ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Дерево смерти
1
Когда мы спустились вниз, в вестибюле не было уже никого, кроме взлохмаченной администраторши с совершенно бессмысленным взглядом.
Во дворе ожидали самые обыкновенные «жигули», а рядом с ними светил красными подфарниками микроавтобус скорой. В него загружали носилки с телом… но не Куинбуса, а Ракитина!
Значит, его уже обнаружили. Кто же?..
Какое это теперь имело значение!..
А туша Куинбуса, оказывается, уже в машине. Вот, стало быть, где довелось встретиться бывшим однокашникам…
Санитары захлопнули заднюю дверь, микроавтобус тронулся.
Меня, не слишком грубо, но довольно бесцеремонно, втолкнули на заднее сиденье «жигулей», усатый сел за руль, а сержант взгромоздился рядом со мной. Кстати, когда он устраивался, я обратил внимание, что на его правом погоне красовались две лычки, а на левом только одна. Что за нововведение? Сержант-ефрейтор? Какие-то у них тут, на Юге, специфические знаки отличия…
Мы двинулись в том же направлении, что и скорая, увозившая тела двух, теперь уже бывших, писателей…
Тут я вынужден вновь разочаровать опытного читателя, который, вероятно, ждёт, что герой, усыпив бдительность охранника, саданёт ему локтем в глаз, одновременно рубанув ребром ладони по шее водителя, а после того как автомобиль куда-нибудь более или менее благополучно врежется, предпримет попытку вырваться на волю.
Ничего этого не будет. Увидели б вы детину, что сидел рядом со мной! Вас бы сразу оставили беспочвенные фантазии. Такого и пулей вряд ли прошибёшь!
Но даже не в нём суть!
Дело в том, что я привык действовать либо с позиций разума — предварительно всё обдумав, либо — по чистой интуиции, которая высекает мгновенные чёткие импульсы. Сейчас же для разумных действий у меня просто-напросто недоставало информации, а что касается интуиции, то она в тот момент, очевидно, дремала, ибо никаких импульсов я не ощущал. Как я вам уже докладывал, больше всего на свете мне хотелось спать.
Поэтому я мирно откинулся на спинку сиденья и кемарил вполглаза, не забывая периодически поглядывать в окно, чтобы не потерять ориентировки.
Задавать вопросы своим стражам я считал делом нелепым: во-первых, потому что уверен был, что вразумительных ответов всё равно не получу; во-вторых, — чтобы не раздражать их; а в-третьих и главных, — потому что мне было бы противно с ними общаться.
Один лишь раз в моем «умиротворённом» сознании возник диссонанс: когда я подумал о Марине. Признаться, тут я стиснул зубы, чтоб не застонать. Но тотчас же привёл себе такой успокаивающий довод: а если б наоборот — я остался на свободе, а эти неандертальцы увезли её — насколько невыносимее было бы моё состояние!.. И я тихо порадовался за мою любимую, которая сладко и безмятежно спит в своём шикарном люксе и… почему бы нет? — видит во сне меня, улыбается и мечтает о нашей утренней встрече за завтраком…
Стоп! — прервал я собственные грёзы. До завтрака уже недалеко, а меня-то увозят прочь от места назначенного свидания!
Пора встряхнуться!
Да и о вас пора позаботиться, друг-читатель, чтоб вы не закисли. Долой рассуждения, эмоции и прочую мерихлюндию! Впереди ещё фейерверк событий!..
2
Мы въехали в тот самый симпатичный курортный городок, куда нашу писательскую группу возили вчера на экскурсию. Городок этот состоял по сути дела из одного проспекта, вытянувшегося вдоль дуги залива, и был прижат к ней горами почти вплотную. С проспекта мы свернули вправо, по узкой крутой улочке вскарабкались вверх, крутанули несколько поворотов на коротком серпантине и остановились в глухом закоулке под кроной могучего платана, где уже стоял на приколе серый фургон, в народе любовно именуемый «воронком».
Здание, к которому меня повели, правильнее было бы назвать бараком, а то и сараем. Одноэтажное, деревянное, ветхое, оно мрачно чернело глухой стеной с двумя слабо освещёнными оконцами по соседству с дверями. Зато дверь была двойная, обитая листовым железом.
Миновав тёмный предбанник, мы очутились в тесной комнатке, где за столом сидел немолодой тучный лейтенант, а сбоку от него — седоватая пожилая женщина в белом медицинском халате.
Лейтенант поднял голову от стола, мельком взглянул на меня и кивнул женщине. Та подошла и окинула меня брезгливо-равнодушным взглядом.
— Пьян? — обронила она настолько неожиданный для меня вопрос, что я даже не нашёлся с ответом, а только пожал плечами. — Средняя степень, — констатировала она.
Лейтенант кивнул и записал что-то на лежащем перед ним листке бумаги. Затем приступил к допросу. То есть я так предположил, что к допросу, но всё его содержание свелось лишь к выяснению моих анкетных данных с занесением их на какой-то пространный бланк. Я отвечал коротко и чётко.
Завершив эту часть процедуры, которая особых эмоций у меня не вызвала, он вдруг резко и угрожающе потребовал:
— Всё из карманов на стол.
Я выложил носовой платок, бумажник с несколькими червонцами, какую-то мелочь; чуть-чуть замялся, достав сигареты и зажигалку.
— Сигареты тоже? — спросил я с некоторой долей надежды, что их можно будет оставить.
— Всё, я сказал! — грубо оборвал меня лейтенант.
Я смирился.
Пришлось снять ещё и часы.
Следующая команда вызвала у меня уже более выраженный внутренний протест:
— Раздевайтесь!
Я замешкался, подумав, что ослышался, но жёсткий взгляд здешнего начальника подтвердил реальность его слов.
Я, чувствуя, что протест нарастает, стянул через голову футболку…
— Снять брюки! — подстегнула меня новая команда.
Согласитесь, что снимать не по своей воле брюки, да ещё в присутствии какой-никакой, а женщины, — это довольно-таки унизительно. Но… Я ведь уже решил не тратить энергию на бессмысленное сопротивление. Поэтому, с заметным усилием, но выполнил и эту команду. Естественно, мне пришлось снять и босоножки, так что остался я в одних плавках.
Ну, если и их мне прикажут снять — тут уж хрена! Сидеть по горло в дерьме — ещё куда ни шло, но выполнять приказ: «Ныряй, перекур окончен!» — это уж слуга покорный!.. Пусть силой снимают.
Но до этого дело не дошло. Плавки снимать всё же не потребовали. Содержимое моих карманов лейтенант сложил в гнездо настенной полки, шмотки скатал в ком и засунул в шкаф, босоножки трогать не стал, и я вдел в них свои босые ступни.
Затем он отпер ключом ещё одну двойную стальную дверь, из-за которой донёсся чей-то непонятный вопль, и двое моих провожатых, придав моему телу некоторое незначительное ускорение, направили его в глубь открывшегося за дверью пространства…
3
Ускорение, как я уже сказал, было не слишком значительным, поэтому на ногах я всё же удержался, а удержавшись, как зверь, силой загнанный впервые в жизни в клетку, затравленно осмотрелся кругом.
Интерьер помещения, в которое я попал, меня, по правде говоря, удивил. Я ожидал увидеть что-то вроде КПЗ — небольшой комнатки, как мне помнилось со времён студенческих дежурств в народной дружине. А очутился в довольно просторном зальце, с низким, правда, потолком и лишённом окон. Вдоль стен тянулось два ряда коек, или, точнее, топчанов, что придавало помещению сходство с больничной, скажем, палатой либо с комнатой отдыха на каком-нибудь захудалом вокзальчике во глубине обширного, как выразился классик, нашего отечества. Топчаны были не голые, а с матрасами и покрывалами и в основном пустовали. Под покрывалами виднелись три-четыре головы, да в центре зала, как раз напротив двери, в которую меня втолкнули, сидели трое мужичков угрюмого вида…
Моё появление ничьей реакции не вызвало: то ли меня не заметили, то ли проигнорировали, погружённые в личные заботы.
Вдруг один из троицы сидевших резво рванул с топчана к двери, стал биться в неё кулаками, плечами, затем колотить ногами, при этом истерически вопя:
— Лейтенант! Ну ты человек или нет?! Дай сигарету! Только одну сигарету! Лейтенант! Ну будь же ты человеком! Одну сигарету! Понимаешь! Только одну! — и дальше весь этот набор в различных комбинациях.
Я почувствовал себя очень неуютно, и в голову вползла литературная реминисценция: «Золотой телёнок», бухгалтер Берлага в сумасшедшем доме. Неужто меня к буйным психам впихнули? Мне стало жутковато, и я потихонечку прокрался к свободному топчану, нырнул под покрывало и сжался в комок, стараясь не шевелиться, чтобы не привлекать внимания остальных пациентов. Съёжившись под покрывалом, я ощутил мелкую дрожь не столько от нервного напряжения, сколько от холода. Температура здесь была, как в погребе, а из одежды, как вы помните, на мне остались одни плавки.
Я попытался собраться с мыслями, чтобы оценить своё положение, но тут буйный курильщик снова атаковал стальную дверь, истерически требуя всё ту же одну-единственную сигарету.
На этот раз его вопли вызвали снаружи ответную реакцию. Скрежетнул замок, дверь отворилась, и двое милицейских (не тех, что привезли меня, но не менее крепких и плечистых) подхватили страдальца под грудки и выволокли из помещения, после чего дверь опять захлопнулась и была заперта. Несмотря на свою массивность, она оказалась не полностью звуконепроницаемой, поэтому сквозь неё слышались приглушённые отзвуки топочущей возни. Очевидно, несчастному вправляли там мозги методом интенсивной терапии. Минуты через три дверь ещё раз открылась и прошедший экзекуцию проситель курева влетел обратно и растянулся на полу.
«Однако… — подумал я. — Крутые у них тут приёмчики лечения».
Впрочем, особых увечий потерпевший, похоже, не получил, поскольку самостоятельно поднялся и тихо пристроился на топчан к двум своим товарищам. Никаких следов насилия физиономия его не несла. Чувствовалось, что мутузили его профессионалы своего дела.
Вскоре из-за двери донеслись свежие и более громкие звуки. Кто-то там отчаянно скандалил. Слов, правда, разобрать мне не удалось. Спустя небольшой промежуток времени дверь открылась опять, усилив громкость звучания, и в нашу скорбную обитель усилиями всё тех же двух крепышей был заброшен новый клиент, который, продолжая, вероятно, незавершённую перепалку и не заметив, что его оппоненты уже отсутствуют, верещал оскорблённо-торжествующим тенором:
— На, бери всё, падла! Штаны забрал — и трусы забирай: мне ничего не жалко, гнида!..
«Ещё один буйный, — с тоской подумал я, — тут не соскучишься…» Но присмотревшись к новому пациенту, обнаружил, что он, во-первых, как говорится, в дребезину, а во-вторых…
Нет, «во-вторых» перенесём в следующую главку, потому что уже после «во-первых» до меня наконец дошло то, чего я не сообразил в первоначальном своём шоке: что нахожусь я вовсе не в палате для буйнопомешанных, а в самом заурядном вытрезвителе.
Продолжение предусмотрено