костей.

Я узнаю объекты, указанные на Сашиной схеме. Вот нас встречает «стражник» — сталагмит* выше человеческого роста с верхушкой в форме человеческой головы. Он равнодушно следит, как мы вступаем в «охраняемый им» меандровый коридор среди уходящих под своды оранжевых колонн сталагнатов. Справа тускло проблёскивает бутылочно-зелёный провал подземного озерка в форме подковы.

Мы проделываем по мраморной дорожке около семидесяти метров и оказываемся у расположенного слева от нас лаза, верхний карниз которого облеплен жёлтыми макаронинами геликтитов. Это вход в сени княжеского «дворца».

В глубь лаза ведёт ещё одна лестница, резного дерева, опускающая нас на глубину пяти-шести метров.

Затем резное крыльцо и такая же дверь.

— Ребята, — шепчу я. — Ждёте здесь. В случае нашего бегства — вам спасать девушку. Я — прикрываю ваш отход.

Они молча кивают. Им известно, что у меня в резерве второй вариант.

Я останавливаюсь перед дверью, освещённой сверху матовым жёлтым плафоном. На ней изображена какая-то воинственная муровина: витязь в шлеме, замахивающийся мечом на оскаленную кошку, или, может, барса, а другой рукой прикрывающийся щитом, поперёк которого нацарапана корявая буква «Д», причём на фоне остальных изощрений неведомого художника буква эта выглядит нахальной пришелицей, деталью явно инородной и совершенно свежей, будто только что кем-то вырезанной…

Но мне сейчас не ко времени вникать в тонкости этой пещерной живописи. Я прижимаю ухо к двери, вслушиваюсь, но изнутри не доносится ни звука.

Будь что будет!..

Я упираюсь в дверь плечом и резко толкаю её от себя.

* Чтобы не отвлекаться после, ввожу заранее «прожиточный минимум» пещерной терминологии (предназначенный, разумеется, только тем, кто не в курсе). Натёчные образования, растущие снизу вверх, называются сталагмитами; сверху вниз — сталактитами; ежели сталактит срастается со сталагмитом, образуется сталагнат. Что ещё? Геликтиты? Эксцентрические мелкие сталактиты, торчащие во все стороны. Меандры? Извилины, излучины… Пока, наверно, достаточно.

32

В первые доли секунды меня ослепляет свет тысячесвечовой люстры и я поневоле зажмуриваюсь…

Затем заставляю себя разнять веки…

Просторный зал, настоящий дворцовый покой, все плоскости которого, за исключением разве что потолка, закрыты персидскими (а может, туркменскими?.. Какая разница!) коврами. Помимо того, на котором я стоял, три, не менее роскошных, украшали стены. Поверх них было развешано старинное оружие: пистолеты, ружья, кинжалы, сабли и чёрт-те что ещё — век бы его не знать! Посредине — обильно накрытый стол: вазы с фруктами, коробки с конфетами, бутылки с заграничными этикетками… и прочая, и прочая… За столом, у стены, — низкая широкая софа, или, скорее, оттоманка… Инкрустированный шкаф ручной работы с коллекциями серебра, хрусталя, фарфора… Огромные напольные часы с золотым, по видимости, маятником и стрелками, показывающими двадцать пять минут восьмого…

Но это я сейчас, специально для вас, более или менее подробно перечислил обстановку княжеской хоромины, а тогда всю эту азиатскую роскошь я обвёл моментальным нерасчленённым взглядом и отметил для себя главное: Марины здесь нет!

Собственно, на первый, беглый взгляд, весь этот зал показался мне пустым. И только со второго, более пристального, я обнаружил, что ошибся.

На оттоманке лежал навзничь седовласый старец. Правая рука его свешивалась до самого пола. Это, что ль, и есть пресловутый Князь?..

Обогнув стол, я бесшумно приблизился к оттоманке.

Всемогущий босс (если это был он… ну, а кто же ещё!) не пошевелился. Он или спал, или…

Ещё от порога в аромате фруктов, витающем над столом, я учуял неприятную постороннюю примесь едкого свойства, а сейчас, перед княжеским ложем, у меня даже ноздри защипало.

Я отошёл влево от изголовья и в боковой стене заметил задрапированную дверь; надавил на неё — и очутился в соседней комнате, своим красным освещением напомнившей мне фотолабораторию. Но нет — ей предназначалось служить спальней. Пол здесь устлан был не коврами, а звериными шкурами, а в центре возвышалось некое сооружение, которое я принял за шатёр, при ближайшем рассмотрении оказавшееся необъятных размеров кроватью с альковом. Взбираться на неё, очевидно, нужно было по приставной лестнице: верхний край доставал мне до плеча.

Покрывавшая её безразмерная коперта a la тигр (в мои мореплавательские годы мы называли такие «мохнатками») выглядела девственно неприкосновенной, что наводило на небеспочвенную мысль об излишней декоративности всего ансамбля.

Зато неширокая кушетка у дальней стены несла явные следы чьего-то ночлега: откинутое одеяло, примятая подушка, изжёванная простыня… Вероятно, это и была повседневная, вернее, повсеночная хозяйская лежанка…

Когда я долго не курю, у меня обостряется обоняние. Но ни одна молекула окружающего воздуха не намекала рецепторам моего носа на то, что Марина может скрываться где-то здесь, в спальне…

Я вернулся в гостиную залу. Старикан валялся в прежней позе. Я осторожно пихнул дверь, ведущую в глубину его хором.

33

Короткий полутёмный коридор замыкался ещё одной дверью, из-за которой тянуло отчётливыми запахами действующей кухни. Её я благоразумно не стал открывать, а приставил ухо к вертикальной щели между нею и косяком… И услышал два отдалённо знакомых мне голоса: один — низкий, бубнящий, с грубо выраженным акцентом; другой — блатной тенорок, с приметами южнорусского диалекта:

— Жри побольше, Асунчик. Копи энергию. Сегодня нам опять ловить этого хмыря.

В ответ — невнятное «бу-бу-бу» сквозь разборчивое чавканье.

— Пилот отвезёт записку, — продолжал тенор, — уж на эту приманку он клюнет, никуда не денется.

— …смылся, — разобрал я конец басового ответа, сопровождаемого громоподобным рыганьем.

— Бросил такую девку?.. («Деуку» — получилось у него.) Да ты что! — не согласился тенор. — Посмотрел бы, что она вчера в парке («учера у парке») вытворяла!.. — Пауза. — Сам дедушка от неё загорелся. Да куда ему такую! Эх!.. Нам бы с тобой её, Асуля. На одну хоть ночку…

Нечленораздельное бубуканье баса. Молчание на фоне постукиванья переставляемой посуды…

— Ещё полчаса нам загорать, — сменил пластинку тенор. — Можешь не торопиться. Раньше восьми просили не беспокоить…

Я отрываюсь от двери. Услышанного достаточно, чтобы моя догадка превратилась в уверенность…

Какой детальный и скрупулёзный план составили мы с Заволиным! С основным вариантом и с запасным… Но ни в том, ни в другом не предусмотрели одной лишь мелочи, одного пустячка, нюансика… Как-то упустили из виду, что та, кого мы собрались спасать, — не кукла, не манекен, не муляж, а живой человек, гордая и отважная женщина!

Закрыв за собой наружную дверь, я наставляю на неё глаз фонарика.

Буква «Д» вызывающе сверкает на фоне батально-охотничьего бреда местного искусника. Я провожу пальцами по её контурам. Свежие заусенцы слегка покалывают кожу.

Продолжение прогнозируется