1830-й

И за полночь пиши, и спи за полдень…

Д. Самойлов

…Поэт, любимец муз, слуга своей природы,

вкушающий винцо и сельские дары —

он связан по ногам, и вся его свобода —

жених ли, не жених — терзаться до поры.

А Гончарова ждёт, она в Первопрестольной,

где маменька брюзжит, где света миражи.

Он думает о ней. Однако ж, не настолько,

чтобы забыть о том, чем дух от века жив.

И пусть вокруг Москвы заставы, карантины —

он пленник языка, а там пока что гость,

и век бы не видать собольих палантинов.

Ненастье на дворе, в углу — стальная трость.

Какие в колыбель ни прилетали гули,

Аринушка, мой друг — судьба своё возьмёт.

Вольно ж ей прописать свинцовые пилюли,

наживки насадить на крепкий перемёт.

Кто тему заказал — волынщику заплатит,

и долг не отменить. Всему своя пора,

песочницы фарфор с насечкой рукояти

не спутает рука, привычная марать.

Но это всё потом. В окошках свет ветшает,

прилежно кочерга орудует в золе,

лохматое перо весёлый мат мешает

и веские слова могучего Рабле.

Вот письма Натали, вот письма с новостями

о Франции. Одна забота им — шуметь.

У Польши шанса нет, а всё-таки восстанет.

За ломберным столом он пишет о чуме,

он пишет Мери плач и песню Вальсингама…

И вольная луна гуляет по стихам,

и адовым огнём горит Сальери гамма,

и вьюги свист в ушах… Начать — беда лиха!

Уютные сверчки про зазимок сверчат,

и тесно от цитат, катренов, извлечений…

Ай, Пушкин, сукин сын и Божий порученец!

Удачный нынче день… и за полночь свеча.