10
— Послушай, Андрей, — заговорил Саша, пока мы совершали короткий переход от грищуковского полулюкса к полному люксу девушек (их разделял, если вы помните, ещё один полный, в котором до позавчерашнего вечера обитал Куинбус), — а тебе не кажется, что те действительно весомые улики, которыми ты до полусмерти напугал этого злодея, если дело дойдёт до суда, окажутся не такими уж бесспорными. По-моему, ловкий адвокат сможет так истолковать их, что твоего коллегу оправдают. Тебя это не пугает? Ведь фактически преступления он не совершал.
Поскольку за время, пока он задавал свой полувопрос-полуутверждение, мы успели дойти до нужных нам дверей, я остановился и сказал:
— Шурик! Перед твоей мудростью я смиренно склоняю голову. Ты прав абсолютно. Но если ты не скажешь этого Грищукову — сам он до такого не додумается ни за что и никогда.
— Можешь быть спокоен. Ему я этого не скажу.
— А хочешь узнать, — спросил я, ещё на минутку задерживаясь у той же двери, — что меня больше всего умиляет во всём этом деле?
— Хочу, — ответил Саша, — но только говори коротко и ясно. А то ты опять — как начнёшь раскручивать свои периоды…
— Замечание принято. Больше всего умиляет меня во всём этом деле мудрость и прозорливость нашей родной коммунистической партии.
— Опять тебя повело, — скривился Заволин.
— Да я не шучу! Помнишь, я тебе говорил вчера, что партийные органы рекомендовали не возбуждать уголовного дела, поскольку оба покойника ушли из жизни естественным, так сказать, образом. Так ведь и оказалось в действительности! Безошибочное попадание, стопроцентное… А ты говоришь…
И хотя Саша ничего по этому поводу не говорил, тут он не удержался и задал мне риторический вопрос:
— Интересно, это единственный случай в партийной истории или известны и другие?..
Отвечать на его вопрос я не стал. Не столько потому, что счёл его, как уже сказано, риторическим, сколько из-за того, что дверь открылась и перед нами предстала добрая моя знакомая Зоя, которая приветливо произнесла:
— Так это вы!.. А я думаю — кто это под нашей дверью шушукается?..
И вот тут!.. Хм, даже не знаю, как вам сказать…
Да нет! В отличие от вчерашнего утра девушка была очень даже одета, «прикинута», как принято нынче говорить (ну, я не стану детально описывать вам её наряд: роман, как вы чувствуете, движется к благополучному своему завершению, и, признаться, рука уже устала двигать пером; скажу только, что выглядела Зоя элегантно, изящно и очень соблазнительно). Но видели бы вы, что произошло с моим другом!..
Этот суровый командор, бесстрашный спелеолог, закоренелый холостяк и женоненавистник… застыл, как одноимённая статуя, и порозовел… покраснел… побагровел… если и не с головы до пят, то уж от корней волос до самой шеи. Я даже опасался, как бы от него невзначай что не загорелось…
— Разрешите, Зоенька, ещё раз вступить под ваш гостеприимный кров, — сказал я.
— Милости просим, — ответила она и освободила нам проход.
— Заходи! — хлопнул я по плечу статую командора, но та осталась недвижима.
Лишь появление в прихожей Марины вывело его из этого состояния (ступора, как вы правильно догадались).
— Что же вы стоите, Саша? — ласково спросила она, и её голос оживил, наконец, упомянутую статую.
Но и позже, когда мы присели пропустить по рюмочке на дорожку (вот когда пригодился заволинский вчерашний коньячок!) и от его сплошного багрянца остались лишь отдельные островки, наблюдалась за ним, если можно так выразиться, полуобездвиженность. Когда он поворачивался к Марине или ко мне — шея его крутилась нормально. Если же голова застревала в среднем между этими двумя положении и лицо оказывалось как раз напротив Зои — шея каталептически замирала и глаза упирались строго в геометрический центр круглой полированной столешницы.
Так продолжалось до тех пор, пока Зое не наскучило это маловыразительное зрелище и она не спросила знакомым читателю шаловливым голоском:
— Саша, а правда, что в пещерах водятся медведи?
И тогда командор превратился вдруг в нормального человека и принялся обстоятельно излагать всё, что ему известно было по этой увлекательной теме.
А мы с Мариной вышли на лоджию и окинули прощальным взглядом всю эту восхитительную панораму морского залива, которая как раз сегодня могла соперничать красками со своими изображениями на глянцевых цветных открытках: солнце, как вы понимаете, сияло (сверкало); море, как вы помните, смеялось; мороз, как ему и положено, крепч… стоп! — последнее, простите, уже из другой оперы…
Потом мы возвратились к нашим друзьям, я налил ещё по одной, финальной, и…
И, собственно, роман наш на этом окончен. Все точки над «i» расставлены, все «t» перечёркнуты. Развязаны все сюжетные узлы, разгаданы все тайны…
Герои живы и счастливы, а злодеи получили по заслугам. (Нет — считаете вы? Но я ведь не Господь Бог… А уменьшить количество зла в мире можно только единственным способом: не добавлять к нему своего собственного.)
И рассказывать вам о том, как мы с Мариной зашли за моей сумкой к Вале Зенину, а затем ждали попутное такси среди щупалец «осьминога», и как мы ехали, и о чём говорили, и что было с нами потом… — я не стану.
Зачем? С героями надо расставаться, пока они вам не наскучили, пока вы не прочь побыть в их компании и ещё…
Так что давайте простимся с ними здесь, читатель, и пожелаем им счастливого пути…
А с вами расстанемся на несколько страниц позже.
Поскольку за мной, как за уважающим своё ремесло романистом, остался маленький должок —
ЭПИЛОГ
Как вы знаете, в эпилоге всех положительных героев следует между собой переженить — и я, конечно, отступать от этой приятной традиции не стану. Хотя в полной мере соблюсти её мне не удастся по объективным причинам.
Я бы, к примеру, с удовольствием женил Пашу Брылёва на прекрасной Анжелике из дендрария, но она, если вы не забыли, и так уже замужем — не разрушать же семью в угоду литературным канонам!
Впрочем, Паша, я думаю, решит эту проблему собственными силами. Последнюю открытку от него я получил из какого-то мексиканского порта, названия которого отродясь не слыхал, а в Мексике, где Брылёв уже полтора года болтается под фрахтом, — сами понимаете, жениться несложно. Не сложнее, во всяком случае, чем у нас…
Зато две другие пары!..
Но начну по порядку.
Когда мы с Мариной ехали в такси (то, что вам неинтересно, я, как и обещал, пропущу), разговор вертелся вокруг двух основных тем…
Нет, по порядку не получается — лучше по значимости. Первая тема важнее — поэтому её оставим напоследок.
А второй было окончание моего рассказа о грищуковских проделках, Марине, в отличие от вас, ещё не известное. И вот по ходу изложения она обратила внимание на пропущенную мною деталь.
— А почему же, — спросила Марина, — не приехала настоящая милиция? Ведь Грищуков вызывал её по телефону — я сама слышала.
— Ну-у, Мариночка, — мягко пожурил её я. — Ты слышала, что говорил он, а кому он это говорил, да и был ли кто на другом конце провода, — нам неизвестно. Скорее всего, Грищуков инсценировал свой телефонный разговор — уж приезд реальных милиционеров никак не входил в его планы.
И Марина удовлетворённо кивнула.
Теперь вернёмся к первой, и более важной теме.
Сразу после того как мы простились с провожавшими нас Зоей, Сашей и Валей, я, ещё не остыв от последних впечатлений, простодушно поделился с Мариной одним из самых животрепещущих:
— Вот не представляю, — сказал я, возбуждённо подхихикнув, — а что б случилось с командором, если б он застал Зою в таком виде, как я прошлым утром!..
Но Марина почему-то не рассмеялась вместе со мной, а принялась с напряжённым вниманием изучать заоконный пейзаж. И, когда я уже забыл о своём вопросе, неожиданно ответила:
— Зато я представляю, что случилось бы, если б в тот день, когда ты бесстыже пялился на меня на пляже, впереди шла не я, а Зоя!..
— И что б тогда случилось? — не понял я.
— Тогда бы ты не заметил меня!
И я не нашёлся, что ответить…
Всё-таки женская логика чаще всего оказывается непостижимой для прямолинейного мужского ума.
Однако ж я благоразумно не вспоминал больше об этом пикантном эпизоде — до тех пор, пока, следуя исторической правде, не воспроизвёл его в соответствующем месте своего романа, хотя, когда я этим занимался, наш трёхлетний сынишка (не знаю, по собственной инициативе или подстрекаемый мамашей) и пытался меня редактировать, тыча пальчиками в клавиши моего компьютера…
А что касается второй пары, то Саша Заволин ныне один из директоров — или как они там называются? — золотодобывающего акционерного общества, куда вошли и все его питомцы. Зоя же стала (кто бы поверил!) заядлой спелеологиней и неизменной спутницей супруга во всех походах, а в наиновейшее время увлекла Сашу ещё и гейзерами. Недавно мы получили от них письмо из Исландии; жалеют, что Марины не было с ними, чтобы сделать фильм об экзотических чудесах…
Никого из других участников описанных событий я больше не встречал, о чём ничуть не жалею. В тех краях больше не бывал и вряд ли попаду туда скоро, так как тамошние «князья», чего-то не поделив, затеяли кровавую свару — и превратили одну из красивейших ривьер мира в театр военных действий.
Куинбуса, как и предсказывал Ракитин, похоронили по высшему писательскому разряду; сам же несчастный поэт покоится на тихом кладбище неподалёку от центра столицы.
Когда мы приходим поклониться его могиле осенью, скромная мраморная плита бывает укрыта резными кленовыми листьями и какой-нибудь запоздалый листок порхает и кружится, планируя в воздухе, напоминая нам о прощальном ямбе поэта…
А оставленную мне мину я так и не стал взрывать. Зато написал этот роман — в котором теперь, дорогой читатель, пора уже поставить заключительное слово:
КОНЕЦ
Напоминаю: публикация была посвящена
Валерию Жердеву и Ольге Андреевой
